Монолог о пути - Дан Маркович

Во мне жил страх, что я не смогу это сделать, и тогда ВСЕ останется так, как есть. "Все" - было гораздо больше, чем жизнь с прежней женой. Я имел в виду именно ВСЕ. Я так чувствовал: или все будет разрушено, или все останется на своих местах. Я должен начать новую жизнь, она будет совершенно другой. Я буду жить простой физической жизнью, а остальное... как-нибудь... там посмотрим... Сначала разрушить до основания, а дальше... "Дальше" только маячило на границе сознания. Будущее было неопределенным, но когда это меня мучило? Было жаркое лето 72-го года, и я не думал ни о чем, кроме своей страсти, и как бы скорей отделаться от прежнего брака.

4

Может быть, с тех пор, а может, так было всегда, только я не замечал мне становится легко, когда я понимаю, что никто не думает обо мне, не мучается из-за меня. Я хочу, чтобы меня забывали легко и безболезненно. Мне не нужны дотошные заботы, усиленное внимание, преувеличенные страсти вокруг моей персоны. Я жил своей жизнью, и хочу, чтобы так же жили другие люди: не теряя из-за меня ни своего достоинства, ни мужества, ни желания жить. Я хочу уважения к жизни - и к своей, и к любой, вот главное: уважения. А в тяжелые минуты мне нужно собраться и встречать беду одному, тогда мне легче бороться. Память только мешает мне, мысли о других расслабляют... Конечно, здесь есть глубокая, в крови, гордыня - я должен быть сильным... или по крайней мере казаться таким. Никто не должен увидеть, что я слаб, труслив, что мне тяжело, что я не сумел сделать того, что хотел.

Но это одна сторона. В то же время я всю жизнь кого-то любил... или что-то: женщин, свое дело, свои игрушки... Никогда не жил без любви и интереса. Я целиком был поглощен своим чувством... и слеп по отношению к реальности, к другому человеку. Любовь - это страсть вместе с сочувствием, жалостью к чужой жизни, к ее загадке. Сочувствие невозможно без внимания, прикованности взгляда. Но мой взгляд был всегда в себе. Иногда я казался себе каторжником, прикованным к тяжелой колоде. Поэтому я должен был прочувствовать чужую жизнь как часть своей. Только тогда я мог сочувствовать - и любить, жалеть. Я должен был СЕБЕ ПРЕДСТАВИТЬ. Я сочувствовал даже неживым своим помощникам-приборам - одухотворял их, придумывал им судьбу. То же я делал при общении с людьми... и потому мало что понимал в них. Больше того, считал, что понять невозможно, потому что другой - это другой, и все его мысли и нервы, кости и жилы - его, а не твои. Чтобы любить - надо уметь придумать.

Страсть, и сочувствие к чужой жизни. Мне знакомы оба эти чувства, но так часто они были разделены.

А в то время я переживал чистую страсть. Если мне скажут, что это "нечто животное", то не скажут ничего. Конечно, животное, потому что мы звери. И наивысшую радость мне дали минуты физического наслаждения - еда, любовь, ощущение своей силы, подвижности, неутомимости... В те дни два чувства были главными во мне - страсть и жалость: страсть к женщине и жалость к собственному ребенку. Но страсть была гораздо сильней.

5

Что я помню?.. Опять какие-то отдельные картинки лезут в глаза.

Передняя, везде разбросаны таблетки, с явным умыслом. Жена на диване, стонет, закатив глаза - отравилась перед разводом.

Жаркое пыльное лето. Я иду в суд на развод. Я подавлен, боюсь, что она притащит туда ребенка... Чувствую, что если сегодня не разорву эти узы, то не смогу жить дальше. Перехожу через площадь, у базара, в Серпухове, кашляю - и выплевываю кровяной сгусток. Тупо смотрю на него и тут же забываю. Только бы свобода!.. Меня обязывают выплачивать фантастические алименты, но мне все равно. Через неделю я в Крыму, свободен, ношусь по горам, худ, жилист - и здоров!

Я в магазине, что-то покупаю, рядом детские игрушки. Кто-то дергает меня за куртку. Это моя дочь. После развода я не видел ее несколько месяцев. Она похудела, загорела, выросла, на голове стриженый ежик волос. "Папа, купи корову!" Огромное дурацкое животное, совершенно белое. Никогда не испытывал такой радости от денег - у меня их достаточно, чтобы купить это существо! Покупаю корову, и вижу: жена отнимает ее у дочери и в гневе волочит девочку из магазина. Я тоже ухожу, мне тяжело и досадно.

Дверь в квартиру, в мою. Меня не пускают, теща вопит истошным голосом в окно -"милиция!.."

Снова дверь, через узкую щель просовывается рука, подает мне бумажки. Жена обманным путем завладела большей частью моих денег и теперь выдает мне "сдачу". Я голоден, весь в долгах, беру и ухожу.

Вечер, я тихо пробираюсь по темной передней в свою комнату, чтобы не услышал ребенок за стеной... Утром, затаившись, жду, пока дочь не уведут в детский сад. Спал не раздеваясь, жил, притаившись... Страдал ли я? Честно говоря, не помню, и вообще... какими-то неприменимыми к себе - тогдашнему кажутся эти слова. В те дни и месяцы я жил ощущениями. Страсть, страх, ненависть, бешенство, ненасытность, жалость, боль, солнечный ожог... Лето было на редкость слепящим, я буквально впитывал солнце, я почти не ел. Вечная яичница с одиноким оранжевым глазом, ломтик хлеба, вермишелевый суп из бумажных пакетиков, с крошечными катышками соленого мяса... За долгие годы молчания и скованности я впервые ощутил жизнь. Ощущения нахлынули на меня, и я радовался тому, что могу так остро чувствовать все, все, после почти полного бесчувствия... как, наверное, радуется паралитик, когда начинает болеть его кожа. Страдает тот, кто хочет, чтобы было по-другому. Нет, я не страдал. Я впервые, можно сказать, переживал жизнь, которую устроил себе сам.

Через год жена с девочкой уехали, и я никогда больше не видел свою дочь. Я редко вспоминал ее, можно сказать, забыл на годы. Через много лет она написала мне несколько писем. Я прилежно отвечал, но ее интерес быстро угас. И мой тоже. У меня нет даже любопытства - увидеть, поговорить. Я видел фотографию - чужой человек.

Это трудно объяснить, потому что я помню свое страдание в течение тех лет, когда мы пытались ее вылечить и поднять на ноги, мое отчаяние, когда я ее кормил, а она отворачивалась от еды... Острую боль и чувство безнадежности, когда я оставлял ее и ничего изменить не мог... Что-то разорвалось во мне. Мне не хотелось ее больше видеть. Я пережил все, и больше не мог. Я переживаю многие вещи в себе - заранее, представляя их, как они могут быть, смеюсь или плачу сам с собой, а когда подступает реальность, для меня уже все произошло. Когда жена запретила мне общаться с дочерью, я смирился, потому что все это уже пережил, когда лежал на матраце, на полу в своей комнате, а за стеной спала дочь. Я все это уже знал и перечувствовал, отсюда моя нечувствительность в моменты, когда нужно бы чувствовать.

В эти три года все, кроме самых простых чувств, было неважным, незначительным, отошло на обочину. Я хотел так жить вечно и только в последний, третий год, стал уставать и раздражаться. Мы отошли друг от друга, и я остался один. Ненадолго, потому что наступил 75-ый год, еще один всплеск, еще одно лето.

6

В 75-ом мои чувства были сложней, не сосредоточены целиком на примитивной сексуальности, на физической стороне отношений. Да и не в отношениях с женщинами было дело. Это был пик моего чувственного восприятия мира. Никогда ни до этого, ни после я не чувствовал так остро жизни: все вокруг меня радовало, удивляло, и все, казалось, еще впереди. Мне было тогда 35. И в то же время я был совершеннейшим бездельником, и, по всем собственным представлениям, никак не мог себя уважать: занимается черт знает чем, забросил науку и чему-то радуется!

Я жил уже отдельно, в однокомнатной квартире, наслаждался ее тишиной, чистотой, теплом, пустотой... спал на полу на матраце, потом купил кровать, огромный письменный стол, больше ничего в комнате не было... ел на кухне, сидя на единственном табурете перед узким подоконником, у меня была одна миска, ложка и нож, я готовил себе "салат"- крошил помидоры и смешивал их с творогом... долго спал, читал пустые книги, занимался всерьез упражнениями иогов и добился неплохих результатов в гибкости, много гулял по окрестностям, снова смотрел на женщин...

У меня то и дело возникали, одна за другой, кратковременные, но бурные влюбленности, связи... все это фантастически быстро развивалось - и лопалось. Я влюблялся, хотел жениться... Хватало меня на месяц. Случай благородно "подсунул" мне нескольких хороших женщин, они относились ко мне с нежностью. Они страдали, я страдал... и оставлял их ради нового увлечения. Я никогда так легко и радостно не чувствовал себя, как этим летом, несмотря на постоянные переживания. Мир был ярким, сверкающим, горячим и принимал меня с радостью. Я, привыкший к тому, что за все надо бороться, отстаивать свою свободу, просто легкомысленно жил и наслаждался теплом, летом, едой, своей неутомимостью, женщинами...

Помню, мы с братом Сашей шли от Серпухова домой пешком. Через старый полуразрушенный мост, потом по густой траве, по песку, по берегу реки... Я не чувствовал усталости. Мы пили пиво, впервые за много лет разговаривали без напряженности. Вечером жрали, по другому не скажешь, пельмени, пили водку. Я был ненасытен, водка меня не брала. Жизнь казалась бесконечной. Одно такое лето. Если б его не было, я бы не мог сказать с такой определенностью, как сейчас - я жил!