Балканы. Дракула - Кирилл Бурносов

— Так вам это известно? — вырвалось у Влада. Старик побагровел, как вареная свекла.

— Никого! Ты слышишь — никого и никогда ты не будешь об этом спрашивать! Понял меня, мальчишка?

Влад скрипнул зубами, но кивнул.

— Клянись своим христианским богом! — Глаза великого визиря, обычно сонные и прикрытые желтоватыми веками, сейчас метали молнии. — Положи руку на крест и клянись!

Делать нечего — пришлось поклясться. Только после этого Чандарлы Халиль Паша отпустил княжича домой — но не просто домой, а под надзор своих янычар. Неделю Влад не мог и шагу ступить, не испросив предварительно разрешения у начальника охраны. С Мехмедом он за эту неделю не виделся ни разу — принц прислал письмо, в котором нехотя признавался, что его самого держат под домашним арестом. Это его-то, целый год правившего огромной империей и носившего титул султана!

И вот великий визирь снова вызвал Влада к себе — чтобы познакомить с ассасином по имени Аббас.

— Я снимаю охрану с твоего жилища, — сказал он княжичу. — Аббас один стоит десятка обычных янычар.

Ассасин негромко кашлянул.

— Извини, уважаемый Аббас, я ошибся, конечно, — в голосе Чандарлы Халиль Паши появились несвойственные ему заискивающие нотки, — разумеется, ты стоишь двух десятков воинов.

«Ого! — подумал Влад, с интересом разглядывая человека в черной куфии. — Вот бы посмотреть на такого бойца в деле!»

— И все-таки как же принц? — повторил он. — Кто защитит его высочество?

— О принце не беспокойся, — холодно ответил великий визирь. — Его жизни ничего не угрожает... чего не скажешь о твоей!

— Но почему? В Башне мы были вдвоем...

Минуту Чандарлы Халиль Паша раздумывал, отвечать ему или нет. Потом подошел совсем близко к Владу и, наклонившись, шепнул прямо в ухо:

— А в комнату наверху заходил ты один.

2

С того дня жизнь Влада Дракула переменилась.

Мехмед, которого выпустили из-под домашнего ареста, навестил его только один раз, да и то в дом заходить не стал, сидел во дворике у бассейна. Беседа не клеилась — чувствовалось, что принцу очень хочется поговорить о загадочной Башне Молчания, но он старательно обходил эту тему — видно, великий визирь и с него взял клятву. Уже уходя, Мехмед обернулся и сказал словно невзначай:

— Кстати, я еду к отцу в Албанию. На пару месяцев. Не возражаешь, если я возьму с собой Раду?

Влад удивился. Раду жил в Детском дворе, примыкавшем к султанскому гарему, — там, под присмотром нянюшек, обитали многочисленные отпрыски самого повелителя правоверных и высших сановников империи, у каждого из которых было по нескольку жен. Ему исполнилось уже десять, но взрослеть он и не начинал — оставался все таким же капризным и слабым, каким и покинул родные Карпаты. На сочащихся медом турецких сладостях он пополнел, лицо его стало круглым и розовым, и мало кто из дворцовых щеголей удерживался от того, чтобы не потрепать Раду по гладким тугим щечкам. Влад несколько раз пытался объяснить брату, что сын валашского господаря не должен позволять содомитам-османам так с собой обращаться, но все было тщетно. Кажется, Раду даже нравилось чувствовать себя в центре внимания; к тому же, потрепав его по щекам или поцеловав в губы, османы часто угощали его конфетами или орешками в меду. В конце концов, Влад махнул на брата рукой — у него и собственных забот хватало. И вот Мехмед спрашивает, не будет ли он возражать, если Раду поедет с ним в Албанию?

— Что он будет делать в албанских горах? Сластей там нет, холода Раду не любит. Я же рассказывал — пока мы ехали сюда из Валахии, он всех просто измотал своим нытьем. На что он тебе?

Мехмед замялся.

— Ну, я подумал, ему полезно было бы посмотреть свет... К тому же у Скандербега, говорят, есть прехорошенькая дочка — отец мог бы устроить им помолвку.

— Да ведь Скандербег-то — ваш враг! — возразил Влад. Сама мысль о том, что Раду может обручиться с какой-то албанской девчонкой, поразила его.

— Сейчас — враг, — согласился Мехмед. — А раньше был нашим подданным. Если получится породнить дома валашского господаря и албанского бея, у империи станет двумя сильными союзниками больше.

— Раз так, — пожал плечами княжич, — забирай. Но не говори потом, что я тебя не предупреждал!

И Мехмед уехал. Попрощаться он не зашел: Владу показалось, что принц даже был рад тому, что они теперь долго не увидятся. Как будто после убийства Хамы и Али не только на жилище Влада, но и на нем самом остались несмываемые кровавые следы...

С отъездом наследника престола прекратились занятия у Гюрани-эффенди. Раньше княжич был бы этому безмерно рад, а теперь он едва ли не скучал по скрипучему голосу старого Моллы, толковавшего об устройстве империи османов и других, не столь великих, государств.

Единственным человеком, которого Влад видел каждый день, был Аббас. Ассасин, телохранитель, человек-тень. Он жил в доме Влада — в той комнате, где раньше спал Хама. Но княжич не мог сказать наверняка, спит ли Аббас когда-нибудь, или нет. Иногда Влад вставал посреди ночи попить воды или сходить в отхожее место — и тут же в темном проеме двери бесшумно возникала высокая фигура, закутанная в черную куфию. Поначалу Влад вздрагивал, потом привык.

Аббас никогда не заговаривал с ним первым. Да и вообще разговорчивостью ассасин не отличался. На вопросы отвечал односложно, чаще ограничивался кивком.

— Ты осман? — спрашивал, например, Влад. Аббас едва заметно качал головой.

— Араб?

— ...

— Перс?

Кивок.

— Ты когда-нибудь был в Аламуте?

— ...

— А долго ты учился своему ремеслу?

Кивок.

Ну и как, скажите на милость, можно беседовать с таким молчуном? Влад, впрочем, не терял надежды когда-нибудь разговорить ассасина. А потом понемногу привык к тому, что его повсюду сопровождает бессловесная, невозмутимая тень. Кому придет в голову разговаривать с собственной тенью? Разве что безумцу...

У ассасина обнаружилось удивительное умение исчезать из виду даже на открытой местности. Влад все время знал, что он рядом, но почти никогда его не видел. Однажды в жаркий полдень княжич отправился на берег Тунцы — искупаться и половить рыбу — и целый час шел по широкому цветущему лугу, где на три полета стрелы вокруг не было ни души. Он успел стащить с себя одежду и зайти в быстрые холодные воды реки — а когда обернулся, Аббас уже сидел на берегу, обхватив колени руками. После этого Влад долго приставал к ассасину с расспросами — где ты скрывался? Почему я не видел тебя на лугу? В конце концов, он взял Аббаса измором, и тот недовольно пробормотал:

— Много высокой травы. Легко спрятаться.

Из чего Влад заключил, что исмаилит полз за ним по земле, как змея.

Княжич незаметно присматривался к своему телохранителю: как тот двигается (мягко, как леопард), как ставит ноги (сначала на кончики пальцев, словно пробуя почву), как кладет руку на эфес своей сабли-кылыча . Однажды Влад увидел, как Аббас ловит муху, назойливо жужжавшую у него над головой. То есть самого движения он как раз и не заметил: просто в какой-то момент муха оказалась в плотно сжатом кулаке ассасина. А у Аббаса даже плечо не дернулось.

— Научишь меня своему искусству? — спросил как-то Влад у телохранителя. Тот едва заметно покачал головой.

— Почему — нет? — рассердился княжич. — Не хочешь?

— Не могу, — снизошел до ответа Аббас. — Я не пир, я мюрид . Да и к чему вам?

— Это полезное умение, — сказал Влад. — От врагов можно отбиться, от заговорщиков.

— Бояться нечего. — Аббас, верно, подумал, что Влад говорит о сегодняшнем дне. — Пока я с вами, никто и близко не подбе­рется.

«Только в Карпаты никто тебя со мной не отпустит, — подумал Влад. — А жаль — ты бы там очень пригодился».

Последнее время он много размышлял о том, как опасна жизнь господаря. Конечно, отец не раз повторял ему: быть правителем — не привилегия, а тяжкое бремя. Тот, кто стоит на самой вершине, открыт всем взглядам — и добрым, и злым, и последних неизмеримо больше. Владыке могут льстиво улыбаться в лицо, а за спиной точить кинжал предательства. Бояре, поднимающие заздравные чаши на пирах, только и ждут момента, чтобы скинуть господаря и поставить кого-нибудь из своих — таких случаев в истории Валахии было немало. Сегодня ты рубишься плечом к плечу с человеком, которого считаешь своим верным подданным, а завтра он продает тебя твоему сопернику за мешочек золота.

Но все эти разговоры мало трогали Влада — он почему-то был уверен, что, заняв трон Валахии, сумеет железной рукой подавить самоуправство бояр, а предательство и коварство будет чуять, как хорошая гончая чует след зайца. Однако убийство Хамы и горшечника все изменило. Теперь княжич ложился спать с мыслью о том, надежен ли засов на двери (его поставили по приказу великого визиря), и заскрипят ли ставни, если убийца решит проникнуть в комнату через окно. В каждом незнакомце он видел нечто подозрительное: вот этот пожилой янычар как-то недобро косится на него из-под сползающего на глаза тюрбана — почему это? А тот блестящий наездник-сипах все время сжимает рукоять сабли — может быть, хочет внезапно выхватить ее и отсечь Владу голову?