Криптономикон - Нил Стивенсон

Как-то утром Рэнди поднимается рано, долго мокнет под горячим душем, потом встает перед зеркалом и зверски сбривает бороду. Он раздумывал, не поручить ли эту работу специалисту – парикмахеру в гостиничном холле, но сейчас его лицо откроется взглядам впервые за десять лет, и Рэнди хочет первым увидеть результат. Сердце бешено стучит, отчасти от первобытного страха перед лезвием, отчасти от предвкушения. Похоже на сцену из какого-нибудь слезливого старого фильма, где пациенту наконец снимают с лица бинты и протягивают зеркало.

Первое впечатление – сильнейшее дежа-вю, как будто последних десяти лет не было и сейчас их придется переживать заново.

Потом Рэнди замечает, что его лицо изменилось с тех пор, как последний раз дышало светом и воздухом. Странно: перемены не то чтобы к худшему. Рэнди никогда не считал себя красавцем и никогда особо не убивался. Однако сочащееся кровью лицо в зеркале гораздо симпатичнее того, что десять лет назад скрыла щетина. Похоже на взрослое.

Неделю назад они с Ави выложили свой план высокопоставленным чиновникам УСТ – Управления связи и телекоммуникаций. УСТ – общее название, которое бизнесмены лепят, как желтую бумажку для заметок, на любое правительственное учреждение, ведающее подобными вопросами в стране, куда их занесло на этой неделе. На Филиппинах оно на самом деле зовется как-то иначе.

Американцы вытащили Филиппины в двадцатый век (во всяком случае, помогли им туда выбраться) и выстроили аппарат центрального правительства. Интрамурос, мертвое сердце Манилы, окружено кольцом неоклассических зданий, примерно как в округе Колумбия. В одном из них, на южном берегу реки Пасиг, размещается УСТ.

Рэнди и Ави приезжают с большим запасом, потому что Рэнди, зная про манильские пробки, заложил целый час на двухмильную поездку на такси. Однако улицы оказались на удивление свободны, и теперь у них лишних двадцать минут. Они огибают здание и выходят к реке. Ави проверяет, на прямой ли видимости здание корпорации «Эпифит». Рэнди уже это проверил и просто стоит, скрестив руки и глядя на реку. Она от берега до берега забита плавучим сором. Это частью что-то растительное, но в основном – старые матрасы, подушки, куски пластмассы и пенопласта. Больше всего ярких полиэтиленовых пакетов. У воды консистенция рвотных масс.

Ави морщит нос.

– Что это?

Рэнди принюхивается и чувствует, помимо прочего, вонь горящего полиэтилена. Он указывает рукой вниз по течению.

– По ту сторону форта Сантьяго живут сквоттеры, – объясняет он. – Они вылавливают пакеты из реки и жгут вместо дров.

– Я был в Мехико две недели назад, – говорит Ави. – Там полиэтиленовые леса!

– Это как?

– Ветер несет из города полиэтиленовые пакеты, и они оседают на ветках, сплошь. Деревья умирают, потому что к листьям не попадают воздух и свет. Так и продолжают стоять в трепещущем разноцветном полиэтилене.

Рэнди скидывает блейзер, засучивает рукава. Ави словно не замечает жары.

– Значит, это форт Сантьяго, – говорит он и направляется к стене.

– Ты о нем слышал? – Рэнди вздыхает. Воздух такой горячий, что выходит из легких охлажденным на несколько градусов.

– Он есть на видео. – Ави помахивает кассетой.

– Ах да.

Вскоре они перед входом в форт. По обеим сторонам – высеченные из вулканического туфа стражники, испанцы с алебардами, в пышных штанах до колен и конкистадорских шлемах. Они стоят здесь скоро полтысячелетия, сотни тысяч тропических ливней отполировали до блеска каменные тела.

Ави интересует более короткий исторический интервал. Последняя война изуродовала стражников куда сильнее времени и погоды. Он вкладывает пальцы в дырки от пуль, как апостол Фома. Потом отступает на шаг и начинает шептать по-еврейски. Проходят два немца в сандалиях, с «хвостами» на затылке.

– У нас пять минут, – говорит Рэнди.

– Ладно. Потом вернемся.

В чем-то Чарлин права. Минут десять – пятнадцать после бритья кровь сочится из невидимых, безболезненных порезов у Рэнди на шее и на щеках. Мгновения назад эта кровь прокачивалась через желудочки его сердца или циркулировала в той части мозга, которая превращает Рэнди в разумное существо. Теперь выступила наружу, и ее можно стереть ладонью. Граница между Рэнди и внешней средой уничтожена.

Он вынимает большой тюбик сильнейшего солнцезащитного крема, мажет лицо, руки, шею и то место на макушке, где волосы начинают редеть. Потом надевает хлопчатобумажные брюки, мокасы, свободную рубашку и «набрюшник» с джи-пи-эской и парой других необходимых вещей, вроде рулончика туалетной бумаги и одноразового фотоаппарата, спускается в холл и бросает ключи на стойку. Служащие узнают его только со второго взгляда и расплываются в улыбке. Особенно довольны посыльные, может быть, потому, что на нем, в кои-то веки, хорошая обувь. Мокасы – супердорогие и супермодные, Рэнди всегда считал, что в таких ходят только богатые папенькины сынки, но сегодня это самое то.

Посыльные готовы распахнуть парадную дверь, однако Рэнди идет в другую сторону, через холл, мимо бассейна и дальше по пальмовой аллее к каменному парапету набережной. Внизу, в бухточке – гостиничный причал.

Катера еще нет, и Рэнди минуту стоит у парапета. С одной стороны в бухточку можно попасть из парка Рисаля. На скамейках развалились несколько филиппинских бомжей; сидят, смотрят на Рэнди. Рядом с волноломом стоит по колено в воде немолодой человек в семейных трусах и, сжимая заостренную палку, что-то напряженно высматривает в лениво набегающих волнах. Черный вертолет медленно описывает круги в сахарно-белом небе. Это музейный «Хью» времен гражданской войны, он трясется мелкой дрожью и яростно шипит, пролетая над головой.

Из дымки над заливом материализуется катер и на выключенном моторе скользит к причалу. Вода идет складками, как тяжелый ковер. На носу катера корабельным украшением стоит высокая стройная девушка с бухтой каната.

Большие спутниковые тарелки на крыше УСТ смотрят почти прямо вверх, как птичьи купальни возле английского загородного дома: настолько близка Манила к экватору. Цемент вываливается из дырок от пуль и шрапнели, замазанных после войны. В романских арках закреплены кондиционеры, с них капает вода, постепенно растворяя известняковую балюстраду. Известняк черный от какой-то органической слизи, в паучках от корневой системы мелких растений, чьи семена, возможно, занесли с пометом птицы, прилетающие сюда попить и искупаться, – бомжи воздушного царства.

В обшитом панелями конференц-зале дожидаются двенадцать человек, поровну разделенные на боссов за столом и мелкую сошку вдоль стен. Когда входят Ави и Рэнди, начинается кутерьма рукопожатий и обмена визитными карточками. Большая часть фамилий проносится сквозь краткосрочную память Рэнди, как сверхзвуковой истребитель – сквозь систему ПВО отсталой азиатской страны. Остается только стопка карточек в руке. Он раскладывает их на своем участке стола, как чудной старикан – пасьянс на подносе. Ави, разумеется, со всеми уже знаком – обращается запросто, знает про каждого все: имена и возраст детей, увлечения, группу крови, хронические заболевания, любимые книги, расписание светских мероприятий. Собеседники довольны и, слава богу, не обращают внимания на Рэнди.

Из полудюжины воротил трое – пожилые филиппинцы. Один из них – высокопоставленный чиновник УСТ. Второй – президент недавно созданной телекоммуникационной компании «ФилиТел», которая пытается конкурировать с традиционной монополией. Третий – вице-президент компании «24 часа»; ей принадлежит половина манильских универмагов и еще немало в Малайзии. Рэнди с трудом их различает, но, слушая Ави и применяя метод индукции, вскоре может сопоставить лица и визитные карточки.

С остальными проще: это двое американцев, из которых одна – женщина, и японец. На женщине сиреневые лодочки в тон жакету и юбке, того же цвета лак на ногтях. Такое впечатление, что она сошла с телевизионной рекламы накладных ногтей или домашнего перманента. Судя по карточке, это Мэри Энн Карсон, вице-президент «АВКЛА», Азиатский Венчурный Капитал, Лос-Анджелес. Как припоминает Рэнди, это вроде бы американская фирма, которая инвестирует в быстроразвивающиеся азиатские страны. Американец – блондин, с квадратным, как у отставника, лицом. Он собран и немногословен, что в компании Чарлин определили бы как враждебность вследствие подавленности, вызванной скрытым душевным расстройством. Представляет открытый Субикский порт. Японец (щуплый, большая голова в форме перевернутой груши, густые седеющие волосы, очки в тонкой металлической оправе) – вице-президент отделения компании-гиганта по производству бытовой электроники. Он часто улыбается и излучает спокойную уверенность человека, заучившего на память двухтысячестраничную энциклопедию этикета.