Шестидневная война - Уинстон Черчилль

В конце первой недели июня израильтяне поняли две вещи. Во-первых, что они не навлекут на себя недовольства президента Соединенных Штатов, как в 1956 году. Во-вторых, что Советский Союз не вмешается. Трудно сказать, явились ли эти выводы результатом верной оценки положения израильской разведкой или был получен по неофициальным каналам намек Джонсона. Разумеется, государственный департамент в лице своего посла в Тель-Авиве Уолворта Барбура дал «красный свет» войне. Тем не менее израильтяне чувствовали, что они могут безбоязненно действовать, если того потребует ситуация. Начальник израильской разведки генерал Ярив рисовал обстановку в очень мрачных красках. Дело было не только в том историческом поцелуе, которым обменялись Насер и король Хусейн в каирском аэропорту: израильтянам стало также известно, что египетский генерал Риад прибыл в Амман, чтобы создать там передовой командный пункт, и что иорданские войска переданы под его командование. Помимо этого, в субботу вечером 4 июня авангард иракской пехотной дивизии и подразделение из более 150 танков начали переправу через реку Иордан, продвигаясь на запад. Это накопление иракских войск, которое должно было завершиться в конце недели, создало новую и очень серьезную угрозу Израилю. Полагая, что израильские силы могут эффективно бороться с 800 египетскими танками в Синае, израильское командование восприняло появление 300-400 дополнительных танков противника в непосредственной близости к основным воздушным базам и населенным центрам своей страны как нетерпимую опасность. Кроме того, египетские летчики стали вести себя слишком нагло. В течение десяти лет, с 1956 года, не наблюдалось ни одного нарушения израильского воздушного пространства египтянами, тогда как только за две недели конфликта произошло не меньше трех инцидентов с египетскими самолетами МИГ-21. Описав полукруг над территорией между Мертвым морем и Эль-Аришем, египтяне пролетели над некоторыми важнейшими авиабазами Израиля и районами сосредоточения основной части израильских бронетанковых сил. Эти полеты производились на высоте 50-60 тысяч футов со скоростью 1,7 мах[12]. Египтяне находились над территорией Израиля не больше 4 минут, и поэтому их не могли перехватить. Хотя израильтяне знали, что фотоаппаратура на борту МИГов может сделать снимок масштаба 1:150000, их беспокоила растущая самонадеянность египетских пилотов. Они опасались, что египтяне могут осуществить новую, более детальную аэросъемку воздушных баз и военных объектов.

Другой фактор, побуждавший израильтян действовать, заключался в том, что Израиль вновь обрел – это поняли немногие как в Израиле, так и за его пределами – фактор внезапности. Почти все наблюдатели, следившие за развитием кризиса – журналисты, дипломаты и военные эксперты, – считали, что стратегическое положение Израиля сильно ухудшилось с тех пор, как египтяне приступили к концентрации 90-100тысячной армии и 800 танков на Синайском полуострове. За неделю до начала войны израильтяне сетовали в один голос: «Мы упустили свой поезд». Несомненно, что официальный Каир, пережив несколько напряженных и тревожных дней, почувствовал облегчение и решил, что он одержал победу без войны.

При таком положении вещей израильтяне приняли решение нанести удар. На тайном заседании, начавшемся ночью 3 июня и закончившемся утром 4 июня, последние сомнения и колебания были отброшены или преодолены. В воскресенье вечером солдаты и летчики узнали, что на следующее утро начнется война.

Для кабинета, большинство членов которого были штатскими людьми со слабым представлением о военном деле, принять такое решение было мучительно и болезненно. Когда командующий ВВС генерал Ход заявил им, что израильская авиация не допустит бомбардировки противником Тель-Авива и может уничтожить авиацию Египта и любого другого арабского государства, которое вмешается в конфликт, они встретили его слова с недоверием. Так много ходило слухов о новой египетской авиации, личный состав которой был обучен русскими и которая располагала 400 современными реактивными истребителями и бомбардировщиками… Как можно было уничтожить одним ударом такую силу и дать к тому же гарантию, что Тель-Авив не подвергнется бомбардировке? Многим из них мерещились десятки тысяч жертв среди мирного населения. Именно это делало столь трудным принятие решения нанести удар. Но Даян был оптимистом, и введение его в правительство означало, что, наконец, появился министр, глубоко понимавший военное и политическое положение Израиля. Наряду с Вейцманом и Ходом он был одним из немногих, кто знал, что обещания ВВС вполне реальны. Это было, пожалуй, самым решающим вкладом Даяна в победу. Как заметил один старший офицер, «Рабин был начальником штаба Даяна, Даян был главнокомандующим».

Когда в ночь на четверг 1 июня Даян приступил к обязанностям министра обороны, он был уже вполне в курсе всех дел. В течение двух предыдущих недель он, с разрешения премьер-министра и начальника генерального штаба генерала Рабина, был занят инспектированием полевых частей и, в особенности, просмотром с командирами их планов. С четверга до субботней ночи он внес ряд изменений в планы, не отступая от первоначальной концепции кампании. Эта концепция предусматривала сдерживание сил противника на иорданском и сирийском фронтах и одновременно уничтожение египетской армии на Синайском полуострове.

Еще до своего назначения министром Даян не скупился на советы отдельным командирам, и, хотя он считался гражданским лицом, его вмешательство не вызывало особых возражений. Например, в среду 31 мая, за день до своего назначения, он посетил командующего Центральным фронтом генерала Наркиса, перед которым была поставлена задача отразить возможное наступление противника, предположительно иорданцев, на район Тель-Авива, густонаселенную прибрежную полосу и израильскую часть Иерусалима. Встретившись в Иерусалиме и изучив планы, они отправились в Кастель, на командную высоту за пределами города, откуда просматривалась вся местность. Даян предложил свести к минимуму все передвижения израильских войск, чтобы не спровоцировать иорданцев. Израильтяне не намеревались наносить удар по Иордании, если она не откроет военных действий. По этой причине генералу Наркису были выделены ограниченные силы для защиты Тель-Авива, Иерусалима и прибрежной полосы от Беэр-Шевы на юге до Нетании на севере.

Даян предупредил Наркиса, что в случае атаки иорданцев, которая, предположительно, должна была носить локальный характер и явиться демонстрацией солидарности короля Хусейна с его арабскими собратьями, он не должен докучать генеральному штабу просьбами о подкреплении: «Стисните зубы и ничего не просите». Даян был известен как человек дела, и весть о его назначении была воспринята многими как предзнаменование решительных перемен. Приступив к своим обязанностям и стремясь снова заполучить – с точки зрения одержания быстрой победы и предотвращения массовых жертв среди гражданского населения – такой жизненно важный для Израиля козырь, как момент внезапности, Даян счел своей первоочередной задачей разубедить мир в том, что война неотвратима. Вместе с тем учитывалось, что армия, которая была отмобилизована и после двухнедельного ожидания в пустыне требовала принятия решения, с большей готовностью согласится с решением не начинать войну, если оно исходит от правительства, членом которого был Даян. Он был тем «штатским человеком», который казался им достойным доверия. Они также знали, что он мог принять такое решение, основываясь на здравых военных соображениях.