Чернокнижник. Три принципа тьмы (СИ) - Бердникова Татьяна Борисовна

Фредо толкнул брата локтем в бок, и тот умолк. Как донести до юноши истину более или менее мягко, обтекаемо, он не знал. Не знали этого, впрочем, и остальные, включая даже, казалось бы, бессердечную Карину — какими словами сообщить Антону, что Милена, скорее всего, уже мертва, придумать было сложно.

Впрочем, парень понимал это и так. Понимал, но не хотел верить, однако, мрачнел с каждой уходящей в прошлое минутой все больше и больше, сознавая, что несчастную деревенскую девушку живой он больше не увидит. Сердце рвала боль, слезы жгли глаза, а приходилось сдерживаться, не давая волю чувствам, чтобы не показать себя некультурным перед королем, и излишне переживающим за другую девушку перед любимой.

Антон тяжело вздохнул и, опустив взгляд, вновь принялся без энтузиазма размазывать соус по тарелке.

Его Величество, сочувственно покачав головой, устремил взгляд к сидящим рядом с ним названному сыну и его родственникам.

— Расскажите же мне, что вы планируете делать? Куда направитесь, неужели в Санору?

— Других указателей у нас нет, — Аркано пожал могучими плечами, отправляя в рот изрядный кусок жаренного мяса, — Остается уповать на то, что мы найдем интересанта и допросим его. Или, быть может, Вы хотели…

Что и кто хотел, узнать так никому и не удалось.

Ведущие в обеденную залу тяжелые резные двери распахнулись, пропуская бледного, перепуганного человека в камзоле, какие носили министры, запыхавшегося и дрожащего. Он замер, обвел залу диким взором и, остановившись на короле, прижал руку к сердцу, падая на колени.

— Ваше Величество! Там… чудовища… бунт!!

Тревор сдвинул брови. Слова министра — одного из немногих верных! — были сбивчивы, непонятны, но звучали угрожающе.

— Объяснитесь, Марек, я прошу вас. Мне пока неясны ваши слова.

Названный Мареком, трепеща с каждым своим словом все больше и больше, принялся сбивчиво объяснять:

— Чу… чудовища, Ваше Величество! Они… они лезут на стены города, они убивают… убивают стражей, горожан! Люди боятся, люди кричат, они… они… — голос министра на миг прервался, но тотчас зазвучал с новой силой, — Они винят Вас, мой король! Они кричат, что это Вы… якобы Вы приманиваете монстров, они хватают топоры, вилы и идут на дворец! Стражи сдают позиции, они встают на сторону бунтовщиков, они идут против своих же соратников! Город объят безумием, сир, я не знаю… я боюсь думать, к чему это может привести! Вы… Вы должны бежать, сир, бежать, спасаться, чтобы они не добрались до Вас! Ах!

Его слова еще не успели толком отзвучать, как в большое окно, разбивая его в пыль, влетел брошенный чьей-то умелой рукой камень. Следом за ним в окно ворвалась пылающая стрела, и вонзилась в стол прямо напротив отпрянувшего Тревора.

***

Кровь была еще теплой. Донат с невообразимым наслаждением погрузил в нее пальцы, и на несколько мгновений замер, прикрывая глаза. Чувствовать, как медленно остывает на кончиках пальцев чужая жизнь колдуну было очень приятно.

— Чистая, невинная кровь… — промурлыкал он и, неожиданно отставив сосуд с благословенной субстанцией на каминную полку, принялся чистой рукой расстегивать камзол.

Мартын, мрачно наблюдающий за его действиями со своего места у столба, поморщился и красноречиво переглянулся с Креоном. Клацпер действия хозяина тоже не одобрял — вместо того, чтобы дать напиться вкусной, теплой крови ему, тот собирался использовать ее в каких-то своих делах, чуть ли не разбазарить попусту! Монстрику это намерение всецело не нравилось, но возражать хозяину он не смел, ограничиваясь тихим недовольным писком, обращенным к новому другу. Мартын, как это ни странно, Креона понимал и даже сочувствовал ему.

— Искъерда велика, — пирата передернуло от отвращения, однако, он продолжил, — Но ты постоянно ошиваешься в этом зале, постоянно демонстрируешь мне свою мерзотную натуру во всей красе… Зачем? Запугать меня пытаешься? Фракасо! Не на того напрыгнул, идиот!

— Ты вспыхиваешь, как фитиль, — жрец Неблиса неодобрительно покачал головой, — И сам раздуваешь огонь своей ярости. Мне незачем что-то показывать тебе, дитя Кадены, я не вижу смысла красоваться пред инструментом моей воли. Но этот зал я с самого начала избрал своим рабочим местом, и отказываться от него только потому, что теперь здесь обитаешь ты, не собираюсь. Кроме того, не кажется ли тебе, что это было бы слишком большой роскошью — держать пленника в отдельном большом зале? Быть может, мне еще следовало бы развязать тебя, накрыть богатый стол и дать напиться рому?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Лучше виски, — мигом среагировал пират и, ядовито ухмыльнувшись, попытался принять более или менее расслабленную позу, по крайней мере, насколько это было возможно в его положении. Креон, сидящий рядом, зачавкал — он бы тоже не отказался от богатого стола, уставленного кусками сырого мяса и мисками с кровью. Увы, такого счастья от хозяина ждать не приходилось.

Мартын, который с некоторых пор очень хорошо понимал чаяния этого маленького чудовища, с неожиданным интересом склонил голову набок. Все время, что он здесь был, все время, что был знаком с этим клацпером, тот постоянно был голоден и, если задуматься, это вызывало изумление.

— Слушай, ты его вообще кормишь? — пират мельком глянул на обнажающего верхнюю часть тела колдуна, — Он все время жрать просит, а тебе, как я погляжу, по барабану…

Он неожиданно осекся и помрачнел. По барабану… Да, интересно, где-то теперь его зачарованный барабан? Забрали ли его тогда ребята с поляны?.. Если, конечно, сами они выжили. А это вызывает определенные сомнения — небось, если бы выжили, уже бы пришли за ним. Хотя, конечно, до Кадены добраться не так просто, а им и узнать неоткуда, что он здесь.

— Организм клацперов похож на организм обычной кошки, — отстраненно отозвался маг, — Я даю ему то же, что давал бы кошке. Он с удовольствием питается костями, остатками моей трапезы и прочим… А сейчас, сделай милость, умолкни, дитя Кадены. Твои пустые речи отвлекают меня.

— Сам виноват, — хладнокровно отозвался Мартын, — Мне скучно здесь сидеть, мое единственное развлечение — ругаться с тобой, да общаться с Креоном. С ним я сегодня уже наобщался, а вот с тобой…

— Мартын, — голос Доната похолодел на несколько градусов, — Мне не составит труда заткнуть тебе рот, для этого мне даже не нужно подходить к тебе. Но я прошу по-хорошему, обращаюсь к тебе вежливо и умоляю — заткнись.

Мартын насупился, нахохлился, но замолчал, без особого интереса наблюдая за действиями своего проклятого тюремщика.

Тот же, сняв камзол и черную батистовую рубаху под ней, небрежно отбросил одежду куда-то в сторону, на неожиданно выскочивший из небытия стул, и вновь взял в руки чашу с кровью. Поднес ее к носу, вдохнул запах и, зажмурившись от удовольствия, плотоядно облизнулся. Потом взмахнул правой рукой, удерживая драгоценную чашу в левой. Одна из стен рядом с камином пошла рябью, и мгновением спустя обратилась в большое зеркало. Расположено оно было так, что Мартын с неприязнью убедился, что сам он в нем тоже отражается. Видеть же себя в том жалком состоянии, в котором он находился, парню было совершенно омерзительно.

Донат, не обращая на пленника ни малейшего внимания, подошел к зеркалу и, окинув взглядом свое отражение, удовлетворенно вздохнул. Надо заметить, что колдуну было чем похвастаться — фигурой он обладал великолепной, а литые мускулы, перекатывающиеся под гладкой, светлой кожей, внушали невольное уважение.

Он поднял правую руку и, вновь обмакнув пальцы в еще чуть теплую кровь, аккуратно поднес их к своему левому боку, принимаясь что-то рисовать, чертить на нем.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В первое мгновение лицо его отразило величайшее наслаждение, но уже в следующую секунду его исказила гримаса боли, а с губ сорвалось яростное шипение — чистая кровь жгла темную душу мага, оставляя темные, выжженные следы на его коже.

Мартын склонил голову набок, с интересом наблюдая за этой само-экзекуцией. Колдун, шипя и кривясь от боли, периодически окуная пальцы в чашу, старательно чертил, выжигал на собственном теле какие-то знаки, линии, черточки, постепенно поднимаясь все выше, ближе к груди. Зачем он это делал, сказать пока было затруднительно — о намерениях своих Донат пленнику еще не сообщил, вероятно, решив на этот раз ограничиться демонстрацией.