Трещина - Сергей Михайлов

– Да не был я в Чили! – зарычал Мухин.

– А с Пиночетом вы где познакомились? – быстро спросил профессор, заглядывая в глаза пациенту.

– Да не было никакого Пиночета! Это я так, для сравнения…

– Ну, хорошо, хорошо, успокойтесь. Расскажите-ка нам все по порядку, что с вами произошло… Да, чуть не забыл. Сделаем вам сначала укольчик, а потом и послушаем.

– Это еще зачем? – насторожился Мухин.

– Надо, голубчик, надо, – успокаивал его профессор. – Всем делают, и вам положено. Это от нервов, успокойтесь. Видите, я с вами откровенен. Леночка, вы готовы?

– Готова, Валерий Афанасьевич, – ответила миниатюрная медсестра и, покраснев, быстро провела необходимую процедуру.

– Ну вот и ладушки, – радостно замурлыкал профессор, потирая руки и садясь на кровать рядом с Мухиным. – А теперь мы вас слушаем.

Мухин, морщась от боли и поглаживая место укола, начал рассказ. Опуская некоторые, на его взгляд, неприличные подробности, он поведал профессору Скворешникову и его подопечным свою историю. Профессор с интересом слушал рассказчика и не перебивал его, лишь изредка кивая головой. Его глаза излучали доброту и понимание. Воодушевленный вниманием со стороны медицины, Мухин несколько успокоился и закончил свой рассказ с полной уверенностью в том, что профессор сейчас извинится перед ним за ошибку и милостиво распахнет двери своей богадельни с предложением покинуть ее и больше никогда сюда не возвращаться. Настороженность исчезла, настроение улучшилось.

– А что, молодой человек, – вдруг спросил Скворешников, когда Мухин закончил свой рассказ, – Пиночет в генеральском мундире был или как обычно?

Мухин весь затрясся и побледнел.

– Профессор, – глухо произнес он, – я много наслышан про приемчики, которые врачи используют в психбольницах при лечении несчастных больных, и про их нелепые вопросы, которыми пытаются сбить с толку любого и каждого. А что касается вас, профессор, то вам самому, мне кажется, нужно лечиться, так как в каждом здоровом человеке вы заранее видите психа.

– А вы знаете, Мухин, – устало произнес профессор, – вы правы. С вами тут действительно свихнешься. Такого иногда понаслушаешься, что волосы дыбом становятся. Так что я, если б только можно было, с большим удовольствием поменялся бы с вами местами.

– Зато я в вашу шкуру ни за что б не влез, – зло проговорил Мухин, сжимая кулаки. – Сейчас же выпустите меня отсюда, а то…

– Леночка… – обратился профессор к медсестре. В ту же минуту два здоровенных санитара скрутили руки бедному Мухину, а Леночка с непостижимой проворностью вторично продемонстрировала свою способность делать уколы. Мухин заскрипел зубами от злости.

– Это снотворное, – спокойно сказал профессор. – Сейчас вы успокоитесь и уснете. А пока вы еще не спите, я вот что скажу. Вопрос стоит очень серьезно. Я не шучу, и если задаю каверзные на первый взгляд вопросы, то имею на то все основания. Вы знаете, – очки Скворешникова заблестели безумным огнем, а голос сорвался на громкий шепот, – что чилийский диктатор Пиночет неделю назад высадился в Крыму с недобитыми корниловцами и грозится всех в порошок стереть?

– У-у-у! – завыл Мухин и обхватил голову руками.

– Приятных вам сновидений, – профессор порывисто встал и, сопровождаемый свитой, быстро вышел.

Снотворное подействовало, и Мухин, упав на подушку, провалился в небытие.

И приснился ему странный сон. Идет будто бы он по крымской прерии и нагоняет его рыжий Пиночет на белом коне, а в руках у него нагайка.

"Всех в порошок сотру!" – орет он по-русски, но с явным чилийским акцентом. И видит Мухин, что штанов на нем нет, а на плечи накинут генеральский китель. Поперек седла болтается профессор Скворешников в тюремной робе и визжит: "Я же предупреждал, что дело серьезное. Я же говорил!"

Тут к Пиночету подлетает группа всадников с обезьяньими мордами и в традиционном одеянии кубанских казаков. "Корниловцы!" – с трепетом думает Мухин.

"Шашки наголо!" – орет рыжий, и лес взметнувшихся ввысь шашек ослепляет Мухина.

"Ага, – злорадствует профессор, – сейчас они сделают вам укол, и вы уснете вечным сном. Слышите, Мухин? Или вы до сих пор мне не верите?"

Около двух десятков пар глаз злобно устремились на Мухина. Пиночет замахнулся своей нагайкой и…

Кто-то тряс его за плечо.

– Проснитесь, Мухин!

Мухин открыл глаза и в темноте, при неверном свете луны, увидел незнакомое лицо, склонившееся над ним. Мухин задрожал от страха.

– Не бойтесь, Мухин, – прошептал незнакомец, – я не причиню вам вреда. Мне нужно срочно с вами поговорить. Утром кончается мое дежурство, а потом я ухожу в отпуск. Когда еще удастся с вами встретиться! А дело неотложное.

– Кто вы? – тоже шепотом спросил Мухин, на всякий случай натягивая одеяло до подбородка.

– Я санитар, работаю в этой больнице. Днем вместе с профессором я был у вас. Вы-то, наверное, не обратили на меня внимания?

– Не обратил, – признался Мухин. – Что вы хотите от меня?

– Вы меня, пожалуйста, извините, товарищ Мухин, но профессор считает вас душевнобольным, да и все вокруг тоже. А вашему рассказу никто не верит. Кроме меня.

– Кроме вас? – удивился Мухин. – А вы-то чем лучше остальных?

– Понимаете, в чем дело. Я живу на улице Коненкова, недалеко от того места, где пропал шестьсот второй. Вы ведь на шестьсот втором ехали?

– Когда? На каком шестьсот втором? Никуда я не ехал. И вообще, оставьте меня в покое. Я спать хочу.

– Но ведь вы же ехали на пропавшем автобусе! – с жаром произнес санитар. – Профессор считает ваш рассказ бредом сумасшедшего, а я сразу понял, что вы именно с того автобуса. Вы ведь и живете где-то в тех краях. Ну что же вы молчите? Расскажите мне, как все было!

– Не буду я ничего рассказывать! – возмутился Мухин. – Вы сами душевнобольной. Какой автобус? Никакого автобуса я не знаю! И знать не хочу! И никуда я не ехал. Ни на шестьсот втором, ни на каком другом. И нечего меня беспокоить среди ночи, а то я милицию вызову. Милиция!

– Да тише вы, Мухин! – зашипел на него санитар, боязливо оглядываясь. – Не кричите. Я ведь ничего дурного вам не сделал. Единственное, что я хотел, так это получить ответы на некоторые вопросы. И все. А вы – милиция…

– Все, что я знал, я уже рассказал вашему профессору. Больше мне добавить нечего. И хватит об этом. А о ваших автобусах поговорите с кем-нибудь другим. Все! – отрезал Мухин. – Покиньте помещение!

Может быть, Мухин и рад был бы что-нибудь рассказать, но, как помнит читатель, в день пропажи шестьсот второго наш герой был в чрезвычайном подпитии, и в течение нескольких часов до и после феноменального скачка во времени его память отключилась на все сто процентов.