Хаосовершенство - Вадим Панов

Стоун. В списке зарегистрированных «фармацевтов» такой боец не значился. Либо прибыл инкогнито, либо вообще со стороны.

– Хорошо, разберемся, о чем еще говорил Мурат?

– Сказал, что готовится шумная акция. Что-то связанное с поездом.

– С поездом? – переспросила Эмира.

– Да, – подтвердил осведомитель.

В Кайфограде вокзал отсутствовал, и строить его никто не собирался. А если бы и был, это ничего не меняло: очевидно, что акция «зеленых» будет направлена против Станции, и только против нее. Но идущие на строительство эшелоны надежно охраняются, безы давно приучили всех к мысли, что не потерпят перебоев с поставками, и открывали огонь без предупреждения.

«Десять тысяч одурманенных человек, не забыла? Десять тысяч!»

«Ради одного поезда? Не верю».

– Я рассказал все. – Алишер с надеждой посмотрел на Эмиру. – Теперь поможешь?

Го встала из-за стола.

– Кто-нибудь видел, как ты явился сюда?

– Меня бы убили.

– Логично. – Последовала пауза, во время которой Мирзоев покрылся холодным потом. Но все для него обошлось. – Завтра в Мурманск пойдет наш грузовик. Сядешь в него.

– Спасибо.

– Не за что.

Август

– Будь все проклято!

Бокал полетел в окно. Стекло в стекло, но то, что защищало от улицы, оказалось крепче. В разы крепче. Впрочем, чего еще ожидать от окон Теплого Дома? Бокал разбился, хрустальной мелочью растворился в ковре, но никто из присутствующих даже не пошевелился. Не вздрогнул. Не моргнул. Четверо мужчин смотрели на Патрицию и молчали, признавая ее право на боль.

И на ярость.

– Дьявол!

Слезы душили, подступали к горлу, туманили, но Пэт не собиралась плакать при четверых свидетелях. Потому что слезы – это слишком личное, предназначенное только для друзей. А вот ярость – другое. Ярость понятна всем, даже врагам. Ярость показывает, что Пэт не сдалась.

А потому комнату наполняет еще один крик:

– Дьявол!!

И вот теперь мужчины вздрагивают, поскольку бешеный крик Избранной наводит страх.

– Дьявол!!!

Столько сил, столько власти, а она неспособна сделать то, чего действительно желает! Не может ничего изменить. Руны стекают по рукам, танцуют, водят хоровод, даруют мощь, но что значит мощь, если ты не в состоянии переступить черту? Могучие руны молчат. Они знают, что Пэт готова на все, способна отдать что угодно, лишь бы… лишь бы…

К горлу подступает комок. На глаза против воли наворачиваются слезы.

Слезы ярости. Слезы злости. Слезы бессилия.

– Вон! Я не хочу никого видеть!

Слоновски бросает быстрый взгляд на Щеглова, тот едва заметно кивает, и Грег тянет Ганзу к выходу. Понятливый Прохоров шагает следом и аккуратно прикрывает за собой дверь.

– Тебе нужно повторить?

Щеглов не отвечает. Стоит в трех шагах, печально глядя на девушку, и не отвечает.

Остался только он. Помощник ненавистного Мертвого. Ну почему именно он?!

Даже не помощник – клон. Выпестованный, выращенный. Почти полная копия. Клон. Или сын. Почему именно он?

– Уходи!

Щеглов продолжает стоять. И молчать.

– Пошел вон!

А он делает шаг вперед. К ней. И с неестественной мягкостью, а главное, с невероятным пониманием произносит:

– Не держи в себе.

– Отстань!

– Ничто не вечно.

– Я не готова.

– Ты никогда не была бы готова. Никто и никогда не готовится к такому.

Она хочет убить мерзавца, разорвать, выгнать, чтобы остаться одной, а вместо этого втягивается в разговор. Она ненавидит его, копию Мертвого, но его слова и его понимание бальзамом падают на израненную душу. Сейчас тот самый момент, когда легче может стать лишь от слов и понимания. От настоящих слов и настоящего понимания.

И Патриция шепчет:

– Я никогда не думала, что это случится.

– Об этом никто не думает. К этому никто не готовится. И это правильно, потому что нет смысла в том, чтобы готовиться к такому.

– Что ты знаешь о смысле? – горько спрашивает Избранная.

– Я знаю о жизни, – тихо отвечает Щеглов. – И знаю, как плохо тебе сейчас. И еще знаю, что все пройдет. Нужно взять себя в руки и замереть. Поверь, ведь я знаю о боли и страданиях гораздо больше тебя.

Он делает еще один шаг, потом еще половину, и вот уже рядом. Обнимает за плечи и прижимает к себе. Нежная щека трется о жесткую ткань мундира. В кожу впивается какой-то нагрудный знак, но девушке плевать. Она чувствует крепкое плечо друга. Крепкое плечо брата. Ей становится тепло, и она верит словам, что шепчет Мишенька:

– Отпусти его… отпусти…

И Пэт завыла.

Июль

Анклав: Цюрих

Территория: Maerchenstadt

Вилла «Пряничный дом»

Разговоры с умными людьми дают много пищи для размышлений

Атомные крейсеры, атомные авианосцы, атомные транспорты… Ракетные установки, мачты и антенны. Серая сталь высоченных бортов, вырастающая из темного моря. Рассекающие небо истребители. Прожекторы. Вымпелы.

Журналисты снимали собравшуюся в Баренцевом море армаду с вертолета, который то поднимался под самые облака, позволяя взять в кадр сразу несколько кораблей, то опускался к волнам, и тогда морские красавцы представали перед зрителями во всей своей величественной мощи.

Десятки дрейфующих у русских берегов кораблей вызывали у публики не меньший интерес, чем строительство Станции.

«Ударят или нет?»

А если ударят, то почему? Чем недовольны государства? Что заставляет их выступать против новой энергии? Против будущего?

Правительства на эту тему не распространялись, лишь огрызались невнятными заявлениями, что боевые корабли «осуществляют общее наблюдение». – «А зачем оно нужно?» – «Мы должны быть в курсе». – «В курсе чего?» – «Происходящего». – «Вы будете стрелять?» «Без комментариев».

Вымпелы, прожекторы, ракетные установки…

Моратти давно отключил звук, но и картинки на экране коммуникатора было вполне достаточно для понимания того, что нейтральным такой флот не может оставаться по определению. Если не воюет, значит, оказывает давление.

– Хочу еще раз подчеркнуть, что мы предпримем атаку лишь в самом крайнем случае, – повторил генерал Ляо. – Мы искренне надеемся, что руководство «Науком» проявит гибкость.

Искренне или не искренне, но вы не надеетесь.

Китаец блестяще владел собой, демонстрировал только те эмоции, которые хотел показать, однако и Моратти не вчера родился, в людях разбирался отлично, а потому видел, что Ляо лжет. Не верят они в «гибкость» руководства «Науком» и наверняка уже определили дату штурма.

– Я уверен, что Мертвый пойдет до конца, – хмуро произнес Ник. – Он взорвет Станцию, если поймет, что не сможет ее удержать.

– Взорвет в том случае, если ему позволят.

– Руководство «Науком»?

– Да.

«Не слишком ли ты наивен, старик? Неужели до сих пор не понял, что проспал переворот и руководство „Науком“ отстранено от власти? Холодов всего лишь говорящая голова…»

– Мертвый полностью контролирует ситуацию, – недовольно, но весьма уверенно произнес Моратти. – Мое слово, слово Холодова, слово любого верхолаза планеты или всех их, вместе взятых, для него пустой звук. Мы дали ему карт-бланш, и он им воспользовался.

– Ждать, чем закончится строительство, мы не можем, – вздохнул китаец. – Слишком большой риск.

– К сожалению, я вас понимаю.

Они разговаривали в малой гостиной, сидя в неудобных, слишком современных креслах у примитивного стеклянного столика. Обстановка, выдержанная в последней модной тенденции «urban hi», была единственной шпилькой, которую позволил себе Моратти – Ник знал, что генерал терпеть не может передовые дизайнерские идеи. Во всем остальном президент СБА исполнял роль радушного хозяина: на столе графин с виски, бутылочка сладенького китайского винца, бокал и стакан. Моратти даже сигарой не пыхтел, дабы дорогой гость – старейшина китайской военной разведки – не почувствовал неудобства. Старик совершал тайное турне по Америке и Европе, связанное, как понимал Моратти, со Станцией, и не мог не поговорить с президентом СБА. Проходила встреча на принадлежащей Службе вилле, расположенной в фешенебельном районе Цюриха, что гарантировало необходимую конфиденциальность.

– Мы пришли к выводу, что Кауфман лжет, – ровно продолжил Ляо. – Согласно официальным планам запуск Станции намечен на ноябрь, при этом указывается, что работы ведутся с небольшим опозданием, то есть возможен перенос открытия на декабрь-январь, однако…

– Однако семь из девяти незаконченных объектов относятся к вспомогательным, и работы на них практически заморожены, – плавно вклинился в речь собеседника Моратти. – А вот на двух оставшихся вкалывают в три смены и явно идут с опережением графика.

Сухонький старичок остался бесстрастен, не возмутился тем, что его осмелились перебить. Кивнул:

– Все верно. – Помолчал, словно принимая окончательное решение, быть ли искренним, и продолжил: – За последние полгода мои агенты сумели разговорить семерых посещавших Кайфоград ученых. Допрашивали прямо в городе, с помощью «химии».