Фальшивые друзья - Ганс-Гюнтер Хайден

— В первую очередь, сознайся, для тебя самого! Но неужели ты всерьез полагаешь, что все так просто? — спросил я, чувствуя, что доводы Йорга меня поколебали.

— Честное слово, тебе не придется отказываться от националистических идей, — ответил Йорг. — А теперь слушай. Я уже тебе рассказывал о том, как стал участником нашего движения. Но тогда я сказал тебе не все. У себя дома я сколотил собственную группу. Слышал ты когда-нибудь о мотоциклетном клубе «Несгибаемый дуб»? Его членами были мои ребята, и я здорово обозлился, когда после одних прекрасных гонок у меня отобрали права.

— «Несгибаемый дуб»? Нет, никогда о таком не слышал, — ответил я с улыбкой: название показалось мне довольно комичным.

— Ну, ясно, конечно, ты не слышал. Только нечего скалить зубы, мы провертывали славные делишки. И я был у них шефом. «Шеф, чем мы займемся сегодня?» — спрашивали они меня. Конечно, нас было немного. Всего трое, со мной — четверо. Но все боевые ребята. Правда, времени у нас не хватило, чтобы всерьез заявить о себе. Но сейчас, когда мы порвем с винтерфельдовской командой и уедем за границу, можно будет развернуться как следует. Ты будешь у меня ведать охраной и одновременно станешь моим заместителем.

«Так-так, — подумал я. — Еще один прочит меня в свои заместители».

— Дадим объявление в газеты, — продолжал Йорг. — Вот, смотри, я уже и текст составил. — Он вытащил бумажник, достал из него сложенную вчетверо записку. — «Участники мотоциклетного клуба «Несгибаемый дуб» приглашают новых членов. Наш лозунг — рокеры против коммунизма. Качества, которые мы ценим в наших членах, — дух товарищества, мужество и смелость, верность отечеству. В наших рядах не место левым и фантазерам, маменькиным сынкам, наркоманам». Как по-твоему, неплохой текст?

— Ты это всерьез?

— Что значит — всерьез?

— Да кто же напечатает подобное объявление?

— Таких газет у нас полно, например «Национальцайтунг» или «Дойче штимме». Могу тебе показать, они часто публикуют материалы в этом роде.

— Думаешь, кто-нибудь откликнется на наше объявление?

Текст, сочиненный Йоргом, производил какое-то странное, даже смешное впечатление.

— Уверен, что откликнутся. Если мы наберем хотя бы пяток сторонников, у нас будет приличная команда.

— Не торопись, приятель. Ты все время исходишь из того, что я уже согласился. А ведь я толком не знаю, что ты задумал. Может, опять подведешь меня под монастырь, как тогда, с кражей ящика, в котором якобы было шампанское.

— Могу тебя проинформировать. Будем осуществлять, как мы делали когда-то, смелые операции. К тому же заметные и вполне эффективные. Однажды, послушай, мы забрались на еврейское кладбище. Открыли парочку склепов. А тут идет какой-то тип, из дома по соседству. «Эй, — кричит он нам, — вы что тут делаете? Это же кладбище! Здесь мои родители похоронены». «Ну и отлично, — отвечаю я ему, — они-то нам как раз и нужны. Где они лежат?» «Первый ряд, могила слева, — говорит этот тип, видно не сообразив сразу, что к чему. — А зачем вам, — спрашивает он, — понадобилось знать, где их захоронение?» «Затем, — отвечаем мы ему, — что хотим вытащить черепа твоих предков, чтобы сделать из них лампы-ночники для спальни». Каково придумано, а? — Йорг посмотрел на меня с вызовом. — После этого мы сделали вид, что уходим, иначе этот недочеловек еще привел бы, пожалуй, полицию.

Или другая наша операция: несколько раз мы навещали с погромом «Старую гостиницу» — хозяином этого заведения был настоящий негр! Слушай, Петер, присоединяйся к нам. Быть начальником охраны не так уж сложно, я тебе растолкую, что ты должен делать. По сути дела, ты будешь стоять на стреме, а это не так опасно. А какой дух товарищества будет в наших рядах! Друг за друга встанем горой.

— Нет, твоя шайка мотоциклистов не для меня, Йорг, — отказался я.

— Что значит — не для тебя? Ты слишком хорошо воспитан, чтобы иметь дело с такими парнями, как мы? Как же, как же, понимаю. Господин Крайес занимается только чистым спортом. Так вот что я тебе скажу. Ференбах, а он как-никак сын председателя партийной организации христианско-демократического союза, не гнушается действовать с нами. А ты ведешь себя как дитя благородных родителей. Может, потому, что ты целый семестр проучился на преподавателя физкультуры, или еще почему-нибудь? Ведь ты сам говорил, что тебе не нравится засилье иностранцев в нашей стране. Или это не твои слова?

— Так-то оно так, Йорг. Но почему-то мне все это кажется довольно глупым. Да и особой разницы с делами Винтерфельда я не вижу. И тут, и там насильственные акции. Что хорошего в том, чтобы мордовать людей до полусмерти, а то и до смерти?

— Пожалуй, ты просто не понимаешь, что к чему, а я ведь тебе уже разъяснял. Винтерфельда я хочу послать к чертям, потому что он мешает осуществлению истинных идеалов националистского движения. А мы повернем острие борьбы против еврейства и всякой иностранной нечисти. Вот в чем разница.

Да, прижал меня Йорг. И как только меня угораздило связаться с ним в свое время? Придется теперь изворачиваться, чтобы выиграть время. А время для размышлений мне очень даже требовалось. «Иначе, — думал я, — от Винтерфельда-то избавишься, да тут же и попадешь в какую-нибудь другую нацистскую группу».

— Знаешь что, Йорг? У меня есть идея. Давай сперва смоемся от Винтерфельда, а там посмотрим. Над твоим предложением касательно клуба мотоциклистов дай мне подумать еще немного.

Чертовски трудно мне было почему-то идти против Йорга. Но избавиться от членства в винтерфельдовской организации надо было в любом случае. Прочь оттуда, прочь! Потом все как-нибудь образуется.

— Вот и хорошо, сразу бы так и решил! — обрадовался Йорг. — Одно я тебе скажу: не вздумай болтать. Язык за зубами, понял? Если Виитерфельд что-нибудь заметит, мы пропали. Тогда нам обоим крышка. Эта свинья хладнокровно прихлопнет и тебя и меня за милую душу и не поморщится при этом.

Спустя две недели я снова увидел Хонштайна стоящим спиной к двери камеры. Как и в прошлый раз, меня опять назначили в караул. Очередь моя была только через месяц, но я с разрешения начальства поменялся с одним солдатом.

Итак, Хонштайн все еще находился в кутузке. Интересно, как он чувствовал себя в заключении? Бывало даже и так, что заключенные вешались в своих камерах. Тем удивительнее было увидеть, когда я заступил в караул, что камера Хонштайна похожа на цветочную лавку — повсюду стояли букеты красных гвоздик, роз. Несколько кружек и банок были заняты цветами. Письма, бандероли, пакеты лежали стопкой на столе. Откуда взялось все это?

Любопытство разбирало меня, и, когда узника увели во двор на обязательную прогулку, я заглянул в камеру. Со всех уголков страны — из Эссена, Дортмунда, Гамбурга, всевозможных небольших городов и местечек — пришли открытки с добрыми пожеланиями и призывами продолжать борьбу. Всюду лежали книги, брошюры, бандероли и посылки с продовольствием, сигаретами. Чего там только не было! С ума сойти, откуда, от кого? Спросить, что ли, у самого арестанта?

Мне нелегко далось решение задавать ему вопрос, но я пересилил себя:

— Скажи-ка, Хонштайн, как все это попало сюда?

Он улыбнулся:

— Не ты первый об этом спрашиваешь. А все очень просто. Активисты Объединения демократически настроенных солдат оповестили общественность через печать, рассказали, за что меня отправили за решетку. Сообщение появилось в нескольких газетах, после чего многие люди стали выражать свою солидарность со мной.

— Как же это понять: выражают солидарность, даже не зная тебя лично?

— Да им и не надо знать. Главное, известно, о чем идет речь и почему я сижу под замком.

Мне вспомнились слова Радайна, который растолковывал нам положения закона о воинской службе и комментировал его.

— Ведь ты же знал, что тебя ждет, если будешь участвовать в политических мероприятиях, не снимая формы?

— Конечно, знал. Но я хочу тебе сказать вот что. Ты знаешь, что не всех подвергают наказанию за подобные действия? Офицеры бундесвера в форме, да-да, в форме, при всех регалиях, принимают участие в традиционных встречах и церемониях похорон бывших нацистов. Разве против кого-нибудь из них возбудили судебное дело? Только не говори, что это, мол, не политические мероприятия. Ты-то сам что думаешь по этому поводу? Но пока что речь идет только о формальной стороне дела. А вот и его суть: выступать за мир и разоружение, по-моему, лучше, чем произносить нацистские лозунги у могил бывших фашистов. Или я не прав, как ты считаешь?

— Может быть, и прав. Но одного я все же не понимаю.

— Чего же?

— Почему тебя засадили, а те остаются на свободе?

— Кое-кто в этом заинтересован.

— При чем тут интерес? Ведь есть же законы, а они одинаковы для всех.

— Дело именно в интересе. В отличие от неонацистских организаций наше Объединение демократически настроенных солдат кое-кому сильно не по душе. А сколько у нас в бундесвере сторонников НДПГ! И никто из них не боится за свою карьеру, не опасается судебных преследований. Ваш приятель Винтерфельд, лейтенант бундесвера, выставляет от национал-демократической партии Германии свою кандидатуру на выборах в бундестаг. И никаких проблем в связи с этим у него не возникает.