Собрание сочинений в 5 томах. Том 4 - Семен Бабаевский

— Зачем же, Илюша, разрушать чулан?

— А затем, что я люблю Стешу!

Антон подсел к брату и, заглядывая ему в хмурое лицо, сказал, чтобы Илья не разрушал чулан и не учинял драку. Илья усмехался. Антону казалось, что брат склоняется на его сторону. В это время Леонид и Клава внесли корыто с водой. Густым косяком в корыте плавали усачи и голавли. Приседая к корыту и смеясь, Клава легко и просто ловила рыбу.

Илья вышел из хаты.

Глава 21

В то время, когда гости, склоняясь над корытом, любовались рыбой, хозяйка хаты была на ферме. Она принесла оберемок свежей, только что из-под косы, травы. Клала траву в ясли и думала о том, почему и ее дети, и вообще молодые люди не умеют делать то, что умеет делать она. Самый близкий пример — Надежда. Женщина как женщина, и собой веселая, и при здоровье, а корову подоить не умеет: «Я ее боюсь». Вот тебе новость! Женщина боится коровы, — вот это и удивляло. И не одна Надежда боится коровы. Ей простить можно. Выросла в городе, у свекрови на хуторе была раза три, не больше, а на ферме впервые. Евдокия Ильинична сказал: «Бери траву, рассыпай ее в корытца». Не сумела. Валится трава из рук. Ну, что с нее возьмешь! Зубы лечить умеет, и ни к чему ей уметь доить корову. Огорчает Елизавета: по работе не пошла в мать. Обидно, что родная дочь не умеет доить корову. Ни в хуторе, ни в станице об этом никто не знал. Если бы знали соседи, что бы они сказали? Дочь лучшей в районе доярки, а такая недотепа. Стыд! Как-то мать взяла дойницу и подвела Елизавету к корове. «Садись, дочка, на этот стульчик, ставь между колен дойницу, бери соски всеми пальцами. Вот так, как я, смотри на мои руки и учись…» Елизавета и кривилась и усмехалась. Нехотя присела и стала доить. Она доит, старается, а молоко в дойницу не попадает, течет по рукам. Расплакалась и убежала. «Мамо, из меня доярки не получится, и вы меня силой к этому не приучайте…» Не захотела, вот и не получается. Вон Стеша. Умеет же доить корову. А почему умеет? Горе научило. Осталась без матери…

Обижало то, что от матери Елизавета взяла лишь красоту. Но одной красоты для жизни мало. Смотрит на дочь и видит себя девушкой. Те же глаза, те же вьющиеся у висков волосы, та же родинка на левой брови. Важно, конечно, унаследовать от матери красоту и дородность, а еще важнее иметь характер матери и ее прилежность в труде. Вот у Антона характер в точности такой, как у матери, а лицом он похож на отца. Такой же белобрысенький, худощавый. Теперь еще отрастил шелковистые усики, и Евдокия Ильинична без улыбки смотреть на сына не может — Иван Голубков в молодости, да и только. Зато сердце у Антона мягкое, на людское горе отзывчивое — это от Евдокии Ильиничны. Трудолюбие досталось Антону тоже от матери. Но на этом и кончается сходство сына с родителями. Скажут, сходство немалое, бывает и поменьше. Верно, бывает и поменьше. Но приглядитесь к Антону поближе и попристальнее. Отец и мать — самые что ни на есть закоренелые верхнекубанские казаки. А сын-первенец? Будто и есть в нем казачьи приметы, будто и казачий дух из него еще не выветрился, а все манеры у него городские, казалось, он специально родился для того, чтобы жить в большом городе. Поставьте Антона рядом с отцом Иваном Голубковым и посмотрите не на их белесые чуприны и не на пушистые усики, а загляните им в души. И тогда вы скажете: «Да ведь это чужие люди!»

Так говорила не только Евдокия Ильинична, но и ее сын Илья. О сердечной тайне матери он ничего не знал, и отцом своим считал Ивана Голубкова. Видел он его не часто, то в станице на собрании, то в бригаде. Иногда приезжал Иван Голубков из района на тачанке и заходил к ним в дом. «Пришел проведать, как вы тут без меня». — «Живем хорошо, можешь не проведывать», — отвечала мать. Илья молчал. Ему было противно даже думать о том, что его отец, этот располневший, хвастливый мужчина, бросил их мать… А брата Антона Илья любил. Нравился ему Антон. И теперь, глядя на него, Илья думал: «Какая между ними разительная несхожесть! Иван Голубков — одна серость и бескультурность. Умел водку хлестать и волочиться за бабами. Как-то еще удалось ему выдвинуться. Даже руководящие посты занимал. Время было такое, вот и легко выдвинулся…»

Трактовцы о Иване Голубкове говорили: бросил Дусю с детишками и пробился в начальники. Но знал Илья, что и на больших должностях отец его оставался таким же серым и некультурным, — таким он, наверное, и останется до самой смерти… А вот Антон — человек образованный. Подумать только, архитектор, глава по строительству в большом городе, всеми уважаемый. «Так что, как говорится в народе, далеко куцему до зайца, так и отцу до сына». А сколько у Антона дел, и какие дела! И при такой занятости Антон нашел время и помог трактовцам построить Щуровую улицу. «Трудолюбивый Антон, как наша мать, ничего не скажешь… И такой же, как мать, добрый…»

Евдокия Ильинична часто задумывалась вот еще о чем. В хате собрались четыре женщины, и три из них, в том числе ее дочь Елизавета, не сумели почистить и пожарить рыбу. А может, не захотели? Может, рассудили так: пусть Евдокия Ильинична потрошит голавлей, а мы постоим и посмотрим?.. А что тут такого — пожарить рыбу в муке и в масле? Ну, пусть не умеют это делать женщины городские. А Елизавета? Выйдет замуж За того же Хусина. Хусин рыбалит, придет домой с уловом. Кто пожарит рыбу? Чужая тетя?.. Эх, видно, все же повинна мать. Не приучала дочку к домашней работе. «У птиц и то получается складнее, — думала Евдокия Ильинична, обсыпая мукой крупного голавля и укладывая его на горячую сковородку. — Выпорхнул, к примеру, скворчонок, а родители тут как тут, прыгают, беспокоятся и обучают, как ему сидеть на ветке, как летать и как отыскивать пищу… А как же иначе? На то они родители…»

О внуках Евдокия Ильинична без улыбки и думать не могла. Юрий, кровушка ее, побоялся даже подступиться к телятам. Такие ласковые телята и так славно едят траву, а Юрка не может к ним подойти. Боится… И Катя не подошла к телятам. Откуда у них такая боязливость? Фамилию носят Голубковых, а во всем остальном чужие дети, поглядишь на них и руками разведешь. Трудно поверить, что Юрка и Катя — это и есть самые близкие отпрыски старинного казачьего рода Голубковых и Шаповаловых. А может, и не следует огорчаться и удивляться? Как это говорится, иные времена — иные песни. Мальчуган и девчушка впервые увидели живых телят. Катя ходит в школу и учится музыке. Такая славная девочка! Антон говорил, что она играет на пианино ну как настоящая музыкантша. А вот телят боится. Плохо, конечно, что городским детишкам в зоопарках не показывают всякую домашнюю живность, пусть бы привыкали.

Тут же, на ферме, Евдокия Ильинична зачерпнула кружкой молоко в ведре — еще теплое, с пышной пеной. Попотчевала внуков, приласкала Юрика и спросила:

— Внучек, чьего ты роду-племени?

— Твоего, бабушка…

— Ох, Юра, Юра, какие мы с тобой сильно разные!.. Гляжу на тебя и на Катю и не верю, что вы мои росточки.

— Ты уже старенькая, а мы новенькие.

Надежда поглядывала на детей, улыбалась.

— Юрочка — мальчик умный, — гордо сказала она. — Много не пей молока, Юра!

Старую мать обижали не внуки: что с них взять — дети. Обижали женщины. Евдокия Ильинична была убеждена, что каждая женщина — это прежде всего хозяйка. Ей ли не уметь убрать в комнате, приготовить пищу, постирать? Ей было противно само слово «не умею». Как же так, чтобы женщина, молодая, при здоровье, и не умела приготовить пищу? В глубине души теплилась не то что обида, а какая-то горечь оттого, что на свете, как замечала Евдокия Ильинична, таких «неумеющих» бабочек, или, как она их называла, «барынек», становилось все больше и больше. Им подавай все готовенькое — принеси, приготовь и поставь на стол. А кто принесет? Нужны столовые, а их нет… Думала, думала Евдокия Ильинична и находила утешение: что тут поделаешь, так устроена жизнь. И кубанские казачки совсем уже не те, какими они были раньше. И вся жизнь, как вода в Кубани, бурлит, торопится. И одни люди со своими обычаями и привычками уходят из жизни, другие в нее входят, и те, другие, будто и похожи на своих родителей и будто непохожи: так на них посмотри — да, точно, как отец и мать, а так взгляни — ничего, оказывается, от отца и матери не осталось.

Часто Евдокия Ильинична думала не только о своих детях, а о молодых людях вообще. И по своим сыновьям и дочерям и по другим парням и девушкам видела, что следом за теми, кто уже свое отжил, состарился, идут люди новые, непохожие на своих отцов и матерей. Новым, непохожим на прежних станичных парней был, к примеру, ее Илья. Механик, специалист по машинам. Один растил сто гектаров кукурузы. Разве те парни, сверстники Евдокии Ильиничны, могли об этом даже подумать? Не могли. На коне гарцевать умели, на ночеванье ходили, а машину даже в глаза не видали… Всякий раз, когда Евдокия Ильинична задумается, ей видятся колонны — идут, идут одна за другой. Та колонна, в которой Евдокия Ильинична видит себя, своих соседок, состоит из людей простых, в обычной, как у всех, одежде. Следом — другая колонна. Тут люди больше городские, в красивой одежде, и не идут, а едут на грузовиках, на мотоциклах. Смотрит на них Евдокия Ильинична, и сердце радуется: как переменились люди! И грамотные и культурные. Жаль только, что многие покидают ту землю, на которой родились, и улетают в город, как птицы в теплые края. Но что может поделать Евдокия Ильинична? Ничего… Так велит жизнь. Есть куда поехать и есть к чему приложить свои силы, вот и уезжают. Трое ее детей тоже не остались в хуторе — улетели, и те станичные ребята, что еще подрастают, ходят в школу, тоже, как она думала, улетят… И ничего, пусть улетают. Своя земля всюду, свое небо и свое солнце, — счастливого им полета!