Большей любви не бывает - Даниэла Стил

Эдвина понимала, что отцовская газета непременно напечатает материал об обстоятельствах гибели «Титаника», и только в том случае, если корреспонденты захотят поговорить с Эдвиной, она согласится на интервью. Общаться же с нью-йоркскими газетчиками, падкими на сенсации, она не желала и с раздражением отодвинула газету с собственной фотографией на первой полосе.

Эдвина получила письмо от подкомиссии сената, которая назначила на следующий день заседание и пригласила Эдвину прийти и рассказать все, что ей известно о гибели «Титаника». Там собирались подробно расспросить всех спасшихся, чтобы составить как можно более полную картину случившегося. Всем было важно понять, что же на самом деле произошло и чья в том вина, если кто-то вообще виноват в этой трагедии, и как избежать подобной катастрофы в будущем.

Эдвина показала записку Филипу. Она считала, что должна пойти, но очень нервничала, и Филип, как мог, попытался ее успокоить.

После ленча, поданного в номер, Эдвина заявила, что ее ждут дела. Они не могут всю жизнь ходить в чужой одежде, и ей надо пойти за покупками.

— А нам тоже идти? — недовольно спросил Джордж, а Филип опять уткнулся в газету.

Эдвина улыбнулась: Джордж иногда говорил совсем как папа.

— Нет, можешь остаться, если будешь помогать Филипу с детьми.

Тут же Эдвина подумала, что дома надо будет нанять помощницу, но сразу же представила себе бедную Уну. О чем бы Эдвина ни подумала, все возвращало ее к болезненным воспоминаниям о той страшной ночи.

Она сперва зашла в банк, потом к Альтману на углу Пятой авеню и 34-й улицы, где накупила кучу вещей. Затем она отправилась за покупками в «Оппенгейм Коллинз». Отцовская фирма перевела ей довольно большую сумму, и у нее было достаточно денег на необходимые вещи для себя и детей.

После четырех она вернулась в отель в купленном у Альтмана строгом траурном платье и страшно удивилась, увидев Джорджа и Филипа снова за картами.

— А где дети? — спросила Эдвина, бросив принесенные свертки на пол.

Остальные покупки втащил в номер шофер. Только сейчас она поняла, какая уйма вещей нужна, чтобы экипировать пятерых детей. Себе она купила пять черных платьев. Она знала, что ей долго придется их носить, и, примеряя платья в магазине, Эдвина с болью в сердце заметила, как она похожа на свою маму.

Оглядев номер, она не увидела никого из малышей. Только два ее брата резались в свои излюбленные карточные игры.

— Где они?

Филип усмехнулся и молча показал на спальню. Эдвина быстро пересекла комнату и с открытым от удивления ртом застыла в дверях. Обе девочки и двухлетний Тедди играли с горничной, а вокруг было разбросано по крайней мере две дюжины новых кукол, и лошадь-качалка, и игрушечный поезд.

— Вот это да! — Эдвина удивленно оглядывала комнату. В ней чуть не до потолка громоздились запечатанные коробки. — Откуда все это?

Джордж пожал плечами и шлепнул карту на стол. Филип взглянул на Эдвину, в изумлении взиравшую на коробки.

— Я точно не знаю, там есть карточки. Думаю, это в основном от людей из отеля… что-то из «Нью-Йорк тайме»… «Уайт стар» прислал какие-то вещи. Не знаю, просто подарки, наверное.

Дети радостно возились с новыми игрушками. Даже Алексис выглядела довольной и улыбалась сестре. Это был как будто день рождения, не состоявшийся тогда, и даже больше: это было как десять дней рождения и плюс Рождество.

Эдвина смотрела на Тедди, который, заливаясь смехом, раскачивался на новой лошадке.

— Что же мы со всем этим будем делать?

— Конечно, возьмем домой, — ответил Джордж, как будто это само собой разумелось.

— Ты все купила, что хотела? — спросил Филип у Эдвины, которая пыталась найти свободное место в комнате, где она могла бы разложить свои покупки. Он посмотрел на нее и нахмурился:

— Мне совсем не нравится это платье, оно какое-то старушечье.

— Наверное, — равнодушно сказала она. Платье подходило к ее состоянию. Эдвина больше не чувствовала себя молодой и не знала, будут ли интересовать ее когда-нибудь наряды. — В магазинах не такой большой выбор черных платьев.

Она была высокая и худенькая, поэтому ей нелегко удавалось что-то подобрать из готовой одежды. У мамы была та же проблема, и они иногда менялись нарядами. Но больше уже не будут. Они никогда больше не будут ничем делиться… ни радостью, ни печалями. Все хорошее кончилось, и юность Эдвины тоже кончилась.

Филип еще раз посмотрел на сестру и понял, почему она в черном. Он сначала не подумал об этом и не знал теперь, надевать ли ему и Джорджу черные галстуки и траурные повязки. Они так делали, когда умерли дедушка с бабушкой. Мама тогда сказала, что это дань уважения, а папа заявил, что это глупости.

Филип вспомнил, что не сообщил Эдвине о телеграмме от дяди Руперта и тети Лиз.

— О господи, — нахмурилась Эдвина, — я хотела им послать телеграмму утром да позабыла из-за всех этих треволнений с врачом. Где она?

Филип показал на стол, Эдвина взяла ее, прочла и тяжело вздохнула. Содержание телеграммы удивило и растрогало ее, и она оценила их добрые намерения. Дядя Руперт через два дня отправлял тетю Лиз на «Олимпике» в Нью-Йорк; они ее должны встретить и вернуться с ней в Англию. Эдвине было ужасно жалко тетушку: она ведь так страдала от морской болезни. Сама мысль о путешествии через океан заставила Эдвину содрогнуться, она никогда в жизни больше не поплывет на пароходе. Гигантская корма «Титаника», упиравшаяся в ночное небо, будет вечно стоять у нее перед глазами.

Она послала вечером ответ, умоляя тетю не приезжать, и сообщила, что они возвращаются в Сан-Франциско. Но утром пришло еще одно послание:

"Никаких возражений. Вы вернетесь в Англию с тетей Элизабет. Сожалею о постигшем вас несчастье. Постарайтесь перенести испытания мужественно. До скорой встречи.

Руперт Хикэм".

Эдвину бросило в дрожь от перспективы вернуться в Хавермур Мэнор.

— Мы должны туда ехать? — Джордж смотрел на нее с плохо скрываемым ужасом, а Фанни начала хныкать и жаловаться, что там всегда холодно и противная еда.

— И я там тоже постоянно мерзла, так что перестань плакать, глупый гусенок. Мы поедем к себе домой, ясно?

Пять голов кивнули, и пять пар серьезных глаз с надеждой посмотрели на Эдвину. Но как же убедить дядю Руперта?

Эдвина тут же отправила ответ. Последовала двухдневная борьба, и добиться своего им помогло то, что тетя Лиз слегла с жестоким гриппом и ей пришлось отложить поездку. Тем временем Эдвина более чем ясно написала дяде Руперту:

"Не нужно приезжать за нами в Нью-Йорк. Мы возвращаемся в Сан-Франциско. Много дел, работы. С нами будет все хорошо. Приезжайте в гости. Будем дома к 1 мая.