Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание - Марк Еленин

Там, где кончались ступеньки широкой лестницы, между колоннами, у обеих статуй, Врангеля ждали группы старших офицеров и морских начальников. От одной, самой многочисленной, группы отделился подполковник фон Перлоф, заскакал на негнущихся ногах по ступенькам навстречу. Генералы с удивлением смотрели ему вслед: пошел не вызванный. Ждали, что будет.

Врангель милостиво выслушал конфиденциальный доклад подполковника и демонстративно протянул ему руку. Сказал:

— Благодарю за информацию, подполковник. Очень ценная. Вы отлично зарекомендовали себя. И помогли мне в трудный час. Приказ о вашем производстве в полковники и о переводе в мой штаб я дам указание составить немедля.

— Благодарю, ваше превосходительство. Готов служить верой и правдой!

— Не сомневаюсь. Желаю успехов, полковник, — Врангель улыбнулся уголками губ и упругим шагом стал подниматься по лестнице к почтительно ожидавшим его старшим офицерам.

... На площади, у памятника Нахимову, выстроились войска, они заполнили и Екатерининскую улицу. Стояли развернутым фронтом. Ждали.

25 марта 1920 года было тихим и солнечным. Голубело крымское небо. Зеркально ровной и покойной казалась бухта. Над городом плыл малиновый колокольный звон Морского собора. Ему бестолково вторили колокола других церквей города.

После обедни в соборе крестный ход с епископом Вениамином во главе, под колокольный звон, направился к площади. Викарный епископ был молод и нагло красив, на голову выше всех остальных. За ним шел священник Морского собора Макарий в новой епитрахили и фелене с иконой Николая-угодника в золотой оправе; следом — дьякон с киотом; далее — множество священников со свечами и кадилами.

Пел хор. Дым от ладана стоял в воздухе, пронзенном солнечными лучами. Золотом и серебром отсвечивали ризы. Золотыми точками, не колеблясь, сияли огоньки многочисленных свечей.

Рядом с аналоем расположилась самая пестрая и блистательная группа: высшие чины, представители союзнических миссий, сенаторы. Сюда и направлялся главный крестный ход и малочисленные крестные ходы из других церквей. В окнах и на балконе гостиницы Киста, в окнах близлежащих домов виднелись респектабельные зрители, свидетели исторического события; на крышах кое-где простолюдины. Бог их знает, для чего забрались — то ли «ура» крикнуть, то ли бомбу кинуть?

После молебна протопресвитер Шавельский благословил Врангеля иконой святого Михаила Архангела.

Церковный хор пел: «Ныне прославишься, сын человеческий».

— Слушайте, люди, слушайте, русские воины, и вы, представители наших доблестных союзников, слушайте и вы, большевики, которые находятся здесь, среди толпы! — гудел над площадью, как колокол, густой бас епископа Вениамина, начавшего проповедь. — Месяц тому назад армия наша, прижатая к морю у Новороссийска, умирала. Быть может, через два месяца она воскреснет и одолеет врага...

Закончив, владыка двинулся вдоль фронта, кропя святой водой войска. .

Во время всей процедуры Врангель стоял напряженный, недвижимо, точно изваяние: не в любимой, привычной своей позе — подбоченясь, а руки по швам и подняв голову. Смотрел строго на каждого и на всех сразу, высокий, стройный, с гибкой талией и высокими плечами — джигит, а не главнокомандующий. Но те, кто видел его лицо, понимали: начальник вступает на пост крепким, волевой, жесткий, этот в демократию играть не станет и приказы свои обсуждать не даст.

Об этом он и сказал, обращаясь к войскам:

— Без страха и колебания стал я во главе армии, — голос Врангеля зазвучал необычно высоко. — Я верю, что господь бог не допустит гибели нашего дела, даст мне ум и силы вывести армию из тяжелого положения, в которое она попала не по своей вине.

Это был намек, адресованный и англичанам, и деникинскому окружению, и гражданской администрации в тылу, но Врангель, лишь коснувшись этой темы, не стал развивать ее и уточнять тут, теперь, кто же конкретно и в чем повинен. Пусть каждый, кто виновен, подумает про себя и будущего разговора ждет, к ответу готовится. Он, Врангель, такого ответа потребует. Его солдаты могут быть уверены: виновные понесут заслуженное наказание. Армия возродится. Он поведет ее к победам.

— Мне нравится этот Врангель, — сказал своему адъютанту адмирал Мак Келли. — У него бульдожья хватка вождя.

Стоявший справа от него английский генерал Хольман хмыкнул и чуть заметно поклонился.

— Простите, сэр... — Щеточка усов его по-кошачьи вздыбилась. — Но каждый из этих русских генералов начинает как вождь: парады, молебны, обещания побед. Потом происходит нечто непонятное, крушение и бесславный конец. Еще раз простите, сэр. Сегодня прекрасный день, не так ли?

Американец пробормотал что-то неразборчивое и обиженно отвернулся. Хольман тоже отвернулся, переступил с ноги на ногу и отодвинулся. «Не одобрил американец вмешательства в разговор с подчиненным, нет, не одобрил, счел нарушением приличий. Ну и черт с тобой, посидел бы с наше в этой дерьмовой России — и не так заговорил бы», — подумал он неприязненно.

Врангель между тем с пафосом кончал уже речь:

— Зная безмерную доблесть войск, я верю, что войска помогут мне выполнить долг перед Россией. Верю, что все мы дождемся светлого дня воскрешения России!

Епископ Вениамин благословил его.

— Дерзай, вождь! — пробасил он. — Ты победишь, ибо ты — Петр, это значит камень, твердость, опора. Ты победишь, ибо сегодня день благовещения — надежды и упования нашего.

Войска пошли церемониальным маршем...

Врангель был доволен, весел и любезен. После парада в его честь состоялся завтрак, устроенный флотскими начальниками в Морском собрании. Однако главнокомандующий лишь показался там и, сославшись на неотложные дела, направился знакомиться с чинами штаба.

Его уже ждали представители многочисленных крымских газет. Дежурный генерал распорядился было гнать щелкоперов взашей, но Врангель резко одернул его и при всех отчитал: не следует проявлять самостоятельность в присутствии старших начальников — в русской армии иной порядок, и, если генерал не постиг его, ему придется подучиться, но не в штабе, а в линейных войсках. Врангель пригласил представителей газет (но не всех, а по своему выбору), милостиво распорядился подать чай. Весело поглядывая на журналистов выпуклыми, яркими от радости глазами, сказал:

— Я всегда был другом печати, господа. Я уважал чужие мнения. Я не намерен стеснять печать, независимо от ее направлений, при условии, если эти направления не станут дружественными нашим врагам. Мы в осажденной крепости, господа, и, следовательно, не можем без цензуры. Строгая цензура неизбежна, она будет распространяться не только на военные вопросы, ибо не только пушки и ружья стреляют во время войны. С вашего позволения, у нас с вами есть два выхода: сохранить существующий порядок и еще более упорядочить цензуру или освободить ваши издания от цензуры совершенно, возложив всю ответственность на ваших редакторов, которые за ваши ошибки будут отвечать по законам военного времени. Прошу вас, господа, доведите мое заявление до сведения редакторов, посоветуйтесь. Жду ваших сообщений, господа. Вы свободны.

Кто-то из самых настырных репортеров попытался было задать вопросы о политической платформе, планах, прогнозах. Врангель развел руками — простите, некогда! — и встал резко. Вот тебе и пресс-конференция...

Довольный собой, Врангель отдал несколько неотложных приказаний и сел в автомобиль — велел ехать к союзникам, наносить официальные визиты военным представителям Англии, Франции и Америки. Считал эти визиты наиболее важными, торопился. Распоряжения его были: письменно подготовить и доложить данные о продовольственном и боевом снабжении войск, о работе большевистских агентов в тылу, особенно среди крестьян; готовить соображения по земельному вопросу; готовить срочно для подписи приказ о производстве в полковники подполковника фон Перлофа и прикомандировании его к свите главнокомандующего. А напоследок — еще одно: Ставка размещается в Большом дворце. Он съезжает с крейсера «Генерал Корнилов» в особняк, построенный в свое время для великого князя Алексея Александровича, генерал-адмирала русского флота. Последним распоряжением главнокомандующий как бы подчеркивал: он занял новую должность, и занял ее надолго.

Врангель сидел в автомобиле, когда следом за ним, боясь упустить, кинулся дежурный генерал. Стараясь исправить свою промашку с журналистами и сопя от усердия, он доложил громоподобно и радостно:

— Получено известие, ваше превосходительство! Убит генерал Романовский!... В Константинополе!...

3

...В Константинополе, на пристани Топханэ, Деникина и Романовского встречали русский военный агент генерал Агапеев и английский офицер военной миссии. Пока русские по обычаю обнимались и целовались, шумно здоровались, расспрашивали друг друга о непременных пустяках, англичанин что-то тихо и четко докладывал своему генералу. И тот сразу же, без объяснений, предложил Деникину ехать на военный корабль королевского флота его величества короля Великобритании.