Академия Сердцеедов. Охота (СИ) - Полина Верховцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это возмутительно!
— Звать?! — в голосе прорезались нотки, от которых по спине пополз холодок.
И даже до обнаглевшей Карлы, привыкшей к разборкам в Муравейнике, начало доходить, что эта маленькая женщина не собирается отступать перед хамством и напором, и может запросто устроить проблемы посерьезнее вырванных волос или разбитого носа.
Мачеха затравленно озиралась по сторонам, пытаясь придумать оправдание и выкрутиться из неприятной ситуации. Но в дверях уже стояли другие прачки и с откровенным интересом и осуждением наблюдали за нашей перепалкой.
— Уверяю, девчонка все сама подстроила…
— Я последний раз спрашиваю. Вы пойдете сами, или мне позвать стражников?
Кайла метнула на меня взгляд, полный ненависти и прошипела:
— Сама пойду.
— Отлично, следуйте за мной, — с этими словами мисс Хельга развернулась ко мне, — можете быть свободны, Найтли. В следующий раз не забывайте запирать комнату на время своего отсутствия.
— Обязательно, — выдохнула я и отпрянула в сторону, чтобы пропустить строгую гончую и красную, как помидор, злую мачеху.
Они ушли, а прачки, как чайки начали обсуждать произошедшее — громко, возмущенно и совершенно не смущаясь моего присутствия.
— Это какой дурой надо быть, чтобы красть именной хайсер?
— Так она из Муравейника, отродясь их в руках не держала, откуда ей знать, как все устроено. Думала сворует и будет спокойно тратить чужое.
— Я и говорю — дура!
— А наглая какая? Девчонку доводит почем зря…
Они перекинулись на меня:
— Ты не переживай. Ректор не потерпит присутствие таких дамочек в академии. Вылетит так быстро, что и чихнуть не успеет.
Я почему-то не верила в это. Мачеха, наверняка, что-то придумает, как-то вывернется. Она ведь как кошка, у которой девять жизней, и которой все ни по чем.
— Спасибо, — я смущенно поблагодарила за поддержку и хотела уже уйти, но в комнату, отталкивая друг друга локтями, влетели взбудораженные сестры.
Держу пари, увидели, что мать уводят и наперегонки бросились за хайсером.
Эмми первая увидела его у меня в руках. У нее на лице проскочило разочарование, страх, но все это быстро сменилось злостью:
— Это ты подставила маму! Специально!
Плевать ей на то, что Карлу забрали, а вот то, что хайсер уплыл у них из-под носа бесило. Они, наверняка, уже все поделили — кому новое платьице, кому туфельки, кому бантики.
— Ага, — хмыкнула одна из прачек, — опорочили вашу святую мамашу.
— Она ничего не сделала.
— А кто сделал? — тут же поинтересовалась другая, — может, вы? Может, ваши тумбочки тоже проверить?
— Хорошая идея, — остальные тут же поддержали предложение, — может, еще чего прихватили.
— Я…мы… — опешив от волны недовольного ропота, Эмми беспомощно уставилась на Камиллу, но поддержки не дождалась. Наоборот, та нос кривила и брезгливо фыркнула:
— Я тут не при чем. Понятия не имею, что мать вытворяет. Не слежу за ней.
— А я тем более не при чем! — тут же подхватила Эмми.
И они обе, с крайне оскорбленным видом, выскочили из спальни.
— Ты это…аккуратнее, — сказала мне одна из женщин, — с такими родственничками и враги не нужны.
— Я знаю.
Попрощавшись, я спрятала хайсер в карман и побежала обратно в учебный корпус. Из-за расследования и поисков обед я уже всяко пропустила, но еще был шанс успеть на совместное занятие с Вестниками.
В аудиторию я ворвалась буквально за полминуты до начала. Плюхнулась на первое попавшееся свободное место и шепотом попросила у соседки по парте листочек и карандаш. Она недовольно сморщилась, но не отказала.
Предмет, который вел магистр Брок — пышный мужчина с лихо закручивающимися усами — показался мне чудовищно сложным. Сплошная математика, которую я еще со школы недолюбливала, переплеталась с магическими принципами и от того становилась еще сложнее. Да еще мерзкий Оливио сидел аккурат позади меня, и с математикой у него было все в порядке — любые задачи щелкал как орешки. На его фоне я выглядела настоящей тупицей.
Уже вечером, с головной болью и осознанием собственной бестолковости, я выползла из аудитории и поплелась в столовую, а после отправилась к себе, еще не догадываясь на сегодняшний день неприятные сюрпризы еще не закончились.
Кайла мылась в душе, а я только засела за учебник, с твердым намерением осилить ненавистную математику, как дверь с грохотом отворилась и в комнату ворвалась злющая, раскрасневшаяся от ярости мачеха.
* * *
— Ты! — она подскочила ко мне и, схватив за грудки, вытащила из-за стола, — Ты!
У нее был совершенно безумный вид. Лицо малиновое, губы перекошены, а в глазах такая ярость полыхала, что я и правда испугалась, что она меня ударит.
— Из-за тебя! — шипела Карла мне прямо в лицо, — из-за тебя сейчас меня позорили эти зажравшиеся…наглые…самовлюбленные уроды! На пустом месте пропесочили, будто я им какая-то нищенка из подворотни!
С этими словами она встряхнула меня так сильно, что в глазах потемнело.
— Пусти! — я умудрилась вырваться из скрюченных, как у хищной птицы, пальцев, и отскочить на безопасное расстояние, — Ты и есть нищенка из Муравейника, как и я. Тебя песочили, потому что воров никто не любит и по голове гладить не собирается.
— Воров? И что, интересно, я украла? Никчемный хайсер? Такой убогий, что даже на платья девочкам не хватит? — брезгливо выплюнула она, — так я его забрала в качестве уплаты, за то, что терпела столько лет в своем доме гадкого приблудыша. Или я должна была по доброте душевной кормить тебя, поить, сопли подтирать?
— Где ты и где доброта? — холодно спросила я.
— Вон как заговорила, — ее лицо еще сильнее исказила злоба, — поступила в эту дыру и все? Перья на заду растопырила? Важная стала? Дрянь неблагодарная!
— За что мне стоило тебя благодарить? За то, что всю жизнь шпиняла меня? За то что позволяла своим драгоценным девочкам издеваться и ноги об меня вытирать?
— Не смей ничего говорить про моих дочерей! Ты им и в подметки не годишься! Никчемная! Никому ненужная! Убожество! Даже мамаша твоя поспешила избавиться от тебя. Вон как лихо она тебя скинула папане, чтобы ты ей жить не мешала. А этот идиот вместо того, чтобы в реке тебя утопить, или подбросить кому-нибудь, посмел ко мне притащить! Мерзавец! Припер нагуляша, а сам свалил.
Слушать это было больно. Я пыталась держаться, но к щекам волнами подкатывал удушающий румянец, глаза щипало.
— Так отдала бы меня! Что помешало? Раз тебе на меня смотреть противно было — отдала бы! — я зло стерла слезы, бегущие по щекам, —
