Кровь и туман (СИ) - Усович Анастасия "nastiel"

— Чего вы так долго? — возмущается Шиго.

Её громкое обращение заставляет Сашу вздрогнуть.

— В туалете здоровенная очередь была, — бросает Бен раньше, чем я хочу рассказать Шиго правду.

Бен подходит к дверце водителя, попутно легонько пиная Сашу по кроссовку. Открывает машину, забирается на водительское сиденье. Мы с Шиго помогаем Саше разместиться на заднем. Шиго остаётся там с Сашей, я занимаю пассажирское рядом с Беном.

— В штаб? — интересуюсь я, глядя на Шиго через зеркало заднего вида.

Она ловит мой взгляд и отвечает коротким кивком, вместе с этим укладывая Сашину голову себе на плечо. Её запястье оголяется, и я вижу печать добровольца на внутренней его стороне.

Выравниваюсь. Смотрю на дорогу, куда выезжает Бен. От бара до штаба ехать пятнадцать минут, но сейчас медленно наступает вечер и вместе с ним — конец рабочего дня. Машины заполняют главную дорогу быстро, и уже спустя ровно одну песню, проигрываемую Беновым плеером через порт в динамики джипа, мы встаём в пробку.

«Может, оно и к лучшему», — думаю я.

Саша немного вздремнёт, Шиго успокоится, а я попытаюсь сделать то, чего не делала уже давно — вычеркнуть из памяти последние события. Из всей информации, из всех пережитых моментов и эмоций, именно это запоминать нет ни нужды, ни пользы.

В комнате «Омеги» Саша живёт один. Полагаю, что все остальные оперативники предпочитают свои родные дома. Но не это меня смущает больше, а то, что Сашу до сих пор не выгнали как из команды, так из штаба — с таким-то запахом перегара на весь коридор и целыми пирамидами из пустых бутылок.

— Мне нужно переговорить с Анитой, — выдыхает Шиго.

Она только что тащила Сашу до четвёртого этажа и теперь пыталась восстановить дыхание. Я предлагала ей свою помощь, но она стойко отказывалась, аргументируя странной, но явной истиной: «Он — мой друг. Моя обязанность и моя ноша».

— Проследите за ним?

— Без проблем, — отвечаю я.

— О, может, ты заодно передашь кое-что Марку? — Бен шарит по карманам штанов. — Он с другими миротворцами должен был после обеда засесть у неё в лаборантской.

— Я, по-твоему, похожа на курьера?

Бен строит жалостливую мину, но даже это не помогает против каменного выражения лица Шиго.

— Идите оба, — предлагаю я. — Мы с Сашей справимся без вас.

Шиго глядит на Сашу, развалившегося на кровати в едва ли сознательном состоянии, потом на меня.

— Не давай ему пить, — наказывает Шиго перед уходом. — У него по всей комнате заначки спрятаны.

— Есть, босс, — декларирую я, в шутку прикладывая руку к голове.

Когда Шиго и Бен оставляют нас с Сашей одних, я подхожу к письменному и поднимаю в руки предмет, который углядела уже давно — укулеле, теперь подпирающую пустой книжный пенал. Инструмент покрыт слоем пыли; не знаю, когда его в последний раз брали в руки, но точно не в этом месяце.

— Ты больше не играешь? — интересуюсь я после того, как несколько раз подряд залпом чихаю от раздражающей слизистую пыли.

— На этой трещалке бренчал счастливый и довольный жизнью парень. Он умер, когда Климена меня бросила. Тот, кто остался после него, и пальцем к инструменту не притронется.

Я протираю струны натянутым на ладонь рукавом кофты. Мне становится грустно и противно. Я обещала себе перестать думать о том, что всё происходящее — только лишь моя вина, но когда последствия внесённых изменений снова бьют в спину, ставят палки, роняют к ногам раненых, ущемлённых, побитых, когда-то бывших солнцем и ставших затмением, я не могу, просто не могу позволить себе забыться.

— Мне так жаль, Саш, — произношу я.

— Всем жаль, — отвечает Саша.

Хлопок. Стук. Щелчок. Все эти звуки, хотя я стою к Саше спиной, в моей голове выдают определённую картину, и она лишь подтверждается, когда я поворачиваюсь и вижу в Сашиных руках бутылку с алкоголем.

— Ты любил её?

Вместо ответа Саша указывает на свою прикроватную тумбочку. Я подхожу ближе.

— Открыть? — уточняю.

— Ага.

— И что там?

— Ты сама всё поймёшь.

Я осторожно опускаю укулеле на пол, приседаю напротив тумбочки. Дверца открывается со скрипом, и с тем же звуком в мгновение, как я нахожу то, что должна была сразу отметить, моё сердце меняет спокойные удары на быстрые и лихорадочные.

Коробочка для кольца.

Я протягиваю руку, но так и не могу взять её.

— Я хотел сделать ей предложение, но она меня опередила, предложив нам расстаться, — Саша грустно смеётся. — Сказала, что я слишком давлю на неё, ограничиваю её свободу. Что я слишком многого жду от наших отношений, тогда как ей хочется просто хорошо проводить время.

Это звучит одновременно как что-то, что лично я могла и не могла бы понять одновременно. В таких историях никогда нет правильной стороны, есть лишь две противоположные, где каждый придерживается того, что чувствует и видит, не пробуя поставить себя на место другого.

А я могу. И я представляю себя на месте Саши: разбитую вдребезги от предательства любимого человека, давно перешедшую черту самообладания и утонувшую в пучине отчаяния и непонимания, как жить дальше.

Это больно.

Затем меняюсь местами с Клименой. На что похожа жизнь того, кто в одно мгновение понял, что тот, кого он когда-то считал любимым, теперь для него ничего не значил? Сосущая пустота. Непонимание. Попытки разобраться приводят к ещё большей путанице.

В конце концов, ты просто опускаешь руки и отпускаешь уже не своего человека в надежде на то, что это избавит от мучений вас обоих.

Это тоже больно.

Я не могу быть объективным слушателем, как не могу быть и тем, кто сможет дать дельный совет. Поэтому я просто молча закрываю тумбу, ставлю укулеле на место и выхожу из комнаты, оставляя Сашу наедине с мыслями и алкоголем, вопреки просьбе Шиго.

Но прежде, чем за мной закрывается дверь, в спину мне доносится:

— Тебе стоит беречь своего, этого… Власа. Сама знаешь поговорку про хранить, потерять и плакать.

Привыкнув считать, что единственными Ниниными гостями являемся мы с Беном, очень удивляюсь, когда, перешагивая порог медкорпуса, обнаруживаю возле её кровати Шиго. Феникс балансирует на двух задних ножках стула, упираясь кроссовками в каркас кровати, и листает какую-то книгу.

— Подумала, что, раз уж всё равно сегодня пришлось здесь появиться, навещу её, — произносит Шиго, не дожидаясь моего вопроса. — Кто принёс цветы, не знаешь?

— Я.

— О, — Шиго выдыхает с нескрываемым облегчением. — Ладно.

Она закрывает книгу, но оставляет её у себя на коленях. Взглядом, внимательным и изучающим, провожает меня до стула напротив.

— Как дела? — спрашивает, стоит мне только присесть.

— Нормально, — отвечаю я. — У тебя?

— Тоже.

— Круто.

Шиго утвердительно кивает. Повисает пауза, обозначающая конец обмена дежурными фразами.

Ведь я на деле мало что о ней знаю; даже о той девушке, которая не побоялась шагнуть в чужой мир вслед за своей подругой.

— Что ты здесь делаешь? — вырывается у меня.

Надеюсь, не прозвучало как претензия. Просто именно этот вопрос первым приходит на ум, когда я думаю снова завести разговор.

— Слушай, я представляю, на что всё это похоже, но я здесь исключительно с дружеским визитом.

Шиго опускает ноги на пол, с громким стуком ставя стул на все четыре ножки. Книга соскальзывает с её колен, раскрываясь на страницах, заложенных тонкой полоской бордовой ткани.

— В этот раз у нас точно всё, — Шиго встаёт. Я совсем позабыла, какая она высокая. — Четвёртые вторые шансы друг другу дают только глупцы.

Последнюю фразу Шиго произносит с нажимом.

— Я не осуждаю.

— Да знаю я, — Шиго вздыхает. Проводит ладонью по волосам, пытаясь пригладить вихры, которых нет. — Просто Нина — твоя подруга, и я знаю, как ты о ней заботишься.

Подруга.… Сколько себя помню, смысла в этом простом слове для меня всегда было больше обычного. Язык не поворачивался называть друзьями одноклассников или знакомых, с которыми меня связывало лишь общее времяпрепровождение.