Наследник - Иар Эльтеррус

Не успели они пересечь границу внешней призмы, как пространство вокруг мгновенно изменилось. Люди и крэнхи оказались стоящими на гигантской ленте Мебиуса, джунгли исчезли, словно кто-то стер их ластиком — только сама лента и пустое пространство вокруг, насколько хватает взгляда. Под ногами причудливыми зигзагами вился световой пунктир.

— Ну и что это такое?.. — растерянно пробормотал Михаил, не заметив, что сказал это вслух.

— Понятия не имею, — отозвался Гши, приняв вопрос на свой счет. — Но возможности Лонхайт впечатляют. Вот теперь мы, похоже, наконец увидели их настоящую мощь. Но это, — он обвел рукой висящую в пустоте белую ленту, на которой они стояли, — что-то означает. От нас чего-то хотят. И я никак не могу понять чего.

— Я тоже, — признал землянин. — Идти вперед? А смысл? Минут через десять мы окажемся в этой же точке, только с другой стороны ленты.

— Командир, разрешите обратиться, — вмешался Айзат.

— Обращайтесь, — с интересом посмотрел на него Михаил.

— Гордиев узел.

— В смысле?

— В прямом, — усмехнулся татарин и указал на поверхность ленты.

— А это идея, — прищурился капитан.

Он достал плазмер, установил его на полную мощность и выстрелил в ленту метрах в трех впереди. Там образовалось отверстие с рваными краями. Михаил подошел и усмехнулся, увидев льющийся оттуда дневной свет. Айзат оказался полностью прав, это задача на простоту решения. Махнув остальным, капитан шагнул в отверстие и оказался между первым и вторым рядом пирамид комплекса, на траве. Точнее, конечно, самих пирамид уже не было, только следы от их пребывания.

Рядом с Михаилом беззвучно возник из воздуха Гши, а за ним Айзат и Лху.

— Любопытно, — оскалил зубы нархэт. — Но чего они этим добивались?

— Я не знаю, — развел руками капитан. — Возможно, действительно задача, требующая простейшего решения. Логика создателей всего этого для меня пока непостижима, она, похоже, совсем иная, чем у нас с вами.

— Что ж, идемте дальше.

Они осторожно двинулись к следующему треугольнику примятой травы, раза в два меньшему, чем тот, через который вошли. Перед границей на мгновение остановились, снова переглянулись и ступили вперед. В то же мгновение Михаил оказался в одиночестве на бесконечном белоснежном поле, остальные трое исчезли.

Ну и что это такое? Чего теперь хотят чертовы Лонхайт? Как понять? Молодой человек выругался сквозь зубы, оглядываясь по сторонам, но ничего, кроме белой поверхности, так и не увидел.

— Идти вперед, любить и делать дело…[8] — сам не зная почему прошептал Михаил пришедшие на память слова древнего поэта. — Вперед? И все?..

Он покачал головой в сомнениях, но действительно решительно двинулся к горизонту. Белая поверхность мягко ложилась под ноги, но ничего не менялось вокруг. Капитан продолжал идти, отбросив ненужные мысли, заставив себя думать только о достижении цели. В глазах вдруг потемнело.

…Впереди высился сложенный из политых маслом поленьев костер, на котором висела прикованная к столбу ржавыми цепями хрупкая, избитая до синевы девушка в рваном и грязном платье. В руке Михаила полыхал факел. За спиной слышался вой безликой толпы: «Сожги ведьму!» Кто-то толкал его в спину, злобно шипя: «Поджигай, не то сам головы лишишься!» Растерянный молодой человек поднял взгляд и встретился им с наполненными болью и отчаянием глазами «ведьмы». По ее щекам пробежали две слезинки, проделав в грязи дорожки. Михаил гордо выпрямился, повернулся и швырнул факел прямо в лицо жирному священнику с маленькими сальными глазками, фальшиво гнусавящему молитву. Тот завизжал. И в то же мгновение в тело Михаила вонзились несколько копий. И снова настала тьма…

…Капитана в изодранной красноармейской форме втолкнули в комнату, в которой за столом сидел немецкий офицер с брезгливым лицом. Он тут же начал убеждать пленного предать, обещая взамен жизнь, угрожая тем, что в случае отказа его смерть будет медленной и страшной. Михаил снова выпрямился и плюнул немцу прямо в блекло-голубые глаза. Тот возмущенно заорал, вскочил и несколько раз выстрелил из парабеллума пленному в живот. Молодой человек победно усмехнулся, опускаясь на грязный пол. В глазах опять стало темно…

…Подбитый русский истребитель рушился на здание Капитолия. Его израненный пилот безумно смеялся, зная, что может еще выпрыгнуть и попасть в плен, но не собирался делать этого. Пусть твари, пришедшие на его родную землю убивать и мучить, получат по заслугам! А его жизнь не имеет ни малейшего значения! Михаил уже видел запрокинутые вверх, перекошенные ужасом лица американцев, стреляющих вверх в надежде отвести от себя летучую смерть, и предвкушающе скалился. Сейчас, сволочи, сейчас! Получите! Взметнулось пламя, и для него все закончилось…

Эпизод за эпизодом, случай за случаем, и в каждом Михаил должен был сделать выбор. И он делал, исходя из собственного кодекса чести! Чаще всего отдавал жизнь за други своя, и не считал это чем-то особенным. Так русские воины поступали испокон веков, так было должно, так было нужно. Иначе просто нельзя. А те, для кого дороже всего собственная шкура, достойны лишь презрения — они ничтожны и пусты. Что-то сгорало в душе Михаила, что-то менялось раз и навсегда, он сам не знал, что именно, но не придавал этому значения.

И вот он уже языком пламени несется сквозь бесконечность вселенной, открывая по пути все ее тайны, смеясь навстречу ветру звезд, пронизывающему всю его сущность. Мириады нитей, на конце каждой из которых трепетал живой мир, сходились к рукам Михаила, он что-то сплетал из них, но что — не имел понятия. Просто, опять же, так было нужно. Это ощущалось на грани пустоты, на грани последнего дыхания, на грани самого существования. Навстречу несся кто-то другой, непохожий и одновременно похожий на него.

То ли мгновение, то ли тысячелетие, и Михаил обнаружил себя снова стоящим на примятой траве. Напротив застыл с широко распахнутыми глазами Гши. Человек не стесняясь плакал. И впервые в жизни видел невероятное зрелище — слезы на глазах крэнхи. Воина! Но сейчас они понимали друг друга так ясно, что все остальное перестало иметь значение, они стали чем-то большим, чем были раньше, и то, что в прошлом казалось важным, перестало являться таковым. Кроме чести, разумеется. Кроме веры и души.

Айзат с Лху выглядели не менее потрясенными, чем их командиры, они неверяще смотрели то друг на друга, то на мир вокруг. Никто не знал, что прошел другой, ведь у каждого свой ад и рай, но все четверо сильно изменились, испытав очень много. И для каждого, наверное, прошло много лет. Они сделали для себя множество выводов, но при этом четко осознавали, что не видевшие такого их просто не поймут.

— Жестоко… — прошептал Михаил.

— Испытание, — не согласился Гши. — Не прошедшие его недостойны. И это правильно.

— Правильно, — в тон ему отозвался Лху.

— Да, правильно, — поддержал Айзат. — Но все равно жестоко.

Им было не по себе — и людям, и крэнхи. Слишком тяжелый выбор пришлось делать, и не раз. Наверное, если бы хоть один выбрал не то, пошел против чести, то он бы не вышел. Почему-то в этом они были уверены.

Некоторое время постояв, чтобы избавиться от наваждения, все четверо двинулись дальше по направлению к центральному кубу комплекса, след от которого был четко виден на траве. Пережитое потрясение еще долго не отпустит, это понимали все, но говорить об этом не хотели — слишком личное. Все это нужно было еще осознать.

Четверо разумных шагали в ряд, и казалось, что они рассекают собой некую невидимую грань, сдвигающуюся в небытие, в никуда. И их шаги смещали саму реальность, меняли ее, направляли туда, куда она в ином случае никогда не свернула бы. Изменялись судьбы сотен миллиардов людей и крэнхи, но четверо еще не знали о том, к чему приведет их путь. А откуда-то издалека на них смотрели мудрые, усталые глаза тех, кто давно перешел грань, и сейчас вел к ней молодые народы.

Дойдя до границы куба два человека и два крэнхи не стали останавливаться, они дружно шагнули и ступили на примятую траву. Они готовились, что снова начнется нечто невероятное, и оказались правы. Пространство и время свернулись в безумный клубок, и все четверо оказались стоящими на спутавшихся в нечто непредставимое узких дорожках, пересекающихся под самыми невероятными углами. Трехмерный зеркальный лабиринт, отражающийся в бесконечность.

Михаил потерял из виду остальных, но не беспокоился об этом, уже поняв, что испытания Лонхайт индивидуальны. Сейчас он пытался понять, что требуется сделать. Капитан внимательно осматривал лабиринт, но кроме пересекающихся зеркальных дорожек ничего не видел. Тогда он попытался абстрагироваться от того, что видно невооруженным глазом, и заглянуть глубже. Что-то этот узор из дорожек Михаилу напоминал, но что?