Король просторов - Феликс Крес

Итак, они вырвались из западни. И что дальше? Нужно было пристать к берегу, а это означало, что уйдут лоцман и Ридарета. Он не мог этому помешать столь же просто, как бегству на шлюпке. У него не было никакого плана.

Значит... оставалось лишь бросить корабль и бежать вместе с ними...

Бросить корабль? Бросить "Морского Змея", лучший парусник всех морей?

Второй помощник Демона всю свою жизнь связал с морем, однако лишь пиратская каравелла стала его вторым домом. Он сражался за этот дом и завладел им. Старая "Чайка", с борта которой они пошли на ночной абордаж, была жалкой скорлупкой по сравнению с этим гигантским парусником, который должен был символизировать могущество армектанской империи. Имперская Гвардия, стоявшая в столичном Кирлане, была сухопутным подразделением; однако по политическим соображениям потребовалось выделить из нее Имперскую Морскую Гвардию. Лучшие солдаты на свете, элита из элит, поднялись на борт трех крупнейших парусников Шерера, построенных, пожалуй, лишь затем, чтобы в портах всех провинций видели мощь Вечной Империи. Однако судьбе, явно не благоволившей Армекту, было угодно, чтобы первый же рейс "Гордости Империи", предпринятый для проверки ходовых качеств корабля в море, оказался последним рейсом каравеллы под имперским флагом... Просторы не желали, чтобы народ всадников, носящихся на своих скакунах по Великим Равнинам, хозяйничал на водах Шерера. Палуба флагманского корабля империи превратилась в арену неслыханной, по-настоящему чудовищной резни. Две команды убивали друг друга с отчаянной яростью, фанатично, до конца. Немногочисленные солдаты, приданные команде на время морских испытаний, с отчаянием безумцев дрались за свой любимый, красивейший парусник Шерера; по другую сторону дикие моряки, для которых бродяжничество по Просторам было всем, овладевали морским чудом, явившимся словно прямо из матросских снов и мечтаний. Не мужество и не военное искусство решили исход этой битвы, безжалостно пожравшей почти всех сражавшихся. Слепой случай, стечение обстоятельств... Корабль-призрак беспомощно дрейфовал по ветру, неся на своей палубе сотню убитых и вдвое больше раненых. Несколько человек, перевязанных окровавленными тряпками, отчаянно пытались справиться с парусами и рулем. Они истекали кровью, лишь бы спасти захваченный корабль, довести его до безопасного укрытия. Никто не выбрасывал трупы в море, никто не помогал раненным в бою товарищам. Пропахший смертью, оглашаемый стонами умирающих, корабль позволил выжить лишь немногим. А потом - стал их домом.

За этот дом Тарес заплатил собственной кровью. И теперь он не хотел и не мог его бросить.

Начинался холодный и туманный день. Задумчивый, отсутствующий взгляд офицера скользил среди серо-белого тумана, и вдруг... вдруг оказалось, что таинственные силы Просторов не спят; никому не позволено призывать их безнаказанно словом или даже воспоминанием. Тарес тупо смотрел туда, где среди полос тумана маячили, не далее чем в четверти мили от штирборта, два больших темных силуэта.

На палубе кто-то крикнул, отовсюду начали появляться матросы. Слышались проклятия и ругательства.

Над кораблем висел какой-то злой рок...

Все стояли как зачарованные, уставившись на выплывающие из тьмы парусники. Они быстро приближались. Все отчетливее были видны детали их конструкции, мачты с ярко-желтыми парусами... Островитяне!

Эти корабли называли "малым флотом Островов". Они подчинялись командованию гаррийских флотов, но островитяне всегда подчеркивали свое отличие от прочих, хотя Гарра и Острова составляли одну провинцию. Паруса гаррийцев были темно-желтыми, паруса островитян - более яркими.

На спасение уже не оставалось времени. Можно было сменить курс, но прежде, чем каравелла набрала бы полную скорость, шедшие на полном ходу островитяне настигли бы их. Тем более что ближайший корабль - средней величины бригантина с косыми парусами - превосходил "Морского Змея" маневренностью.

Итак, от эскадры островитян было не уйти. Тарес хорошо знал эти корабли. Солдаты на них были не лучше и не хуже прочих, но матросы... Человек, родившийся на Островах, был моряком чуть ли не от рождения. Корабли лучших мореплавателей мира, казалось, сами вынуждали ветер дуть с нужной им стороны. Матросы Тареса по сравнению с ними были лишь сборищем сухопутных крыс.

Небольшая бригантина и старый как мир барк - и им предстояло потопить самую большую каравеллу на Просторах!

На "Морском Змее" все еще никто не двигался с места.

На палубе появился Раладан, а за ним Ридарета.

- Проклятие, - пробормотал лоцман.

Он еще раз окинул взглядом остолбеневшую команду и повернулся к девушке.

- Ради Шерни, - сказал он, - хоть один раз будь _настоящим_ капитаном... Нужно расшевелить это быдло. Иначе все мы повиснем на реях.

Она посмотрела ему в глаза, потом на невероятно близкие корабли, на застывшую в ужасе толпу и неожиданно низким, глухим голосом крикнула:

- Эй, парни!

Моряки вздрогнули. Никогда прежде она не обращалась прямо к ним.

- К орудиям!

Матросы, словно освободившись от чар, разбежались по всему кораблю. Абордажные команды хватались за оружие, канониры заняли свои места.

Вражеские корабли дали залп из носовых орудий и сменили курс. Бригантина резко сманеврировала, намереваясь пройти перед носом каравеллы, чтобы затем приблизиться со стороны бакборта. На барке рифили паруса; сбросив скорость, он уже почти поравнялся с "Морским Змеем" и подходил все ближе.

Теперь стреляли уже отовсюду, над палубами клубился серый пороховой дым. На "Змее" с грохотом рухнула фок-рея с парусом, с имперских кораблей донеслись радостные возгласы. Отряды желтых солдат в серебристых шлемах готовились к атаке, цветасто одетые босоногие матросы сжимали в руках багры. С грохотом и скрежетом борт барка столкнулся с бортом пиратского парусника.

11

В трюме, куда ее швырнули, словно мешок, среди каких-то ящиков, было темно, сыро и воняло гнилью. Она тихо стонала, даже сама о том не зная; иссеченная бичом спина горела, выжженная на боку рана гноилась... Столь же чудовищной была боль в руках и ногах, связанных так крепко, что жесткая веревка врезалась в тело. Она лежала уткнувшись лицом в какие-то мокрые стружки, с ногами, задранными на угловатый ящик - так, как ее сюда бросили. Каждая попытка изменить позу причиняла новую боль; малейшее движение руками, казалось, стирало в кровь связанные запястья.

Корабль довольно сильно раскачивался, и в ритме качки ноги ее медленно сползали вдоль края ящика; наконец они упали, и девушка глухо застонала. Она лежала ничком, тяжело дыша сквозь холодные, влажные стружки.