Шелковая императрица - Фреш Жозе

К счастью для Пяти Защит, жеребец Прямо Вперед не посрамил своей репутации. Неутомимый конь, привыкший ходить по крутым склонам, сам выбирал наилучший путь. На его спине Пять Защит миновал древние леса к югу от реки Цзангпо, поднялся вдоль течения Желтой реки Хуанхэ, обогнул огромное озеро Кукунор, затем пересек «северные равнины» — гигантское каменистое плато, поросшее травами и испещренное темными точками пасущихся яков. Затем его путь пролег через долину Ярлун и далее — то вверх, то вниз, через бесконечные хребты и ущелья, чтобы нырнуть наконец в этот последний горный проход.

Вот он, монастырь.

В глаза бросалось огромное украшенное орнаментом Колесо Дхармы на вершине главного здания. По бокам от него красовались фигуры оленух: они были призваны напоминать об Оленьем парке в окрестностях Бенареса, где Блаженный впервые открыл для себя Четыре Благородные Истины. Восемь спиц Колеса представляли Пути Благородных Добродетелей: праведную жизнь и мысли, праведные слова и усилия, праведное питание и поведение, праведное восприятие и действия.

Великолепие Самье не было простой прихотью основателей. Оно стало важным условием для непрекращающейся борьбы за умы потенциальных последователей в тех краях, где древние верования не собирались уступать былых позиций. Местная вера называлась Бон, «учение людей» — в противопоставление буддизму, «учению богов». Ей не давали угаснуть шаманы, или, как их еще называли, бонпо. Они учили, что мир возник из Первоначального Яйца, из скорлупы которого на Белой Скале родились Духи Высоты; белок преобразился в Белое Озеро, воплощение женского начала, а из желтка вылупились восемнадцать птиц, которые и стали источником творения всего сущего.

Пантеон божеств этой веры стал порождением здешней суровой природы: духи имели головы яков, горных баранов и других местных животных, а некоторые представлялись как и вовсе фантастические создания: среди них был, например, и рогатый демон, выдыхающий пламя. К ним полагалось обращаться в состоянии транса, что считалось прерогативой бонпо.

Новые представления о высших силах, приносимые из более обильных и плодородных краев, постепенно проникали сюда, не вытесняя прежних богов, а пополняя старый пантеон. И первым здесь нашел себе приверженцев тантризм. Еще в Индии, соединившись с буддизмом, он способствовал рождению причудливой смеси взглядов, в которой нюансы богословской теории ушли на задний план, оставляя место практике и культу, а учение свелось к знаменитой «Сутре Лотоса», которую бережно хранили во всех монастырях Тибета.

Не найдя понимания у последователей Большой Колесницы, тантристы обрели союзников в среде исповедующих традиционный тибетский шаманизм. Хорошей иллюстрацией влияния, какое имели здесь извечные конкуренты — Махаяна и этот новый тантризм со старыми богами, — служили недавно пройденные молодым монахом кучи камней, сложенные буддийскими паломниками для задабривания древних владык гор. Противоречия легко уживались в головах местных горцев.

Однако Пять Защит, конечно, ничего этого не знал, и тайные признаки противостояния вер ничего ему не сказали. Его сейчас заботил лишь ясный намек наставника: чем выпрашивать драгоценную рукопись, лучше захватить ее силой. Значит, не стоит называть себя прямо. К чему лишнее внимание?

Он решил подождать до утра, чтобы смешаться с толпой верующих, ожидающих у ворот с разнообразными подношениями. Ему и самому было бы нелишне поднести какой-нибудь дар на содержание общины… Привязав коня к колючему стволу дерева неподалеку от ограды монастыря, он со всеми предосторожностями спустился по узкой тропе, которая вела к воротам.

Те оказались обрамлены изображениями каменных чудовищ; тела и хвосты переплетены, образуя сложный орнамент. Центр каждой из двух тяжелых створок украшала злобная маска демона с оскаленными зубами. Эти существа высечены с таким искусством, что к клыкам было страшно поднести руку: а если оживет и тяпнет?

Пять Защит рискнул потрогать только саму створку. И поймал себя на мысли, что стоит теперь с разинутым ртом и глупо глазеет на физиономии демонов: достойный финал долгого путешествия!

Из оцепенения его вывел голос, раздавшийся сверху:

— Добро пожаловать в Самье! Как тебя зовут?

В сумраке прямо над входом кто-то притаился — снизу можно было различить только зубы. Молодой монах похолодел, но тут же сообразил, что зубы вполне обыкновенные и, значит, уж точно не принадлежат демону. Приглядевшись, он увидел за воротами, под защитой колонны, смутно угадываемую в сумерках фигуру человека. Неизвестный шагнул вперед, встав против света, и теперь Пять Защит мог видеть лишь черный силуэт. Судя по всему, на голове незнакомца была шапка хорпа с широкими полями — такие носят пастухи в горах.

Юноше вновь вспомнились рассказы о демонах, любивших подшутить над чужаком, попавшим в страну Бод. О том, что в этом диком, загадочном краю все еще приносят в жертву людей; наверняка сюда наведываются древние силы, привлеченные запахом жертвенной крови. По его спине потекли вдруг струйки пота.

Страшная фигура шагнула вперед. Незнакомец снял шляпу, обнажив бритую монашескую голову, и сразу приобрел обыкновенный вид. Пять Защит облегченно выдохнул.

— Добро пожаловать! Как тебя зовут? — повторил человек. Голос его звучал мягко, а тон казался самым доброжелательным.

— Я Пять Защит Трипитаки! — ответил молодой монах и лишь после этого резко захлопнул рот. Поздно! Неосторожные слова уже слетели с его губ.

Как же глупо он открылся перед незнакомцем — и потому лишь, что тот не был дьяволом, привидением или кем-то из воинственных духов, что прячутся в белых грудах камней, которые тибетцы насыпают в горных проходах и называют бцан-мхар — «крепость воинов»! Пять Защит использовал слово Трипитака — «Три Корзины», — как именовали себя монахи Большой Колесницы, вступая в общение с последователями других буддийских ветвей. Тут же юноша сообразил, что незнакомец обратился к нему на китайском, причем ни мгновения не колебался при выборе языка. Почему?

Тот же продолжал свои расспросы:

— Из какого монастыря? Готов спорить, ты прибыл из какого-нибудь крупного китайского монастыря Большой Колесницы! Например, в Чанъани… нет, скорее, в Лояне, — и с улыбкой указал на нагрудный ковчежец, который носят все монахи Махаяны.

Опустив глаза, Пять Защит взглянул на висящий на груди крошечный серебряный амулет, изображающий погруженного в медитацию бодхисатву, — тот отчетливо поблескивал на рубахе, не говоря уже о цепочке.

Молодой монах поморщился. Встреча с таким проницательным собеседником предполагала, что выкрасть сутру из этого монастыря будет совсем не просто. Только теперь он заметил, что незнакомец держит в руке бронзовый предмет странной формы, покрытый чеканкой в виде когтистых орлиных лап.

— Не бойся. Это называется ваджра-дорже, то есть «громовой алмаз». А еще — «господин камней», поскольку символизирует несокрушимость и свет. Когда трудно сосредоточиться, он помогает войти в состояние медитации.

Монах повернул верхнюю часть предмета, открыв подобие небольшого факела.

— Я вовсе не боюсь! Если я правильно понимаю, вы — духовное лицо, как и я… — пробормотал Пять Защит, косясь на странные четки в руках незнакомца, стеклянные бусины которых имели подозрительное сходство с маленькими черепами.

— Ты совершенно прав. Меня зовут сТод Джинго, я лама. Но, судя по выражению на твоем лице, ты по-прежнему чего-то боишься.

— Просто эти… эти предметы не выглядят особенно мирно! — смущенно признал Пять Защит, указывая на «громовой алмаз» и на четки.

Монаху совсем не хотелось рассказывать ламе, что он чуть не принял его за демона.

— Я не хотел пугать тебя. Наши ритуальные принадлежности смущают непосвященных, но суть их вполне миролюбива! Не стоит страшиться при виде ножей картрика, ведь их используют для рассечения на мелкие кусочки лингама, то бишь полового члена злого духа! Равно как ритуальный трезубец трисула, меч хадга или…