Древняя Спарта и ее герои - Лариса Гаврииловна Печатнова

Павсании непосредственно от спартанцев, хорошо помнящих героя Платей. Благодаря своим наследственным ксеническим связям с кем-то из видных спартиатов он имел возможность получать информацию из первых рук, причем не только официально одобренную. Его источники были менее одиозны и более разнообразны, чем источники Фукидида. В отличие от Фукидида он не имел своей целью принизить Павсания ради того, чтобы на этом фоне лучше выглядел Фемистокл.

Из поздних историков, упоминающих Павсания, туже версию, что и Фукидид, но в более сжатом виде, дает Диодор (XI, 39–47), а из латинских авторов — Корнелий Непот. У Диодора весь его рассказ о Павсании пронизывает стереотипное морализаторство. У Эфора Диодор заимствовал целую серию исторических анекдотов о Павсании, которые легли в основу общеупотребительных сведений о нем: это и надругательство Павсания над Клеоникой, и кирпич, положенный его матерью у входа в храм, куда бежал Павсаний, и многое другое. Кроме Диодора, некоторые эпизоды, отсутствующие у Геродота и Фукидида, приводят также Плутарх и периегет Павсаний.

Первое пребывание Павсания в Византии

Судьба Греко-персидских войн к 479–478 гг. уже была решена, и Персия, проиграв в военном отношении, решила исправить дело путем дипломатических интриг. Случай скоро представился. Павсаний, опекун малолетнего царя Плистарха[138], а ныне главнокомандующий объединенным греческим флотом в Геллеспонте, сам шел на сближение с Персией. Он, пользуясь своим положением, сумел оказать ряд важных услуг персидскому царю и благодаря этому наладить личные контакты с Ксерксом. Так, после Платейского сражения он проявил удивительную сдержанность, не дав надругаться над телом Мардония. Вероятно, не без его согласия тело на следующий день после битвы было похищено и тайно погребено (Her. IX, 78–79; 84). Позже Павсаний по собственной инициативе вернул царю нескольких его родственников, которые попали в плен после взятия союзным греческим флотом весной 478 г. Византия. По всей видимости, Павсаний с флотом союзников остался там зимовать и, пусть на короткий срок, стал фактическим правителем города. Он выбрал для зимовки этот стратегически важный и богатый город в том числе и потому, что всегда мог рассчитывать на поддержку местного дорийского населения. Именно здесь началась его открытая конфронтация с союзниками, за которыми стояли Афины, и именно здесь он впервые обратился в сторону Персии. Вот как об этом рассказывает Фукидид:

«Первым шагом к тому, чтобы завязать сношения с персами, была услуга, оказанная царю Павсанием по следующему поводу. После отъезда с Кипра во время первого пребывания Павсания на Геллеспонте в его руки при взятии Византия попали среди пленников мидийского гарнизона несколько близких родственников царя. Без ведома остальных союзников Павсаний отослал их царю (по его утверждению, пленникам будто бы удалось бежать). А устроил этот побег Павсаний с помощью эретрийца Гонгила, которому поручил ведать городом и отдал пленников» (I, 128).

Из текста Фукидида следует, что Павсаний действовал тайно как от союзников, так и от собственных властей. Ему пришлось использовать в качестве посредника и исполнителя своего весьма рискованного и сомнительного плана человека, связанного не со Спартой, а лично с ним. Выбор Павсания пал на Гонгила, аристократа из Эретрии, который был известен своими персофильскими взглядами и, возможно, к 478 г. уже постоянно сотрудничал с персидской стороной. Во всяком случае, в дальнейшем, оказавшись в изгнании, Гонгил за свои прежние заслуги получил от персов в управление несколько эолийских городов[139]. Этого Гонгила на время своего отсутствия Павсаний назначил комендантом Византия и отдал в его подчинение пелопоннесский гарнизон. Именно Гонгилу он дал конфиденциальное поручение освободить попавших в плен родственников Великого царя. Видимо, Павсаний сознательно окружал себя людьми, лично ему преданными и находящимися вне спартанского гражданства. Он не хотел, чтобы его ближайшее окружение было каким-либо образом связано со спартанскими властями и зависело от них. Социальное положение своих приближенных, как кажется, его мало волновало.

Не все исследователи согласны с Фукидидом, однозначно относящим начало контактов Павсания с Великим царем ко времени его первого пребывания в Византии, то есть к 478/477 г. Но никаких убедительных аргументов при этом не приводится, кроме соображений умозрительного порядка. По их мнению, Фукидид ошибся, и Павсаний вступил в переписку с царем и освободил персидских пленников только во время своего второго пребывания в Византии. Так, автор статьи о взаимоотношениях Павсания и персов Алек Блэмайр полагает, что у Павсания просто не хватило бы времени обменяться с царем письмами во время его первого пребывания в Византии. По словам А. Блэмайра, «сами переговоры, возможно, исторические, но они не принадлежат первой оккупации Византия Павсанием… Период от занятия Византия Павсанием до его отзыва не может быть больше шести месяцев, а это слишком короткий срок для переписки с царем…»[140]. Не верят также и в то, что Павсаний мог пойти на переговоры с персами, оставаясь еще главнокомандующим противной стороны. Так, по мнению Чарльза Форнары, «знаки измены могли иметь место только во время его второго пребывания в Византии». Это он объясняет тем, что «в 478 г. Павсанию просто незачем было становиться изменником: ведь его положение главнокомандующего и спартанского регента обеспечивало ему возможность удовлетворять свои самые амбициозные планы»[141].

За пересмотр традиции о начале контактов Павсания с персами выступает и отечественный исследователь Э. В. Рунг. Он полагает, что «Павсаний установил отношения с персидскими сатрапами и царем после своего возвращения из Спарты в Византий, но уже не в качестве главнокомандующего, а как частное лицо, что давало ему известную свободу действий»[142]. Свой вывод Э. В. Рунг делает исходя главным образом из того соображения, что Фукидид впервые говорит о мидизме Павсания только при повторном своем обращении к данной теме. Кроме того, он указывает на то, что руководитель союзной армии в письме к Великому царю называет себя только лишь «предводителем спартанцев». Это Рунг объясняет тем, что «к моменту написания письма… Павсаний мог уже не являться стратегом эллинов, однако, разумеется, должен был сохранять за собой статус спартанского регента, то есть фактически царя»[143]. Нам эти аргументы не кажутся убедительными. Вряд ли для Ксеркса представлял интерес бывший военачальник греков, уже находящийся в опале, и вряд ли сам Павсаний дерзнул бы предложить Великому царю себя в качестве зятя, не будучи на вершине своей власти и славы.

Мы не видим весомой причины отвергать ясное и недвусмысленное свидетельство Фукидида и не согласны с аргументом, что Павсаний якобы не мог вступить в сепаратные переговоры, будучи еще военачальником воюющей с Персией греческой армии. Свои личные интересы и интересы Спарты в любом случае были намного важнее для Павсания, чем общегреческая