Украсть невозможно: Как я ограбил самое надежное хранилище бриллиантов - Леонардо Нотарбартоло

происходит только в лучшие дни, когда я считаю себя кем-то одним, а потом случается нечто неожиданное, и я становлюсь абсолютно другим. Когда думаю, что уже давно все понял и в жизни, и в любви, и в дружбе, и держусь этой своей уверенности, достигнутой ценой неимоверных усилий. Но потом падаю, встаю и снова падаю и, уже лежа на земле, обретаю совершенно иную точку зрения на мир. Новую. Когда осознаю, что обречен вечно ходить по кругу. Но все равно готов учиться, чтобы стать лучшим в своем деле.

Бизнесмен я или вор – не знаю, но я стану величайшим, и в этом я совершенно уверен.

Последняя операция

2001–2003

Фрагмент первый

Никогда не лги себе

Антверпен

Август 2001 года

В Антверпен я приехал из Турина в 16:23, проведя в машине десять часов пятьдесят восемь минут. Спина в хлам, в аптеке порекомендовали носить согревающий пояс, чтобы уменьшить воспаление. Если бы умели делать трансплантацию спины, я бы записался. Мышцы у меня там вялые, плюшевый медвежонок – и тот лучше осанку держит. Одно неверное движение – и я несколько дней на противовоспалительных, а если боль усиливается, еще и десять-двадцать капель трометамина принимаю.

Антверпен стал моей целью по единственной причине. И причина эта – Бриллиантовый квартал, улица длиной метров четыреста, где на каждом шагу ювелирные магазины. Представьте нечто вроде римской виа Кондотти, только в конце вместо Испанской лестницы – Алмазный центр. Над витринами ювелирных бутиков – рахитичные домишки, до отказа набитые людьми в пиджаках и галстуках, и эти толпы дельцов целыми днями жужжат и бегают туда-сюда в надежде выманить денежки у других таких же человеко-галстуков. Внизу же тротуар кишит покупателями, которые соревнуются в беге от одной витрины к другой. Здесь тебе никогда не посмотрят в глаза: этот рынок не заинтересован в человеческом общении. А вот я, пришелец с Юга, глаз не опускаю да еще и улыбаюсь – почти экзотика по местным меркам.

Кажется, будто все прохожие отчаянно преследуют какую-то цель и это занятие высасывает из них все жизненные соки. Не то чтобы я сильно от них отличался – по крайней мере, здесь и сейчас я один из них. В конце концов, все мы здесь стремимся к одному – внушительному зданию в конце улицы, этакой фабрике Вилли Вонки, только с бриллиантами вместо шоколада.

Антверпен – живое, пульсирующее сердце мирового рынка бриллиантов: через четыре его крупнейшие биржи проходит около 80 процентов алмазного сырья и ограненных камней со всего мира. Выставленные на продажу бриллианты отправляются отсюда во все концы света: в Париж, Лондон, Азию или Соединенные Штаты. Здесь на каждые пятнадцать метров по ювелиру, это самый эксклюзивный бриллиантовый клуб мира, предлагающий роскошные и омерзительные развлечения на любой вкус для охренительно богатых людей. Дома, правда, не слишком красивы, с туринскими даже в сравнение не идут, просто тоска на ножках, злая шутка какого-то архитектора, придуманная исключительно для того, чтобы место занять. С другой стороны, здесь и правда всем плевать на красоту зданий – главное, чтобы витрины сияли потошнотворнее. Именно они привлекают внимание прохожих. Да и потом, через эти коробки проходят восемь из десяти бриллиантов в мире, кого волнует какая-то там архитектура…

Ювелиры, гравировщики, литейщики, производители, импортеры и дистрибьюторы: вся цепочка поставок в одном четырехугольном квартале. Я гуляю тут почти каждый день. Внимательному наблюдателю эта улица может показаться антропологическим экспериментом. Бриллианты ведь объединяют людей независимо от происхождения и культуры, толпами загоняя их в душные, тесные помещения. Совсем как сильный град. Вот только бриллианты не падают с неба: напротив, они находятся под усиленной охраной в подземном хранилище Алмазного центра.

А на улице мне встречаются в основном ортодоксальные евреи с классическими пейсами, свисающими вдоль лица, и кипами на головах – наверное, боятся, как бы их макушки не испачкала сажа от автомобильных выхлопов. Еще есть арабы с их агалами – двойными черными шнурами, которые удерживают ниспадающие до середины спины красные куфии – весьма капризные головные уборы, которые ежеутренне приходится укладывать правильными складками. Или вот индийцы, самые колоритные из всех. Эти каждый день облачаются в золотую парчу и органзу, словно на Дивали, важнейший праздник года. Интересно, что они думают об итальянцах? Наверное, считают меня с моим дешевеньким хлопком и егерскими ботинками каким-то голодранцем. И они правы.

Поездки на машине с каждым разом кажутся мне все длиннее. Выжатый как лимон, останавливаюсь в первом попавшемся пригородном ресторанчике, еще до въезда в город. Впереди пробки, а ждать, пока я смогу добраться до центра и как следует поесть, совершенно не хочется. И вот я вижу этот турецкий ресторан. Сил бороться с судьбой нет: главное – парковка имеется, а значит, этот ресторан, выбранный для меня наугад мирозданием, вполне подойдет. Заказываю турецкий вариант плова – блюдо, напоминающее рассыпчатый бабушкин рис с жареной курицей и незнакомыми специями самых разных оттенков – от гаванской охры до желтушно-бородавчатого. Беру сразу две порции. Пальчики оближешь!

Дорога и в самом деле выдалась долгой. Единственное, чего я не выношу лет этак с сорока, – это ездить куда-нибудь на машине. Бесит кондиционер, с сентября по апрель донимает холод, с мая по август – жара. Вообще все бесит. Какое уж тут душевное равновесие, когда одновременно вспотел и замерз! На протяжении 1 067 километров я, будто диджей в агонии, только и делаю, что кручу ручку, поднимая и опуская боковое стекло. На сей раз маршрут немного другой: я проехал через Женеву, затем Дижон, Нанси и Мец во Франции, перед въездом в Бельгию захватил кусочек Люксембурга, потом Динан, Брюссель и, наконец, Антверпен. Чтобы переварить вторую порцию плова, решаю залить его бельгийским пивом.

Подкрепившись, добираюсь до Алмазного центра, этого сверкающего дворца, где я от имени компании арендовал офис. Официальные документы легко подтвердят, что в Валенце у меня собственная ювелирная фабрика. Ночую я, правда, не здесь, а в квартире-студии неподалеку от Бриллиантового квартала, которая обходится мне в триста пятьдесят евро в неделю.

Паркую машину и пешком направляюсь к моим съемным апартаментам – дому 33 по улице Шарлотталей. Рассеянно поднимаюсь по лестнице, вхожу, распаковываю чемодан – единственный предмет, находящийся под моим полным контролем с тех самых пор, как мы переехали на Север. В нем мое существование обретает цельность, он мост между двумя моими жизнями. В каждой поездке он рядом со мной, словно продолжение тела. Сомнения копятся в носках. Тревоги заполняют промежутки между воротниками рубашек и предметами личной гигиены. Гнев – прямо посередине, зажат между двумя футболками. Оптимизм хранится в вертикальной части – в той эластичной сетке на молнии, что в открытом состоянии сразу набухает под тяжестью нижнего белья и дезодоранта. Я целиком и полностью управляю своей экосистемой, и это придает мне уверенности. У каждого свой багаж.

В шесть лет я впервые сам собрал чемодан. Мама хотела, чтобы я уложил в его крохотное нутро все то, что мне дорого, ведь мы уезжали из Палермо навсегда. С тех пор у меня выработался определенный метод, основное правило которого – не смешивать эмоции. Так, следует разделять отзывчивость и преданность воровскому ремеслу. Впрочем, это в тетрисе нельзя жульничать, а в жизни-то можно. Чемодан не позволит тебе блефовать, жизнь – запросто. Правая и левая стороны чемодана не равнозначны. Справа я кладу правду, слева – ложь.

В городе я планирую задержаться на несколько дней и совершенно уверен, что смогу устранить все недочеты в плане ограбления хранилища. Восемнадцать месяцев в дороге, туда-сюда: Турин – Антверпен, Антверпен – Турин. Я часто думаю о таких, как я сам, моих бывших одноклассниках. Сорока-, пятидесятилетних мужиках, которым не терпится прийти после работы домой, включить новости на канале «Италия-1», потом какой-нибудь фильмец, где красавец-актер наслаждается красивой жизнью, встречается с красоткой-актрисой и даже заканчивается все столь же красиво. Сюжет всегда одинаков: любовь, не разделенная до самой последней минуты перед финальными титрами, до прощания в каком-нибудь аэропорту, когда главный герой находит в себе силы сказать, что, если бы он понял это раньше, ему бы