Фаворитка императора - Жюльетта Бенцони

Охваченная отвратительным чувством поражения и бессилия, она оставалась неподвижной, сжимая в руках блестящую ручку зонтика, со щеками, залитыми слезами, медленно падавшими на кружева платья, не думая о том, что надо позвать Аркадиуса или приказать уехать. Все ее мысли были прикованы к ее несчастной кузине и тому, что она могла вынести в руках бандитов Фаншон Королевская Лилия. Но как только Жоливаль заметил, что лорд Кранмер покинул карету, он спустился вниз и присоединился к Марианне.

– Святое небо! Что с вами случилось? – вскричал он, увидя ее превратившейся в статую отчаяния. – Что сделал с вами этот человек? Почему вы не позвали меня?

Посмотрев на него полными слез глазами, она расправила скомканный желтый листок и протянула ему.

– Читайте, – едва промолвила она. – Завтра это прочтет весь Париж, если я откажусь дать требуемую сумму. Более того… чтобы заставить меня быть сговорчивей, он похитил Аделаиду. Я в его руках, Аркадиус, и он не выпустит меня! Он прекрасно понимает, что Император ни за что не согласится быть замешанным в скандале, увидеть свое имя рядом с именем убийцы.

– Убийцы? Да в этом нет ни слова правды!

– Увы. Защищаясь, я невольно убила Иви Сен-Альбэн. Английская полиция разыскивает меня.

– Ах!..

Аркадиус тяжело опустился на сиденье. Марианна со страхом заметила, как он побледнел, и у нее промелькнула мысль, не оставит ли ее и он на произвол судьбы… Но Жоливаль только достал из кармана громадный батистовый платок и, обняв рукой Марианну за плечи, стал по-братски вытирать непрерывно катившиеся слезы. Сильный запах одеколона наполнил карету.

– И сколько хочет этот… джентльмен? – спросил он спокойно.

– Пятьдесят тысяч ливров… в течение трех дней. Он даст мне знать, где и как передать их ему.

Аркадиус восхищенно присвистнул:

– Черт возьми! У него недурной аппетит! Насколько я понимаю, это только начало! Он не остановится на такой счастливой дороге, – добавил он, пряча в карман платок.

– Вы думаете, что он предъявит и другие требования? Это и мое мнение, но он обещал, если я заплачу, не трогать меня один год и… вернуть в целости и сохранности Аделаиду.

– Как это любезно с его стороны! Мне кажется, вы не собираетесь проникнуться к нему доверием?

– Ни на секунду, но у нас нет выбора. Он удерживает Аделаиду и знает, что я сделаю все, чтобы сохранить ей жизнь. Если я пущу полицию по его следу, он безжалостно убьет ее! Если бы не это, мы уже были бы в пути к дому герцога Отрантского.

– …который не смог бы принять вас, ибо он присутствует на свадьбе Императора. К тому же ничто не говорит о том, что он сумел бы воспрепятствовать появлению этой гадости. Труднее всего бороться с пасквилями. Они появляются каждый день. Нет, я спрашиваю себя, не сможем ли мы сами найти мадемуазель Аделаиду. Я знаю не так уж много мест, где Фаншон могла бы ее спрятать, ибо вы прекрасно понимаете, что она в ее руках!

– Может быть, в каменоломнях Шайо?

– Категорически нет! Дезормо не сумасшедшая! Она прекрасно знает, что это уютное местечко больше не является для нас тайной. Нет, она должна была поместить ее в другом месте, но придется действовать так осторожно, чтобы, не привлекая внимания, убедиться в этом, потому что я думаю, так же как и вы, впрочем, что англичанин без колебаний покончит с пленницей, как он пригрозил вам. Я надеюсь только, что он выдержит срок договора и мы получим ее, отдав выкуп.

– А… если он не сделает этого? – с ужасом спросила Марианна.

– Вот почему мы должны попытаться открыть, где он прячет ее. В любом случае, как вы сказали, у нас нет выбора. Нам нужно сначала заплатить. Затем…

Он замолчал. Марианна увидела, как сжались его челюсти под короткой черной бородкой. Ее вдруг пронзило ощущение несгибаемой воли, такой же, как у Франсиса, скрывавшейся в этом невысоком человеке, любезном и хрупком, в изысканном изяществе которого проглядывало даже что-то женственное.

– Затем? – подсказала она.

– Использовать любую отсрочку для нападения. Надо поставить лорда Кранмера в такие условия, чтобы он не был в состоянии вредить нам.

– Вы хорошо знаете, что у меня только одно желание: расторгнуть мой брак, чтобы обрести право стать самой собой.

– Этого будет, без сомнения, недостаточно.

– Итак?

– Итак, – начал Жоливаль с величайшей нежностью, – в случае, если Император не сможет подарить вам его голову, я думаю, нам нужно будет самим добыть ее.

Хладнокровно излагая этот смертный приговор, Аркадиус нагнулся вперед и постучал тростью в окошечко за кучером.

– Эй, Гракх!

Появилось круглое лицо юного возницы.

– Господин виконт?

– В Тюильри, мой мальчик!

Этот адрес поразил Марианну, обдумывавшую предложение ее друга. Она вздрогнула.

– В Тюильри? Зачем?

– А разве вы не должны встретиться там с князем Клари, который обещал провести вас на большую галерею Лувра, чтобы наблюдать за выходящей из капеллы императорской парой?

– Вы серьезно думаете, – возмутилась Марианна, – что я хочу увидеть этот… маскарад?

Аркадиус громко рассмеялся, разрядив обстановку.

– Я вижу, что вы по достоинству оценили усилия Его Величества Императора и Короля в части одежды, но от этого зрелище ничего не потеряет и…

– …и не лучше ли будет честно признаться, что вы хотите избавиться от меня! Что вы собираетесь делать, Аркадиус?

– Ничего особенного. Хочу съездить в одно место и надеюсь, что вы предоставите мне карету, в которой теперь совершенно не нуждаетесь.

– Возьмите ее, только прежде отвезите меня домой. Гракх, мы возвращаемся, – распорядилась Марианна, в свою очередь постучав по стеклу.

Ей хотелось выпытать у Жоливаля, какова цель его поездки, но она знала по опыту, что он был очень скрытным и заставить его говорить, когда он решил молчать, невозможно.

Карета Марианны сделала полуоборот, чтобы вернуться на мост Согласия. Толпа, такая густая при прохождении кортежа, понемногу рассеялась. По набережной и по бульвару парижане направлялись к дворцу Тюильри, где сейчас на балконе императорская чета давала возможность своему народу восхищаться ею. Но Марианна не имела ни малейшего желания видеть ее, эту пару, такую раздражающую, полную несоответствия. Если бы Наполеон женился на принцессе, отвечавшей его собственным критериям, Марианна, будучи аристократкой, испытала бы при этом некое удовольствие, несмотря на адские муки оскорбленной любви… но эта крупная блондинка с коровьими глазами?.. Как он мог смотреть на нее с такой радостью, такой гордостью, сквозившей в каждом его движении? Да и сам народ чувствовал это. Может быть потому, что перед его тысячеглазым взором стоял образ привлекательной, изысканной, всегда безукоризненно элегантной Жозефины, он проявил перед новоприбывшей энтузиазм по заказу. Робкие приветственные возгласы раздавались лишь кое-где. Впрочем, сколько было среди присутствующих, приветствующих Марию-Луизу, тех, кто семнадцать лет назад глазел на этой же площади, как слетела голова Марии-Антуанетты? А эта новая австриячка, жалкое подобие тогдашней ослепительной принцессы, разве может внушить парижской публике что-нибудь, кроме недоверия и тревоги?