Превосходство этажерок (СИ) - Буланов Константин Николаевич

Конечно, к моменту поступления в батальон броневых автомобилей вся эта техника могла похвастать прохождением капитального заводского ремонта. И это было отнюдь не плохо для формируемого корпуса! Ведь, как ни крути, только на трехосном отечественном шасси А24/40 выходило устанавливать башню с орудием Барановского, тогда как броневики на базе «Уайтов», в силу меньшей прочности и грузоподъемности, вынуждены были довольствоваться короткоствольной 37-мм пушечкой. По этой же причине на фронте уже все реже встречались трехосные машины с орудиями Гочкиса. Часть оказались окончательно уничтожены и не подлежали восстановлению, другие успели не единожды побывать во фронтовых мастерских, где им полностью меняли башню на новую — с более мощным вооружением. Но все эти прежние шаги, направленные на усиление действующих войск, весьма плачевно сказались на запасах вооружения доступного производителям бронемашин. Так из 112 сохранившихся к началу войны пушек Барановского, собранных со всех крепостей, арсеналов и кораблей, к моменту начала поставок техники для формирования механизированного корпуса, лишь 26 штук оставались в наличии. Чего впритык хватило на две роты броневых автомобилей. Последние отличались от бронепулеметных рот полным отсутствием в своем составе легких пулеметных броневиков, что, естественно, самым положительным образом сказывалось на боевых возможностях данных формирований. Разве что легкобронированная радийная машина, созданная на шасси Руссо-Балт С24/40, могла считаться неким аналогом БРДМ-2. Но бросать ту в бой или отправлять в разведку не предполагалось вовсе. Скорее уж все остальные броневики роты обязаны были прикрывать своих связистов от всех ужасов войны.

Еще одна рота была вынуждена довольствоваться наименее изношенными пушками, снятыми с окончательно разбитых или же ожидающих своей очереди на ремонт машин. И вот как-то так вышло, что когда пришел черед получать вооружение первым российским танкам, ничего достойного в закромах родины уже более не имелось. Лишь небольшое количество револьверных 37-мм и 47-мм пушек Гочкиса, да горные орудия образца 1883 года, все еще оставались доступны для всех желающих. А все по той причине, что продемонстрировавшие превосходные боевые возможности отечественные аэропланы заставили задуматься высокое начальство о скорейшем устройстве противовоздушной обороны крупнейших городов, крепостей и важнейших объектов, не дожидаясь появления у противника аналогичных машин.

Как результат, сперва со складов ИВВФ исчезли три сотни 47-мм пушек противоминного калибра, что были получены от флота еще до войны. Благо родные для них станки Меллера, после небольшой доработки, очень удачно подходили для ведения зенитного огня. Затем на Обуховский, Пермский, Путиловский и Металлический заводы для переделки в зенитки в срочном порядке направили почти две с половиной сотни 57-мм орудий разных систем — все, что относительно недавно были сняты с вооружения кораблей и батарей береговой обороны. Причем данный факт позволил стране и армии сохранить не менее половины этих пушек, не дав им погибнуть в грандиозном взрыве, что 5 ноября 1914 года прогремел в крепости Брест-Литовска. Ведь изначально именно туда планировали направить немалую часть 57-мм орудий. Но даже без учета, фактически, спасенного самим проведением вооружения и боеприпасов, ущерб вышел немалый. Тысячи тонн боеприпасов и свыше сотни полевых пушек погибли в пламени разгоревшегося пожара, не говоря уже о людских потерях. Тогда же оказались уничтожены два десятка батальонных орудий, срочно потребовавшихся армии для борьбы со станковыми пулеметами противника и на изготовление которых были отданы почти все остававшиеся в наличии 47-мм пушки Гочкиса.

Конечно, никто не запрещал установить на технику 63,5-мм горные пушки образца 1883 года. Но имелось три немаловажных причины полностью перечеркивавших возможность развития такого хода событий. Первая состояла в том, что снаряды этого орудия подходили для аналогичного творения Барановского и большей частью уже давно были отгружены в арсеналы для переснаряжения возвращаемых с фронта гильз, ведь возрождать производство унитаров к устаревшим артиллерийским системам, никто не собирался, а тратились они тысячами штук.

Вторая причина также относилась к снаряду. Точнее к заряду. Он был картузным! Испугавшиеся в свое время внедренных Барановским новшеств, убеленные сединами генералы ГАУ пожелали вернуться к раздельному заряжанию, да к тому же сэкономить на отказе от гильз. Что, как показал дальнейших ход развития артиллерии, являлось шагом назад в военном деле и выкидыванием на ветер очередных миллионов рублей. Для будущих же танкистов картузное заряжание являлось весьма прискорбным с точки зрения выживаемости экипажа. Ведь малейшая искра, попавшая на ничем не прикрытый картуз, могла в одно мгновение превратить боевое отделение машины в аналог печи крематория.

Третьей же причиной отказа от применения горного орудия стало отсутствие у него системы гашения отдачи. А разрабатывать и производить таковую с нуля, не было, ни времени, ни возможности, ни желания. Все вместе это привело к появлению на вооружении самоходных артиллерийских установок орудия, о котором прежде даже не задумывались, не смотря на тот факт, что оно полностью отвечало требованиям, предъявляемым к пушке бронетехники, да к тому же имелось в солидных количествах, при этом, не будучи востребованным на фронте. Дело оставалось за малым — уговорить армейское начальство слегка ослабить защиту крепостей, да как-то умудриться укрепить короткий ствол 57-мм капонирной пушки Норденфельда на легком откидном бортовом станке от 47-мм пушки Гочкиса. И ведь уговорили!

— Ну что, «Зверь», покажем германцу, где раки зимуют? — вернувшийся обратно к месту сосредоточения своей роты, прапорщик Мохов любя похлопал ладонью по броне боевой машины. Принимая непосредственное участие в ее тестировании и доведении до ума, Матвей всей душой успел прикипеть конкретно к данной самоходке за номером 101 — первой машине 1-й роты САУ[6]. Потому, наверное, и согласился вернуться в строй, отказавшись от тепленького места военного приемщика в глубоком тылу. Может не навсегда, но, как минимум, до момента воспитания достойного сменщика. Все же до сих пор мало кто из господ офицеров и генералов имел должное представление о грамотной тактике применения бронеавтомобилей. Про грамотное ведение танкового боя никто ничего не знал вовсе. Правда, определенные теоретические наработки имелись. И некоторые из них даже успели проверить на практике во время учений. Вот только далеко не всегда то, что выходило на учениях, могло получиться столь же приемлемо на поле боя. — Ты мне, смотри, не безобразничай в ближайшее время, а я тебе превосходного маслица и бензина опосля полные баки заправлю. И сердце твое стальное обихожу так, что будет мурчать, как пригревшийся на коленях кот. — Не смотря на все усердия рабочих, что принимали участие в сборке гусеничной техники, даже особо тщательно обслуживаемые САУ время от времени подкидывали своим экипажам неприятные сюрпризы. То шестерню какую в КПП срежет или раскрошит, то недолговечный бортовой фрикцион сотрется в ноль, то клапан в двигателе прогорит или согнется, то трак рассыплется. О вечном перегреве двигателя и многочисленных мелких неполадках можно было даже не говорить. Как бы иного ни хотелось, а конструкция все еще была слишком сырой, да и знаний о проектировании гусеничных шасси практически ни у кого в мире не имелось. К тому же изначально конструкторы создавали именно трактор, что обязан был тянуть за собой многотонные прицепы и сельхозорудия. А вышло их творению примерить на себя многотонный стальной панцирь, выдержать который не смогли, ни изначальный вариант подвески, ни потребовавшая усиления рама. Вот и прочие агрегаты по прошествии техникой всего сотни километров начали подбрасывать проблемы. И, тем не менее, два десятка километров по раскисшей грязи первый русский танк преодолеть вполне мог, прежде чем температура двигателя потребовала бы остановки машины на час — полтора.