Небесные тени - Жоржия Кальдера

Души двадцати восьми человек стремительно полетели ко мне. Я пытался задержать дыхание, предпринимал отчаянные усилия, чтобы не вдохнуть, но в конце концов жжение в легких стало невыносимым, и я потерял над собой контроль.

Наклонившись вперед, я споткнулся и чуть не упал под воздействием своей силы. Потом невольно сделал глубокий вдох; души жрецов оказались у меня в голове и принялись яростно биться о внутренние стенки черепа, так что казалось, еще чуть-чуть, и моя голова расколется на кусочки.

В последний миг Сефиза поддержала меня, ухватившись за цепи, и не дала упасть. Мне хотелось бы испытывать благодарность за ее заботу, но я просто не мог.

Я смертельно обиделся на нее за то, что она сейчас сделала.

До сих пор лишь мой отец насильно заставлял меня поглощать души (не считая того единственного случая, когда Сефиза таким образом спасла мне жизнь). И вот теперь она тоже стала обращаться со мной подобным образом, словно я – лишенная своей воли вещь, оружие, которое можно использовать по своему усмотрению, когда захочет его владелец.

– Прекрасно, – одобрительно сказала женщина с наполовину металлическим лицом. – Скорее залечи рану.

Сефиза поспешно повиновалась. Стальным ногтем она поцарапала свою ладонь, потом накрыла окровавленной рукой мое плечо, действуя осторожно, не касаясь раны, чтобы ее кровь не смешалась с моей.

Я не знал, что произойдет, если моя кровь снова соединится с ее кровью. Увеличится ли моя сила настолько, что я смогу разорвать цепи? Что я сделал бы, если бы освободился? Воспользовался бы шансом и сбежал?

Смог бы я вот так бросить Сефизу?

Прикосновение ее прохладных пальцев было таким приятным, а покалывание, вызванное действием ее удивительной силы, целительным. Вся боль исчезла – не только жжение от раны, но и привычная головная боль, неизменно мучившая меня всякий раз при поглощении душ.

– Мне очень жаль, Верлен, – прошептала девушка мне на ухо, вытирая мое плечо носовым платком.

Я пытался встретиться с ней взглядом, но Сефиза упорно отводила глаза.

Она отстранилась, увеличив расстояние между нами, а потом отошла в сторону, оставив меня с весталкой и ее подручными.

Прямо передо мной лежали тела примерно двадцати жрецов и их десяти учеников.

Столько новых жертв на моем счету…

Большинство воспользовались кинжалами, выданными им мятежниками, однако, увидев красные следы на ближайшей стене, я понял, что некоторые не успели получить оружие и разбили себе головы о камень, торопясь поскорее покончить с пустыми оболочками, в которые превратились их лишенные душ тела…

Эта сила, которой я наделен от рождения, навсегда останется со мной, и я вечно буду вынужден обагрять руки кровью, все глубже и глубже погружаясь во тьму. Когда же все это кончится? Смогу ли я однажды посмотреть в зеркало, не испытывая безмерного отвращения к самому себе?

– Во имя всех преисподних, – выдохнул один из сирот, стоявший у меня за спиной. – Да этот тип обладает просто безумной силой!

Мальчик подошел ко мне, его руки и лицо были забрызганы кровью, взгляд округлившихся глаз метался между мной и трупами служителей культа. Вдалеке стояли остальные мятежники: они все предусмотрительно отошли на безопасное расстояние (кроме тех, которые держали мои цепи), их лица были закрыты масками. Вероятно, они наблюдали за резней, которую вынудили меня устроить, с безопасного расстояния. Трусы.

Маленький Залатанный оказался единственным, кто осмелился поглядеть на результаты их усилий вблизи, и даже снял защитный респиратор раньше времени…

Не раздумывая я закричал весталке:

– Проклятие, не позволяйте этому ребенку ко мне приближаться!

Я быстро оглядел свое плечо – кожа вновь стала чистой и гладкой, потом взглянул на пол у себя под ногами и заметил каплю крови. Алое пятнышко блестело в нескольких сантиметрах от моих босых, грязных ног. Не зная, источает ли она еще яд, я поспешно на нее наступил.

– Лориан, кто тебе позволил присоединиться к нам?! – воскликнула Элдрис, мгновенно растеряв все свое обычное спокойствие. – Немедленно вернись к остальным!

Мальчик довольно развязно пожал плечами, но повиновался и, повернувшись, снова ушел в дальний конец зала, где стояли его товарищи.

Весталка бросила на меня странный взгляд, хмуря единственную бровь; на ее лице отразилась смесь презрения и потрясения.

Наконец она стремительно повернулась к мятежникам и объявила:

– Займитесь оставшимися в живых жрецами. А мы тем временем вернем существо обратно в камеру. На сегодня мы закончили. Поздравляю всех, наша первая операция прошла весьма успешно!

Не было ни радостных криков, ни других проявлений ликования, лишь сухие торжественные кивки. Очевидно, кровавое убийство служителей культа оставило после себя горький привкус. И все же я знал, что сегодняшнее выступление бунтовщиков – лишь первое и за ним неизбежно последуют другие, более масштабные…

Предводительница направилась к выходу из храма, опираясь на свой посох, а созданный ею туман сгустился вокруг нас. Любопытно: ранее, когда мы только шли в это святилище, весталка шагала намного энергичнее.

Люди, притащившие меня сюда, снова приблизились и взялись за концы цепей – они так и не сняли защитные маски.

Я вполне мог бы снова наслать на них волны ужаса – просто чтобы выплеснуть снедавшие меня гнев и возмущение. Однако зло уже совершилось, и ничего уже не исправишь. Кроме того, теперь неподалеку находились дети. Несомненно, они тоже пострадали бы, потому что управление волнами страха давалось мне с трудом. Итак, я воздержался от каких бы то ни было действий.

Я покорно позволил своим тюремщикам вывести меня из святилища, оставив позади груду мертвых тел. Сдавшись, я без малейшего сопротивления дал им отвести себя обратно в кузницу. Я даже не пытался защищаться, когда они сняли с меня цепи, чтобы вновь приковать к стене в уже знакомой тесной, темной камере.

Вот, значит, как меня будут отныне использовать?

В их руках я стал простым оружием массового уничтожения, инструментом в войне, остановить которую мне не под силу…

Однако разве это меняет что-то в моей судьбе? Разве я не предназначен для этого со дня своего рождения? Ведь меня создали именно с этой целью.

Если моя единственная функция действительно состоит в том,