Драконы - Джонатан Стрэн

— Ты лжешь! Ты лжешь, лжешь!

— Хочешь — верь, хочешь — не верь. Но как бы там ни было, тебе повезло, что в тебе течет кровь смертного. Если бы ты жил не в этой дыре, а в каком-нибудь более цивилизованном месте, тебя бы точно взяли в летчики. Жил бы как принц, из тебя сделали бы настоящего воина. В твоей власти было бы убить тысячи и тысячи людей… — Голос Дракона задумчиво завис. — Чем бы мне отметить это свое открытие? А не?.. Ого! Да. Я, пожалуй, произведу тебя в лейтенанты.

— И чем это лучше того, что есть сейчас?

— Не презирай титулов и званий. По крайней мере, это произведет впечатление на твоих друзей.

Друзей у него не было, и Дракон прекрасно знал это. Больше не было. Люди по возможности избегали его, а если не могли избежать, то лица у них в его присутствии становились напряженными и настороженными. Дети насмехались над ним, дразнились и разбегались врассыпную. Иногда в него кидались камнями или черепками горшков. Однажды бросили даже коровью лепешку — сухую снаружи, но вязкую и липкую внутри. Впрочем, они нечасто себе это позволяли, потому что обычно он ловил их и лупил за это. И всякий раз оказывалось, что для малышей это неожиданность, они не могли понять, за что их наказывают.

Мир детей был гораздо проще, чем тот, в котором обитал он сам.

Когда Маленькая Рыжая Марготги бросила в него коровью лепешку, он схватил девочку за ухо и потащил к ее матери.

— Посмотри, что твоя доченька со мной сделала! — гневно крикнул он, брезгливо держа двумя пальцами свою испачканную куртку.

Большая Рыжая Марготги оторвалась от стола, на котором консервировала жаб. Она тупо смотрела на него и на свою дочь, но Уилл заметил веселый огонек в ее глазах. Видно было, что еле удерживается от смеха. Потом она холодно сказала:

— Давай выстираю.

И при этом во взгляде ее было столько презрения, что Уиллу захотелось стащить с себя заодно и штаны и швырнуть их тоже ей в лицо, чтобы посильнее оскорбить ее. Пусть и штаны выстирает в наказание! Но вместе с этой мыслью пришла и другая: об упругом розовом теле Большой Рыжей Марготги, о ее круглых грудях и широких бедрах. Он почувствовал, что в штанах у него набухло, они оттопырились.

Большая Рыжая Марготги тоже заметила это и бросила на него насмешливо-презрительный взгляд. Уилл покраснел от унижения. Хуже того, пока мать стирала куртку Уилла, Маленькая Рыжая Марготги вертелась вокруг него, опасаясь, правда, подходить близко, и то и дело задирала юбчонку, сверкая голой попкой, издеваясь над его несчастьем.

Уже направляясь к двери с перекинутой через руку влажной курткой, он остановился и сказал:

— Сошьешь мне сорочку из белого дамасского шелка с гербом на груди: по серебряному полю красный дракон, вставший на дыбы над соболем. Завтра на рассвете принесешь.

Большая Рыжая Марготги в ярости воскликнула:

— Наглец! Ты не имеешь права требовать от меня такого!

— Я лейтенант Дракона и могу требовать чего угодно.

Он ушел, зная, что этой рыжей сучке теперь придется провести всю ночь за шитьем. А он порадуется каждому часу ее унижения.

Прошло три недели с того дня, как закопали Пака, и целительницы решили, что настало наконец время откопать его. Они промолчали, когда Уилл заявил, что хотел бы присутствовать при этом — никто из взрослых вообще с ним не разговаривал, если только мог избежать этого, — но, плетясь следом за женщинами к пруду, он прекрасно понимал, что им это не нравится.

Откопанное тело Пака выглядело как огромный черный корень, скрюченный и бесформенный. Все время что-то напевая, женщины развернули льняную ткань и вымыли тело коровьей мочой. Потом они выковыряли из всех отверстий животворную глину. Потом положили ему под язык фалангу летучей мыши. Потом разбили яйцо о его нос, и белок выпила одна целительница, а желток — другая.

Наконец они ввели ему пять кубиков сульфата декстоамфетамина.

Глаза Пака распахнулись. Кожа его от долгого лежания в земле стала черной, как ил, а волосы, наоборот, побелели. Но глаза были живые и зеленые, как молодая листва. Во всем, за исключением одного, его тело осталось таким же, каким было раньше. Но это самое «одно» заставило женщин жалостливо вздохнуть о нем.

У него не было одной ноги, от колена.

— Земля взяла ее себе, — грустно сказала одна из женщин.

— От ноги слишком мало оставалось, чтобы ее можно было спасти, — добавила другая.

— Жаль, — вздохнула третья.

И все они вышли из хижины, оставив Уилла и Пака наедине.

Пак долго ничего не говорил, только смотрел на обрубок своей ноги. Он сидел и осторожно ощупывал его, словно убеждаясь, что ноги действительно нет, что она каким-то волшебным образом не сделалась невидимой. Потом он уставился на чистую белую рубашку Уилла, на герб Дракона у него на груди. И наконец его немигающие глаза встретились с глазами Уилла.

— Это ты сделал!

— Нет!

Это было несправедливое обвинение. Мина не имела к Дракону никакого отношения. Точильщик Ножниц в любом случае нашел бы ее и принес в деревню. Дракона и мину объединяло только одно — Война, а в ней Уилл был не виноват. Он взял своего друга за руку.

— Тчортирион… — сказал он тихо, стараясь, чтобы их не подслушал кто-то невидимый.

Пак отдернул руку:

— Это больше не мое истинное имя! Я блуждал в темноте, и мой дух вернулся обратно из гранитных пещер с новым именем — его не знает даже Дракон!

— Дракон очень скоро узнает его, — печально ответил Уилл.

— Пусть попробует!

— Пак…

— Мое прежнее повседневное имя тоже умерло, — сказал тот, кто раньше был Паком Ягодником. С трудом выпрямившись, он накинул на худые плечи одеяло, на котором раньше лежал. — Можешь называть меня Безымянным, потому что твои губы не произнесут больше ни одного из моих имен.

Безымянный неуклюже запрыгал к двери. У порога он остановился, схватившись за косяк, а потом собрался с силами и выпрыгнул наружу, в большой мир.

— Пожалуйста! Послушай меня! — крикнул Уилл ему вслед.

Не говоря ни слова, Безымянный показал Уиллу кулак с отогнутым средним пальцем.

Уилл закипел дикой яростью.

— Задница! — заорал он вслед своему бывшему другу. — Колченогий попрыгунчик! Обезьяна на трех ногах!

Он не кричал, с тех пор как Дракон впервые проник в него. И вот теперь снова закричал.

В середине лета в город ворвался на мотоцикле человек в красной военной форме с двумя рядами начищенных медных пуговиц и с ярким зелено-желтым барабаном. Он ехал из самого Бросиланда, по пути присматривая подходящих ребят для службы в армии Авалона. Он с грохотом затормозил в облаке пыли перед «Скрипучим Сараем», поставил свой мотоцикл на подпорки и вошел внутрь, чтобы снять комнату на один день.