Два ларца, бирюзовый и нефритовый - Средневековая литература

Вот почему, хотя поэзия и похожа на гашиш, поэт нисколько не похож на курильщика – он из тех, кто приготовляет зелье и набивает трубки. Он радуется только отраженной радостью. Но не таковы ли и боги, и не для того ли создали они людей, чтобы отвести от себя опасность улета в небытие и безопасно наслаждаться нашим наслаждением и страхом?

Когда не для исправления неверно совершенного ритуала, а ночью, по зову дикой души, безумец вскрывает гроб, сможет ли поэт узнать в нем себя?

[Текст обрывается]

42. Загадка всемогущества.

Нередко случается, что скромный чиновник живет в свое удовольствие, полагая, что может позволить себе почти все, что считает для себя желанным. Он, конечно, мечтает о неожиданном возвышении и время от времени представляет себя доверенным лицом императора. Мечтая об этом, чиновник думает, что жизнь его пополнится множеством разнообразных вещей, что он сможет потакать своим вкусам и предпочтениям, баловать себя тем, в чем сегодня приходится себе отказывать. И вот чиновник действительно становится доверенным лицом Сына Неба (такое не раз бывало в Поднебесной). И что же? Вознесшийся мечтатель и домосед мгновенно меняет свои привязанности, находя каждому из прежних запросов лучшее применение.

У него появляется новый дом, обставленный совсем не так, как грезилось, иные одежды и иной выбор пищи, нередко и новые друзья. Исполнившиеся желания даже не опознаются, кажутся чужими и смешными. Прежней остается лишь семья и, странным образом, наложница.

ТРЕБУЕТСЯ ответить, почему, как правило, сохраняется связь с прежней возлюбленной, почему всегда возможная ссора с ней напрямую не связана с возвышением?

Перемена участи к лучшему вызывает радость только в том случае, если ты осознаешь, что все случившееся произошло именно с тобой. Если же, как иногда говорят, человек становится другим, то и поводы для радости появляются другие. Человеку, продвинувшемуся не по заслугам, а случайно, не хочется терять прежнюю радость, хочется радоваться ею тоже, вот почему он дорожит теми, кто искренне радуется его возвышению.

Верность жены и домочадцев не вызывает удивления, ведь они останутся при любом повороте судьбы, даже если ты уйдешь в разбойники, и только возлюбленная может по-настоящему почувствовать разницу. Следовательно, именно она позволит наилучшим образом этой разницей насладиться, и новоназначенный советник императора, продолжающий, несмотря на окружение блестящих придворных дам, навещать свою старую наложницу, делает это не из благородства и не по зову сердца, а, возможно, из самых эгоистических побуждений: он получает от нее то, чего не могут дать ему даже самые льстивые льстецы.

Когда наступает полнота осуществленности, человек вовсе не становится другим, наоборот, он становится самим собой. Резкая перемена участи отнюдь не порождает новые свойства и черты характера, скорее, она освобождает от искажений уже имеющуюся человеческую основу. Не следует забывать, что привычки и обыкновения, приобретенные в нужде, зависят не столько от человека, сколько от степени нужды и обстоятельств принуждения. Нужда похожа на облако, закрывающее солнце. Если солнце всегда затянуто облаками, судить о том, каково оно само по себе, – занятие бесполезное. Если человек пребывает в беспросветной нужде, распознать его истинные свойства не сможет никто, даже он сам.

Что же касается друзей и возлюбленных, приобретенных в заоблачной нужде, они могут исчезнуть вместе с невзгодами, а могут и остаться, но зависит это не столько от того, кто возвысился, обретя свое истинное лицо, сколько от них самих. Ведь они знали другое лицо, так или иначе любили его, и нельзя заранее сказать, может ли новый облик сохранить для них прежнего друга.

Каждому достанется своя доля испытаний: обретший власть и богатство проходит испытание на заносчивость, но и прежние его друзья должны устоять перед раболепием, перед искушением пойти путем лести.

43. Вносящий смуту

Даос Мень Чи, изучавший путь Дао у самого Ян Чжу, а трактовку ли и шиу сычуанского Шуна, прославился своими знаниями и еще более своей проницательностью. Но не в меньшей степенью он прославился своей безжалостностью, отсутствием снисхождения к заблудившимся искателям истины. Нередко приходившие к Меню, чтобы рассеять свои сомнения, уходили в еще большем смущении, ибо бывшее для них неясным, неясным так и оставалось, а то, что прежде казалось очевидным, после встречи с Мень Чи переставало казаться таковым. Случалось, что посетившие Мень Чи вовсе покидали путь добродетели.

Сянь Го, сын правителя области, тоже вознамерился пройти обучение у прославленного даоса, испросив на это разрешение отца. Отец, однако, оказался в затруднении: ведь ему в равной мере были известны и ученость Меня, и его дурная слава.

ТРЕБУЕТСЯ дать ответ, как следует поступить правителю области, чтобы не пожалеть впоследствии о своем решении.

Правителю следует решительно возразить против намерения Сянь Го, приведя при этом следующие аргументы.

Мудрость мудрого и знание знающего определяются отнюдь не тем, насколько успешно они могут себя защитить в противостоянии прочим мнениям. И не тем, какое впечатление они производят на окружающих. Подобные вещи раскрывают свой смысл только в процессе их применения. Если усвоенное знание крадет у благородного мужа его благородство, ему следует дать другое имя – соблазн. А тому, кто учит такой мудрости, подобает имя соблазнителя. Неважно, какие аргументы и какие блестки предъявляет при этом соблазнитель – он лжет.

Вот и куклы в тайском театре раскрашены ярче людей, а во время представления зрители нередко бывают очарованы, думая, что правда там, за ширмой, а здесь одна только скука. Но представление заканчивается, и каждый может убедиться, что очаровавшие его образы сами по себе только куклы, повинующиеся намерениям кукловода.

Таковы же по своей природе знания Мень Чи и его хитроумные увертки. Как только мы видим их плоды, мы сразу же понимаем, что речь идет о раскрашенных деревяшках. Так что юноше Сянь Го есть смысл задуматься, стоит ли приобретать такие знания, ведь приобретающий все без разбору незаметно может приобрести и болезнь, и беду.

Тем, кто нуждается в пощаде, нет смысла обращаться к беспощадному Мень Чи. Знание важнейших причин далеко не всем идет на пользу, и Конфуций потратил немало времени, чтобы доказать это. Но в приводимой задаче говорится все-таки о сюцае, об одном из тех, кто призван вносить свой вклад в управление Поднебесной. Для такого человека бояться опасного знания – самый постыдный вид страха, ибо не способен быть ведущим тот, кого способен сбить с пути нелегкий груз мудрости.

Дело в том, что путь к знанию не похож на ровную дорогу. Поднимешься на гору – откроется горизонт, но чтобы дойти до следующей вершины, придется временно потерять горизонт из виду.

Человек, стремящийся к счастью, и уж тем более хоть как-то преуспевший в своем стремлении, интуитивно избегает непосильной мудрости, схватывая лишь то, что укрепляет его в сознании собственной правоты. Нельзя отказать ему в этом праве. Но всегда найдется тот, кто предпочтет истину внутреннему спокойствию, и в этом праве тем более нельзя отказать человеку.

44. Главное затруднение Гуна

Однажды Гун поведал ученикам о своем затруднении:

– Наставники учили меня, что мудрецы – это своего рода святые, точно так же избранные свыше. Я соглашался с ними, но про себя считал, что мудр тот, кто имеет лучше устроенный ум. Только благодаря изощренному уму, превосходящему обычный человеческий рассудок, можно дойти до основания вещей и вообще мыслить о дао, о принципе жень, о великой пустоте… Этих взглядов и я придерживался некоторое время.

Вот что меня, однако, смущало: почему человек, считающийся умным, не во всем умен, а, например, только в вопросах Дао и в толковании законов? В других же вещах он ничем не отличается от любого простолюдина, и даже уступает многим, а в каких-то вопросах – и вовсе сущий младенец. Но и тот, кого называют невеждой, не во всем глуп: в чем-то своем он умен, а в каком-то единственном деле ему, возможно, нет равных. Однако в настоящее затруднение ввел меня человек, которого многие считали бездельником и невеждой.

В соотношении принципов ли и шион действительно ничего не понимал, но был искуснейшим ловцом птиц, знал великое множество их видов и каждую из птиц способен был приманить их собственной песней. Воробьи и ласточки сами садились на его протянутую руку, в чем я лично убедился, поскольку вместе с этим человеком мне пришлось проделать длинную дорогу до Фучжоу.