Рерих - Максим Дубаев

В 1903 году В. Н. Тенишев умер, все его состояние перешло по наследству жене. Кроме сложного производства, осталось и огромное количество обязательств перед кредиторами и пайщиками, разобраться в которых Мария Клавдиевна смогла с большим трудом, но дела пропаганды народного искусства не предала.

Княгиня М. К. Тенишева долго уговаривала Николая Рериха приехать к ней и погостить в ее имении Талашкино, где часто собиралась передовая часть петербургских художников. Как она сама говорила, ей «хотелось оказать Николаю Константиновичу такой прием в Талашкино, чтобы оно ему понравилось, чтобы он полюбил его». Позже М. К. Тенишева признавалась, что втайне надеялась на то, что когда-нибудь он с семьей поселится по соседству. Она, как и многие, несколько переоценивала финансовые возможности семьи Н. К. Рериха.

«Мне всегда не хватало общения с человеком, живущим одними со мной художественными интересами, — писала в дневнике М. К. Тенишева. — Кроме того, Николай Константинович — страстный археолог, а я всю жизнь мечтала с кем-нибудь знающим покопаться в древних могильниках, открыть вместе страницу седого прошлого. Всякий раз, что я находила при раскопках какой-нибудь предмет, говорящий о жизни давно исчезнувших людей, неизъяснимое чувство охватывало меня. Воображение уносило меня туда, куда только один Николай Константинович умел смотреть и увлекать меня за собой, воплощая в форму и образы те давно прошедшие времена, о которых многие смутно подозревают, но не умеют передать во всей полноте. Я зову его Баяном, и это прозвище к нему подходит. Он один дает нам картины того, чего мы не можем восстановить в своем воображении…»[107]

В день приезда Н. К. Рериха вместе с женой в имении княгини М. К. Тенишевой случился пожар, но это не омрачило дальнейшего пребывания гостей в Талашкино.

«В день приезда Елена Ивановна Рерих, утомленная дорогой, ушла к себе в десять часов, — писала в своих воспоминаниях Мария Клавдиевна, — а мы с Николаем Константиновичем сидели на балконе, выходящем в сад, в дружной беседе. Но мало-помалу разговор наш стал падать, мы сделались рассеянными, наблюдая за небом, которое вдруг, несмотря на поздний час, стало светлеть, становиться все алее и принимать красноватый оттенок. Я заметила, что освещение идет из-за дома, и, обеспокоенная, поднялась с кресла, говоря: „Не пожар ли это?“ И как бы в ответ послышались крики: „Пожар“, забили в набат все талашкинские колокола в разных местах, забили в гонг, которым нас обыкновенно сзывают к столу… Мы бросились в залу, которая выходила на другой балкон во двор, и в окна увидали все деревья и здания усадьбы резкими черными силуэтами на фоне огромного яркого зарева. Мы выскочили на улицу, весь дом поднялся в смятении, все бросились бежать, крича друг другу: „Где пожар? Что горит?“ Дом опустел в один миг, но я не потерялась. Переловив всех собак, заперла в своей комнате, чтобы их в суматохе не передавили, и потом побежала на пожар. В первую минуту я ужаснулась, горело в стороне конского завода. Мысль, что, может быть, уже горят наши бедные лошади, до того взволновала меня, что я в уме решила, хоть с опасностью для жизни, выносить жеребят»[108].

В этот день катастрофы не произошло.

«К счастью, однако, горел не конский завод, а два близ него стоящих сенных сарая, накануне набитые свежим сеном, — продолжала писать о пожаре М. К. Тенишева. — Чтобы у нас не было никакого сомнения в наличности злого умысла, подожгли оба сарая одновременно. Они отстояли довольно далеко один от другого и были разделены глубоким, заросшим травой рвом. Это был несомненный поджог. Тушить сено невозможно, и потому мы предоставили сараям догорать, и все свои силы направили только на охрану конского завода, самого близкого строения к огню. Елене Ивановне так и не удалось хорошенько отдохнуть. Она еще не ложилась, как поднялся шум и суматоха, и она снова вышла к нам. Мы все были так взволнованны, что почти до рассвета не расходились. Досадно было, что день приезда моих друзей омрачился такой крупной неприятностью»[109].

Но именно из-за этого поджога и других неприятностей с крестьянами, для которых М. К. Тенишева в своем имении и на свои деньги открыла школу со множеством студий для развития народных ремесел, со своим театром и подсобным хозяйством, через год она оставила Талашкино и уехала в Европу.

Николаю Рериху долго не давало покоя то, что в 1903 году, на выставке «Современное искусство», ему так и не дали оформить свою комнату. Однажды в разговоре он предложил М. К. Тенишевой для пробы оформить сначала шкаф в одной из ее комнат в Талашкине. Уже 30 сентября 1903 года он писал Марии Клавдиевне: «…с особым удовольствием могу заняться сочинением расписного шкапика. Это будет мой первый опыт по художественно-прикладному пути. Можно ли ограничиться акварелью и рисунком, или же нужен и шаблон?»[110] В конце концов, Николай Константинович оформил в Талашкине целую комнату.

Н. К. Рерих придумывал эскизы шкафа для М. К. Тенишевой довольно долго. Через месяц Николай Константинович в письмах к Марии Клавдиевне все еще спрашивал о деталях: «Пожалуйста, известите меня, могу ли я при сочинении шкапика иметь в виду медные бляхи с добавлением узоров, или вещь должна быть только для дерева? Мне хочется сделать маленький шкапик; на поверхности его будут медные бляшки»[111].

Уже наступил декабрь, а Николай Рерих все не знал, как убедить Марию Клавдиевну в том, что лучше оформить в одном стиле всю комнату, нежели делать эскизы для маленького шкафчика. И только после того, как благодаря ему в Обществе поощрения художеств прошла выставка изделий талашкинских мастерских, он уже смело заговорил об изготовлении фриза для одной из комнат дома в Тенишевой.

16 февраля 1904 года он писал Марии Клавдиевне о фризе: «…его можно выполнить по серому сукну шерстью, нитками и шелком с легкой подкраской»[112].

Теперь идея оформить комнату в Талашкино увлекла и М. К. Тенишеву, тем более что в 1903 году она помогла организовать приезд на выставку «Современное искусство» своего друга, известного французского ювелира, Лалика и знала, что Н. К. Рериху не досталось свободной комнаты для воплощения своих замыслов по устройству стилизованного интерьера.

15 марта 1904 года Николай Рерих уже смело писал М. К. Тенишевой: «У меня явилась мысль набросать целую обстановку рабочей библиотеки, в которой мог бы быть фриз. Одно дело сочинять вещь-одиночку, но гораздо завлекательнее обдумывать целое, чтоб каждая вещь должна войти целесообразно органически необходимой частью. Посылаю Вам два наброска общего вида комнаты; все детали можно сделать отдельно и удобопонятно»[113].

А уже через десять дней, когда подруга М. К. Тенишевой Елена Васильевна Сосновская случайно приехала в Петербург, проект библиотеки обрел общие очертания: «Ничего не имею против, если фриз будет написан, ибо по холсту можно очень красиво его написать — как русский гобелен. Для шкафа, печи, кресла, ковра, скатерти, занавесок, лампы и пр[очего] сделаю отдельные рисунки и воспользуюсь пребыванием Елены Васильевны, чтобы на словах пояснить разные предположения. Относительно пропорций предметов в каждом прошу Вас не стесняться, так как Вам виднее, и если признаете лучшим делать что-либо более глубоким или плоским, то, пожалуйста, приказывайте, как найдете лучше»[114].

В конце концов М. К. Тенишева согласилась и посчитала даже очень занятным, если такой большой художник, как Николай Рерих, возьмется оформить одну из ее комнат в древнерусском стиле. Обрадованный согласием М. К. Тенишевой, Н. К. Рерих 16 мая выслал ей большое количество эскизов возможных обстановок. К ним он приложил разъяснение: «Высылаю Вам 25 разных проектов. Если бы Вам показалось более удобным воспользоваться не для комнаты, а для отдельных предметов, то я ничего против не имею. Разные подробности размеров и техники я объяснил Елене Васильевне… Эскизы для шкафа, вероятно, будут немножко коротки, и края их можно немного вытянуть. Хорошо бы пока увидеть до резьбы только нарисованными на досках; в натуральной величине, вероятно, что-либо захотелось бы изменить, если покажется тяжеловатым. Хотя спокоен я за стол, малый коврик, занавески к окнам и дверям и скатерть. В каком положении дело с фризом? Пишется ли он и каким способом?»[115]

К концу года обстановка и оформление библиотеки в усадьбе Талашкино по проекту Н. К. Рериха были закончены. Стены библиотеки украсили три фриза: «Охота на Моржей», «Олени» и «Пляски», они изображали северные мотивы и были выполнены в керамике, поэтому несколько отличались по колориту от эскизов. Возможно, если бы М. К. Тенишева не уехала из России в Париж на несколько лет из-за начавшихся беспорядков, то Рериху удалось бы создать еще несколько интерьеров для талашкинского господского дома.