Совсем того! - Жиль Легардинье

— У меня будет больше трудностей с математикой… Я не вижу, как можно заменить цифру два на Пикачу и «умножить» на Железного человека.

— Жаль, это было бы повеселее. Представляешь? Кота Сильвестра разделить на Скуби-Ду и умножить на мышку!

— Только не упоминай о мышке в присутствии Одиль, а то с ней случится сердечный приступ, и ты будешь опять изгнан, как в худшие времена.

— Из-за одного только слова? А что она делала, когда у нее выпадал зуб?

— Что-то я не вижу связи.

— Когда ты был маленький и у тебя выпадал молочный зуб, разве его не клали под подушку, чтобы его забрала мышка, а взамен оставила монетку?

— У нас этим занимается зубная фея.

— Ну и зря.

— Почему это фея хуже, чем какой-то грызун? Мы не очень-то хотим, чтобы переносчики инфекционных болезней забирались под подушку к нашим детям, пока они спят.

— Неужели вы и впрямь верите в то, что маленькая фея, как дура, порхает по ночам, собирая какие-то выпавшие зубы? Вы много их видели, фей-то, с маленькими крылышками и дурацкой улыбкой? Не забудьте оставить окно в спальне открытым, а то найдете свою зубную фею в обмороке на полу.

— А тем временем твоя мышка, должно быть, оставила под подушкой у Одиль помет, чуму или холеру, раз женщина впадает в шок, едва видит зверька.

Манье отнесся к дискуссии очень серьезно, и Блейк не преминул поиграть на этом. Управляющему уже было некуда отступать.

— Ах, я и забыл, ваши феи ведь не какают…

— Не какают под подушками у детей — разве что у непослушных.

Манье надул губы, словно рассерженный школьник, у которого не получилось оставить за собой последнее слово. Спустя мгновение он пробурчал:

— Я знаю, как отучить Одиль бояться мышей.

— Даже и не думай об этом. — Блейк положил книгу и спросил: — Ты не знаешь, где я мог бы взять машину?

— Для чего тебе машина?

— Мне надо будет съездить в город, а заодно поможем Янусу довезти самые тяжелые покупки.

— У меня есть машина.

— Есть машина, а ты заставляешь мальчишку возить по лесу на велосипеде эти чертовы сумки?

— Машина моя, но прав у меня нет.

— Где она?

— В сарае. Но я не знаю, можно ли еще на ней ездить. Манье выдвинул ящик буфета и стал там рыться.

— Ключи должны быть где-то здесь. Месье Франсуа отдал мне ее незадолго до смерти. Он хотел помочь мне получить права, но не успел. С тех пор машина так и стоит без движения.

— Ты разбираешься в механике?

— В минитракторах, в газонокосилках немного разбираюсь. В станках, в пилах тоже, но в машинах…

— Пойдем, посмотрим, ты не против?

— Ага, вот и ключи…

38

Когда Одиль и Эндрю вместе пришли к мадам Бовилье, им не пришлось долго просить за Манон. Мадам Бовилье сразу же согласилась ее приютить. Хозяйка пошла даже дальше и предложила участвовать в медицинских расходах, не предусмотренных страховкой.

После обеда Эндрю занялся расчисткой одной из комнат на четвертом этаже, заваленной всяким хламом. Комнату он выбрал самую большую и светлую, расположенную на равном удалении от его комнаты и комнаты кухарки.

Весь остаток дня Одиль и Блейк убирали и чистили, разносили коробки и старую мебель по соседним комнатам. Филипп пришел помочь им переставить шкаф и перенести кровать из гостевой комнаты на третьем этаже. Несмотря на боль в спине, Эндрю ликовал. И с упоением наблюдал, как Филипп и Одиль протаскивают матрас через узкий поворот лестницы, как управляющий и кухарка трудятся вместе. Блейк старался ставить их в паре на все работы. Манон следила за процессом, стоя возле лестничных перил. Поначалу она немного переживала из-за того, что ей не позволили в нем участвовать, но была потрясена тем, что люди так стараются ради нее.

Из своих покоев вышла мадам Бовилье, чтобы взглянуть на результат. Точно королева, открывающая детский приют, она с достоинством все осмотрела. И даже прошлась немного по коридору. Одиль, с той поры, как начала здесь работать, не помнила, чтобы хозяйка вообще поднималась на этот этаж. Прежде чем спуститься к себе, хозяйка остановилась на лестничной площадке, где выстроились в ряд все трое ее работников, ласково погладила Манон по руке и даже шепнула ей что-то ободряющее.

Было уже довольно поздно. Сидя на верхней ступеньке лестницы, Манон почесывала Мефистофеля, расположившегося у нее на коленях.

Блейк удивился, что она сидит в коридоре, и подошел.

— Тебе не нравится в комнате?

— Одиль сейчас заправляет постель. Она говорит, что из-за всех этих передвижений поднялась пыль, надо проветрить, а она боится, как бы я не простыла.

Блейк уселся на ступеньку рядом с девушкой.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Лучше, благодаря всем вам.

— Правда? Я не хотел говорить в присутствии других, но как Жюстен отреагировал на твое письмо?

— Никак, ни малейшего знака. А мобильник здесь не ловит. И я не могу найти розетку, куда подключить ноутбук.

— Мы найдем какое-нибудь решение. В крайнем случае, я уверен, Мадам согласится, чтобы ты дала ему номер здешнего телефона, если он захочет с тобой поговорить.

— Со мной поговорить? Я не уверена, что мы вообще будем когда-нибудь разговаривать.

— Не надо думать только о плохом. Мужчинам иногда надо много времени, чтобы понять, и еще больше, чтобы начать действовать, но далеко не все они чудовища.

Мефистофель урчал, прикрыв глаза. Девушка водила пальцами по его длинной светло-коричневой шерстке. Несмотря на серьезность ситуации, в которой оказалась Манон, настроение этим вечером было чудесное. Блейку всегда нравилась атмосфера чердаков и мансард. Находясь под самой крышей, он чувствовал себя защищенным и от неба, и от мира. Разлитый в коридоре мягкий свет усиливал это ощущение.

— А вы помните день, когда уехали от родителей? — спросила Манон.

— Это была среда. Я помню, потому что в то время мы с матерью по вечерам смотрели детективный сериал. Она предприняла трогательную попытку оставить меня еще на один вечер под предлогом совместного просмотра. Но меня ждала моя будущая жена, и я все-таки уехал. Для меня это был вечер как вечер. И только годами позже, когда моя мать как-то заговорила об этом, я понял, чем он был для нее. Мама призналась, что в тот вечер даже телевизор без меня не смогла включить. И весь вечер проплакала… Я просто не сознавал тогда, что уезжаю. Для меня это был никакой не конец, я просто продолжал жить своей жизнью.

— А ваша дочь?

— Перестав быть ребенком, ты становишься родителем, и вот настал мой черед расстаться с Сарой. Она покинула родное гнездо, чтобы ехать учиться. На следующее утро я должен был провожать ее в аэропорт. Всю ночь я почти не спал. Я встал и тихонько подошел к ее двери. Я не позволил себе пойти и посмотреть на нее спящую, как делал, когда она была маленькой. Я даже не стал прислушиваться, как она дышит. Просто наслаждался каждым мгновением той последней ночи, когда она была дома по-настоящему.

— С тех пор она никогда не ночевала у вас?

— Ночевала, но, когда человек не живет с вами изо дня в день, это уже совсем другое. У нее появился муж, другие привычки. Ее жизнь больше не протекала в нашем доме. Это проявляется во множестве мелочей.

— Вам, наверное, было грустно.

— Это тоже проходит. Жизнь есть жизнь.

— А я и не собиралась покидать дом, где выросла, если бы меня не выгнала моя собственная мать.

— Пусть пройдет время. Я знаю, ты опять станешь упрекать меня в том, что я говорю как в книжках, но, поверь мне, не надо делать поспешных выводов. Ты еще не оправилась от потрясения. Я уверен, что твоя мать уже жалеет.

— Вы ее не знаете…

— Ты ее дочь. Скоро ты поймешь силу этой связи. Ее нельзя недооценивать.

— И все же, когда я вышла из дому, а она хлопнула дверью, я в глубине души почувствовала, что уже ничего никогда не будет таким, как прежде. Я подумала, что, может быть, в последний раз видела свою комнату. У вас было когда-нибудь такое ощущение?

— В последний раз… Ты слишком молода, чтобы смотреть на жизнь с этой стороны. Обращай лучше внимание на то, что происходит впервые.

— Сейчас не получится. Последний раз, когда Жюстен меня обнял. Последний раз, когда мама меня утешала. Последний раз, когда я поверила, что пройду по конкурсу…

— А ты помнишь, что почувствовала в то первое утро, когда проснулась, уже зная, что беременна?

— Не очень. Кажется, я помчалась в туалет, потому что меня тошнило…

Из-за двери комнаты Манон появилась Одиль.

— Постель готова. Надо будет укрепить шкаф, а то он вот-вот развалится, это ты попросишь мужчин. А теперь, девочка, иди отдыхай, этот день и так был для тебя слишком долгим.

Манон отложила в сторону кота — тот остался лежать, свернувшись клубком, в ожидании, что его будут гладить до самого утра. Пожелав друг другу спокойной ночи, все разошлись по своим комнатам. Манон первая закрыла дверь. Несмотря на свою близорукость Эндрю разглядел, что Одиль слегка помахала ему, прежде чем скрылась за своей. Он в ответ тоже помахал и пошел укладываться, чтобы перед сном обо всем рассказать Джерри и Диане.