Генка Пыжов — первый житель Братска - Печерский Николай Павлович

— И не один, а три. Один раз на доске показателей и два раза на заборе… К тому же ты еще ябедник. Мне говоришь «со Степкой дружить не буду, он мой враг», а Степке говоришь…

— Я ничего Степке на говорил. Я только сказал, что ты хвастун…

В общем, мы чуть не поссорились. Но потом мы поняли что дракой делу не поможешь, и решили идти в избушку варить Степкин чай. Шишки у нас еще со вчерашнего дня остались, вода тоже была под боком. Возле избушки темнела неглубокая, заросшая травой ямка. На дне ее клокотал быстрый родничок. Но чай сварить мы так и не успели. Едва в печке разгорелись и начали потрескивать дрова, за окном послышались быстрые шаги, и на пороге нежданно-негаданно появился воскресший из мертвых Степка.

— Ой! — вскрикнула Люська и уронила котелок на пол. — Это ты, Степа, или не ты?

Смешной вопрос! Кто же другой? Привидение?

— Где ты был? — спросил Комар. — Мы думали, тебя волки загрызли.

Степка нахмурил брови.

— Скверные дела, ребята. Идти вперед нельзя: там обрыв.

— А если на веревке перебраться, как альпинисты? — посоветовал я.

Степка не забыл вчерашней истории и не ответил мне.

Вместо того чтобы обсудить мое смелое и остроумное предложение, он поторопился выдвинуть свой собственный план спасения. Мы пойдем на берег Ангары и будем ждать случайного катера. Проплывет кто-нибудь сверху — значит, спасены, а нет… Впрочем, что будет, если неудачный план Степки сорвется, лучше не говорить.

Но Степка все же убедил Люську и Комара.

— Катера каждый день по Ангаре ходят, — обнадежил он. — А может, нас уже и разыскивают…Что поделаешь — куда все, туда и я. Не могу же я один переправляться через пропасть по веревке!

Мы вышли на высокий берег Ангары и стали ждать. Припекало солнце. С каждой минутой все сильнее хотелось есть. Ягоды уже совсем опротивели. Языки у нас прокисли и стали шершавыми, как сосновая кора. Говорят, будто во Франции едят лягушек. Что ж, вполне возможно. Если хорошенько поджарить, я тоже могу попробовать. Обидно только, что лягушки в Ангаре не водятся…

А катера все не было и не было. Ангара стремительно неслась вдоль холмистых берегов. Казалось, вместе с ней бегут в неизвестные дали и берег, и сосны, и кудрявые облака… Я прилег на жесткую, выгоревшую на солнце траву и уснул. Когда я снова открыл глаза, солнце уже клонилось к вечеру. По Ангаре разлилось от правого до левого берега красное зарево. Рядом со мной лежали Люська и Комар. Только Степка не смыкал глаз. Он неподвижно сидел на кочке и смотрел вдаль.

— Катер! — неожиданно крикнул он. — Катер!

Наверно, с такой же радостью кричал матрос на корабле Христофора Колумба, когда увидел после долгих скитаний по океану далекую полоску берега.

Мы танцевали на берегу какой-то дикий танец, кричали «ура» и обнимали друг друга.

Катер шел в нашу сторону. Издалека все отчетливее долетало веселое татаканье мотора.

А вдруг нас не заметят!

Нет, этого не может быть.

Степка снял рубашку и стал размахивать, как флагом. Не щадя сил, мы начали кричать, звать на помощь. Жаль, что у нас не было ружья. Но что поделаешь, достать в тайге ружье не мог даже такой находчивый человек, как Степка.

По-настоящему мы пожалели о ружье позднее. Катер поравнялся с нами и, не сбавляя хода, помчался дальше.

Еще несколько минут — и наше счастье скрылось за поворотом реки.

— Далеко все равно не уплывут, — сказал Степка. — Там порог.

На великой сибирской реке Ангаре, кроме Падунского порога, есть и много других — Братский, Похмельный, Пьяный, Долгий, Шаманский. Один порог даже называется «Пьяный бык». Почему у него такое название, не знаю. Наверно, порог сердитый и страшный, как пьяный бык. С пьяными, по-моему, лучше не связываться. Однажды наш сосед напоил вином в виде научного опыта петуха. Представляете, что этот петушиный пьяница сделал: он взлетел на голову дворника и начал клевать ее, как арбуз. Когда разбойника прогнали, он взмахнул крыльями и полетел через забор на крышу трамвая. Милиционер на перекрестке машет рукой, свистит в свисток, а петух — никакого внимания. Смотрит свысока на людей и кричит на всю улицу: «Ку-ка-ре-ку!» Если петух так неприлично себя ведет, что же будет с пьяным быком! Впрочем, дело не только в быке. Не стоит пить водку и людям. Я, например, эту гадость и в рот никогда не возьму. Я буду пить только газированную воду с двойным сиропом и томатный сок.

Степка оказался прав. Не успело погаснуть на Ангаре вечернее зарево, мы снова увидели катер. Против течения он шел значительно тише, чем прежде. Катер упрямо раздвигал своим носом ангарскую воду. Впереди вскипали два упругих белых гребня. Теперь он уже не пройдет мимо. Ни за что не пропустим его. Мы развели на берегу большой костер и сверху набросали сухой травы и зеленых березовых веток. Повалил белый густой дым. На катере заметили наш сигнал и повернули к берегу. Он подходил все ближе и ближе.

— А вон мой папа! — радостно вскрикнула Люська, затанцевала и затараторила: — Абсолютно точно, абсолютно точно! Папа, папа, папа!

На катере было четыре человека: отец Люськи, отец Комара, лоцман Петр Иович и мой отец. Он стоял впереди всех и махал мне рукой.

— Здравствуй, папа! — крикнул я и побежал по каменистому склону к воде.

Отец спрыгнул с катера, обнял меня и сказал:

— А я думал, ты снова в бега ударился.

Обнимались все: и Комар со своим отцом, или бывшим «малым», и Люська с папой, и Петр Иович со Степкой.

— Однако, у вас лодка есть, — недовольно сказал Петр Иович Степке, — почему не переправил ребят на ту сторону?

Степка указал глазами на мешки.

— Нельзя, однако. Жулики там…

Мы рассказали, что произошло в тайге, и, в свою очередь, узнали историю нашего клада. Какие-то дерзкие жулики ограбили прошлой ночью магазин на Падуне. Найти их не удалось. Жулики будто в воду канули. Поможет теперь наше сообщение милиции или нет, сказать трудно. Но хорошо уже и то, что мы сделали одно полезное дело: клад теперь был в наших руках.

Между прочим, Комар чуть не испортил мне хорошее настроение. Когда все разместились и катер уже отчалил от берега, этот ябедник нахально сказал отцу:

— А ваш Генка пылесос выбросил…

Но отец не обратил никакого внимания на это пустое сообщение. Он обнимал меня за плечи и говорил:

— Ну, Генка, теперь у нас с тобой пойдет все по-иному. К нам приехала бабушка…

Глава двадцать вторая

ЕЩЕ РАЗ О ПАЛЬМЕ И МАННОЙ КАШЕ. КАК ОЧИЩАЮТ ДНО БРАТСКОГО МОРЯ. Я НИЧЕГО НЕ ЗНАЛ ОБ ЭТОМ…

На берегу меня ждала еще одна новость: отец переехал из Степкиной избы в семейную палатку номер шесть. Кроме нас, в этой большой, с железной печкой посередине палатке жили еще двое рабочих, Комар, его отец и мать.

У всех жильцов были отдельные «комнаты» из фанерных перегородок. Вместо дверей у входа в каждую комнату висели пестрые ситцевые занавески.

У нас в комнате, или, как отец шутя называл, «кабине», было очень уютно. Кроме трех кроватей, нашлось место и для обеденного стола, стульев и даже белой деревянной тумбочки. На тумбочке весело горел электрический ночничок. По-моему, ничуть не хуже, чем в Москве. Только пальмы не было. Проводники решительно отказались пустить бабушку в вагон с южным деревом.

«Внесете только через наш труп», — заявили они.

Почти перед самым отходом поезда бабушка отдала пальму какому-то носильщику. Теперь, вспоминая об этой печальной истории, бабушка вытирала платочком заплаканные глаза и говорила:

— По крайней мере, отдала пальму хорошему человеку.

— А откуда ты знаешь, что он хороший? — спрашивал отец.

Бабушка укоризненно смотрела на отца и качала головой:

— Ну что ты говоришь, Паша! Я сразу по лицу увидела…

Бабушка очень обрадовалась мне. Обняла, расцеловала и тут же принялась стряпать.

— Это просто беда, какой худой стал! Мощи, и только!

Через полчаса на столе дымились тарелки с манной