1900. Русские штурмуют Пекин - Дмитрий Янчевецкий

Поэтому мы приказали великому советнику и помощнику пекинского градоначальника Чжао Сю Цяо отправиться вчера в качестве нашего императорского комиссара, восстановить мир и призвать народ и ихэтуанцев немедленно разойтись и вернуться каждому к своим занятиям и обыденным делам.

В случае изменники и бунтовщики будут пытаться подстрекать народ к восстанию, грабежу и разорению страны, мы приказываем, чтобы последователи „Кулака правды и согласия“ выдали властям главарей, для наказания их согласно законам страны. Если же некоторые будут настолько неблагомыслящи, что станут упорствовать в неповиновении нашим повелениям, то с ними будет поступлено как с бунтовщиками и мы сим предупреждаем их, что когда прибудет великое войско, то их отцы, матери, жены и дети будут разлучены друг от друга и рассеяны, их жилища разрушены, а они сами убиты. Таким образом они сами навлекут на себя клеймо противозакония и измены своей родине. Но тогда будет поздно раскаиваться. Наше сердце наполняется жалостью, когда мы думаем о том возмездии, которое поразит наш народ.

Поэтому мы сим объявляем, что если после этого предупреждения найдутся такие, которые откажутся повиноваться нашим повелениям, то мы немедленно дадим приказ главнокомандующему Жун Лу послать генералов Дун Фу Сяна, начальника Гансуского корпуса, Сун Цина и Ма Ю Куня, начальника Сычуаньского корпуса, с их войсками, наказать бунтовщиков и рассеять их.

Наконец, при отправлении войск первой целью должна быть охрана народа, повинующегося закону. Однако теперь мы узнаем, что войска, посланные чжилийскими местными властями, не только не оказывали этой охраны и не обуздывали дурных страстей, но, наоборот, сами были виноваты в разорении страны. Поэтому мы ныне приказываем чжилийскому вице-королю Юй Лу тотчас же произвести дознание по этому делу, а также послать надежных чиновников для тайных дознаний. Если окажется, что эти военные власти действительно виновны в том, что потворствовали людям в их грабежах и разбоях, то таковые виновные чины должны быть немедленно казнены. Никакой снисходительности или милости не должно быть им оказано.

Пусть этот указ будет отпечатан на желтой бумаге и объявлен по всей стране, как предупреждение народу и войскам.

Пусть все знают наши повеления!»

Как должны были понять китайцы этот императорский указ, составленный настолько умно и дипломатично, что с формальной стороны он мог дать удовлетворение как боксерам, так и посланникам?

В указе прежде всего находится важное указание на то, что главною причиною народного возбуждения является христианство. Все движение построено на том, что народ недоволен западною верою, миссионерами и их паствою. Указ говорит, что христианство — законная и давнишняя религия в Китае, которая учит своих последователей добру. И рядом сделан укор миссионерам в том, что они не умеют делать выбора между обращаемыми в христианство, среди которых многие только подрывают доброе имя западной веры. Общество И-хэ-цюань, которое за свои противодинастические стремления при императоре Цзя Цин было воспрещено, ныне официально признается этим указом под новым именем И-хэтуань, несмотря на то, что весь смысл и девиз этого общества — поход против иностранцев. При этом указ объявляет, что трон будет относиться как к христианам, так и к боксерам без всякого различия, двусмысленно приравнивая одних к другим.

По-видимому, в то время китайское правительство, по крайней мере в лице сановников, захвативших в свои руки власть, уже решилось, если это будет необходимо, на войну с державами. В таком случае боксеры являлись для него самым ценным союзником, который мог бы дать сколько угодно кадров фанатически настроенного ополчения. Поэтому правительственный указ разрешает и даже поддерживает деятельность боксеров, как народных дружин для земской самообороны, но при этом он требует, чтобы боксеры не дрались с самими китайцами, не грабили своих деревень и не разоряли своей собственной страны.

Удивительно, что в это время, когда уже несколько иностранных миссионеров и строителей железной дороги, вместе с женщинами, погибло от рук боксеров, в указе говорится только о том, чтобы боксеры не нападали на китайцев-христиан, не разоряли церквей китайских христиан и не разрушали дорог китайского правительства.

Однако в указе ни прямо, ни косвенно нигде не выражено, чтобы боксеры не нападали на иностранцев. Там, где предстоит война с иностранцами, китайцы должны забыть свои внутренние раздоры и распри и дружно сплотиться, чтобы общими силами ударить на общего внешнего ненавистного врага. Отныне народ, боксеры и войска должны действовать в полном согласии и единении, а не драться друг с другом. Этого согласия и объединения требует и самое название «Ихэтуань».

Отныне китайское правительство берет само в свои руки главное руководительство народным движением, и оно будет строго карать всякого, кто станет действовать независимо от правительства и вносить какие-либо смуты внутрь народа. Всякие беспорядки, разбои и грабежи между китайцами воспрещаются. Но девиз боксеров, написанный на их знаменах: «Уничтожение иностранцев», не был воспрещен указом пекинского высшего правительства.

В конце указа помещено тяжкое обвинение против некоторых китайских войск Чжилийской провинции за учиненные ими грабежи. Это обвинение касается, без сомнения, войск генерала Не Шичена, разбившего боксеров и сжегшего несколько боксерских деревень и за это навлекшего на себя крайнее неудовольствие высших сфер Пекина.

«Китайцы! Сплотитесь дружно, прекратите распри и готовьтесь к войне с заморскими дьяволами!» — вот мысли, которые могли читать китайцы между строк дипломатического богдыханского указа.

Вооруженная колония

Мирный торговый и деловой Тяньцзинь, в котором если и велась борьба, то только между банками и различными офисами из-за коммерческих выгод и процентов, стал настоящим вооруженным лагерем.

Ночью, покончив все дневные дела и выпив последний стакан новейшего нектара «сода-виски», утоляющего жажду, придающего бодрость, веселость и регулирующего самое капризное пищеварение, и вернувшись домой, тяньцзиньские джентльмены не предаются благодетельному сну и покою, предоставляя то и другое дамам, но жертвуют и своим сном и комфортом во имя героизма — защиты города и охраны дам.

После знойного, душного и тревожного дня прекрасная лунная ночь освежает своею прохладою взволнованных и утомленных тяньцзинцев.

Одевшись в костюм бура, или зверобоя, или следопыта из романов Майн-Рида и Фенимора Купера, скрестив на груди две перевязи с патронами, перекинув винчестер через плечо, заткнув за пояс револьверы, надвинув на голову какую-нибудь шляпу мрачного вида и прицепив сбоку флягу, в которую для отваги налито виски или бренди, тяньцзиньские волонтеры начинают обходить город. Кто идет пешком, кто тихо скользит на велосипеде, а кто гарцует верхом на китайской лошадке, подстриженной и подскобленной на английский лад.