Отнять всё - Джейн Лителл

Денек выдался отличный. Ярко светило солнце, и его лучи золотили прибрежный пейзаж. Мы пересекли большую, без единого дерева, пустошь, окруженную кустарником, совершенно бесформенным от постоянного воздействия ветров. Почва здесь сланцевая, кое-где на поверхности выступали слои гранита. Изжелта-зеленую траву усеивали лиловые цветы. Справа пенилось под гранитными утесами море.

Бóльшая часть пути пролегала по ровной местности, пока не начался крутой спуск к тому самому месту, куда мы держали путь. Идти с Билли на спине я побаивалась; Маркус прошел вперед и помог мне спуститься. Перед нами открылось плато, поросшее цветущим вереском. Оно кончалось крутым утесом. Ступенчатый гранит переходил в рифы, которые смыкались вокруг естественного бассейна. Море, поднимаясь во время прилива, наполняло эту чашу водой – такой прозрачной, что трудно было понять, насколько там глубоко.

– Просто фантастика! – восхитился Маркус.

Мы разложили вещи и расстелили одеяло подальше от обрыва.

– Пойду прямо сейчас.

– Ты поесть не хочешь?

– Нет, попозже. В эту воду так и тянет.

Он достал комбинезон. Я посадила Билли на одеяло, помогла Маркусу одеться. Его мощные плечи еле влезали в рукава. Я поцеловала его в затылок; он повернулся и тоже меня поцеловал.

– А не опасно нырять одному?

– Нисколько. Я ведь не погружаюсь, просто поплаваю с трубкой.

Он сложил в заплечный мешок маску, трубку и ласты, перекинул его через плечо и стал быстро спускаться к воде. Нет, с Билли на спине я бы там точно не прошла. Внизу он сел, надел ласты, в радостном нетерпении помахал рукой и прыгнул в воду. Я вернулась к Билли и укачивала его на руках, пока он не уснул. Тогда я уложила его, примостив рядом рюкзак для снаряжения, чтобы давал тень, и пошла посмотреть на Маркуса. Он плавал и нырял, только ласты мелькали над водой. Пловец он отличный, сильный и был тут совершенно в своей стихии.

Я легла рядом с Билли и смотрела, как кружат в небе чайки. Мир и покой… Легкий бриз чуть шевелил заросли вереска, и воздух благоухал. Кто-то мне говорил, что вереск пахнет, только когда светит солнце, и вот сегодня мне удалось вдохнуть его аромат.

Потом я решила приготовить все для пикника. Перекатилась на живот, чтобы встать, и заметила в прозрачном кармашке на рюкзаке бирку. На ней энергичным почерком Маркуса было написано его имя и адрес. Я присмотрелась: адрес точно хельсинкский. Бирка покосилась, и я вынула ее, чтобы вставить как следует. В кармашке обнаружилась фотография, обрезанная по размеру бирки. Я взяла ее в руки: Маркус, совсем молодой, в белой футболке и шортах хаки сидел на пристани. Он обнимал за худенькие плечи женщину. Женщина, загорелая, была одета в пляжный бирюзового цвета сарафан; лицо обрамляли светлые волосы. Она утопала в объятиях Маркуса, вполоборота глядя на него. Он казался очень счастливым, а она просто сияла красотой. И женщина эта была – Хейя.

Я перевернула фотографию и прочла надпись: «Однажды ты найдешь ее и вспомнишь, как мы были счастливы».

Я содрогнулась. Меня вдруг затошнило. Мне почудилось, что парящие в небе чайки выкрикивают и выкрикивают эти слова:

…как мы были счастливы…

…как мы были счастливы…

От ужаса и боли я опустилась на колени и обхватила руками голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Меня мучила физическая боль, словно кто-то бил меня. Помимо боли я чувствовала бесконечное унижение: столько месяцев мне лгали. Мой строгий, правдивый, безупречный Маркус оказался лжецом. Он лгал мне все время, не пускал в свою жизнь, давал мне понять, какая я недалекая, раз хочу знать о его прошлом. И хуже всего – она-то все знала. Знала, что он мне лжет. Я вспомнила ее лицо, вспомнила, как она иногда поглядывала на меня издали, с любопытством и презрением.

Ни минуты не могла я там оставаться. Не могла заставить себя взглянуть в его лживые глаза. Я схватила Билли и стала усаживать его в рюкзачок. От резкого пробуждения он расплакался. С собой я взяла только фотографию и бутылку воды, остальное бросила там.

Взбираться на холм с Билли на спине было нелегко. Я поскальзывалась, обдирала ноги. Бросив бутылку, я стала карабкаться, помогая себе обеими руками. По груди катился пот, кожу на ладонях саднило, лямки рюкзака натирали спину. Однако все это было ничто по сравнению с охватившими меня горем и гневом.

Кое-как я добралась до деревни с уродливыми покосившимися домишками и только тогда достала телефон и вызвала такси, чтобы проехать две мили до гостиницы. В этой деревушке таксопарка, конечно, не было, и ждать машину пришлось долго. С Билли на спине я ходила туда и обратно по главной улице и боялась, что Маркус нас догонит. Наконец такси прибыло. Водитель очень удивился, что его вызвали в Боталлак.

– Неблизко от Сент-Ива, да еще с ребенком. Неужели пешком шли?

– Нет, – слабо сказала я.

– Автобус тут редко ходит.

– Немного не рассчитала. – Мне хотелось, чтобы он поскорее отвязался.

В гостинице я почти бегом кинулась в наш номер, торопливо сложила вещи – свои и сына. От злости и ревности кровь стучала в висках. Присев к столу, я написала записку:

Этот снимок я нашла в твоем мешке. Вы с Хейей были любовниками и, возможно, до сих пор любовники. Ты мне лгал. Я спрашивала у тебя про нее, а ты мне – лгал. Ты выставлял меня дурой, но я чувствовала: что-то здесь не так. Во мне все болит от твоей чудовищной лжи.

Хейя

Август

– Хорошее платье, – заметил Тим из-за кипы гранок. – Совсем как у Жаклин Кеннеди.

Я поблагодарила. Ради обеда с Филипом и рекламодателем я надела светло-голубое льняное платье.

– Скорее, как у Одри Хепберн, – поправила Стефани.

– Да нет, она всегда носила черное, – отозвался Тим.

И они, как это часто бывало, скорчили друг другу гримасы.

Пока мы спускались по лестнице, Филип рассказал мне о мистере Чадли, с которым мы собирались обедать. Тот занимался маркетингом большой и процветающей туристической компании и уже заплатил нашему журналу немало денег.

Виктория, увидев, как мы вместе выходим из редакции, приняла обиженный вид.

Секретарша Филипа заказала нам столик у «Одетт», в десяти минутах ходьбы от редакции. По дороге я поведала шефу, как однажды в Финляндии вела церемонию вручения наград за достижения в рекламном бизнесе. Это, как я и ожидала, его впечатлило.

Мистер Чадли запаздывал, и когда вошел, Филип уже взялся за красное вино. Да, наш гость часто ходил на деловые обеды. На нем был костюм в тонкую полоску, не очень подходящий для августовского дня. Они с Филипом знали друг друга давно и тут же принялись друг над другом подшучивать. Оба заказали себе тяжелые блюда – тушеного кролика и жареного голубя. Я выбрала ризотто с горошком и мятой.

О наследии ЮНЕСКО мы говорили не так уж много. Как я и думала, меня пригласили, чтобы украсить обед. Почти в самом конце Филип упомянул о церемонии награждения, которую я вела, и пришлось рассказать, что в Финляндии я работала телеведущей. Мистер Чадли выразил удивление, – почему я ушла? Не скучаю ли по телевидению? Я была разговорчивей, чем обычно, поскольку хотела заручиться поддержкой Филипа. После ухода мистера Чадли Филип заказал кальвадос.

– Что ж, все прошло хорошо. Ты ему явно понравилась. Нужно и в следующий раз тебя взять.

– Буду очень рада.

– Значит, тебе нравится новая работа?

– Приятно работать в лучшем лондонском журнале, посвященном архитектуре.

– И никаких сожалений? Наверное, заработок меньше?

– За годы работы на телевидении денег я накопила. Минус, наверное, только один – мне трудно работать в коллективе. Всякие разговоры, сплетни мне надоедают, а иногда просто неприятны.

– А сплетничают много?

Филип говорил как бы невзначай, но я заметила, что ему интересно.

– Конечно. Как и на телевидении.

– И о чем?

– О тебе, Филип. – Я игриво улыбнулась. – Подчиненные всегда сплетничают про шефа.

– Вот она, благодарность! Ведь только благодаря моим стараниям журнал приносит прибыль, и они получают зарплату.

Я и так уже рисковала: вдруг наступила на любимую мозоль? Хватит для первого раза. Намекнуть, что именно Кэти сообщила его жене об интрижке с Андреа, – будет, пожалуй, слишком. В следующий раз. Пусть эта мина взорвется позже и доставит ей серьезные неприятности.

Филип заплатил по счету, и мы вышли. Я решила изобразить раскаяние.

– Извини, если огорчила. Я не хотела. Мне очень понравился обед.

Он резко остановился и посмотрел на меня, словно мои слова его взволновали.

– Мне тоже. И ты меня ничуть не огорчила.

Потом он сказал, что скоро уедет в отпуск в Тоскану, на три недели. А потом хотел бы пригласить меня на обед. Я, разумеется, согласилась.

Кэти

Август

Я опять вызвала такси и поехала к Дженни. Уже подъезжая к ее дому в Ньюлине, я вспомнила: тетя куда-то собиралась почти на весь день. Я заплатила таксисту – отпускные, слава богу, были с собой – и подергала переднюю дверь – вдруг не заперто? Заперто. Вместе с коляской я обошла дом – задняя дверь тоже заперта. Я притащила к ней чемодан и там бросила. Никуда наше барахло отсюда не денется, это же не Лондон. Время – около трех, а Дженни вряд ли вернется раньше шести, нужно где-то провести три часа.