Ответный удар - Михаил Ахманов

Что-то зрело в душе Клауса Зибеля, Оберегающего Земли, что-то отчасти человеческое, отчасти унаследованное от далеких предков, от печального родителя, которого он, должно быть, не увидит никогда. Такое сильное и непривычное чувство! Но, обращаясь к прошлому, к той своей половине, что оставалась изгоем-метаморфом, он понимал: то пробуждается древний инстинкт продолжения рода. Он, увечный, не мог его продолжить сам, даже если бы вернулся к истинной своей природе, но была иная связь, духовная, а не телесная, и он ощущал, как год от года эти связи крепнут.

Должно быть, он превратился в человека. Возможно, остался тем, кем был, но время одиночества закончилось.

– Спасибо, – сказал Коркоран. – Спасибо, что ты мне это рассказал. Я тронут твоим доверием.

Зибель, будто бы в знак благодарности, кивнул. Две или три минуты они сидели в молчании и тишине, потом Коркоран, бросив взгляд на таймер, протянул руку и включил интерком.

– Скоро смена вахты, Клаус. Скажи… все эти века… все эти безумно долгие столетия… у тебя никого не было? Ни друга, ни воспитанника, ни женщины?

– Нет, – произнес Зибель, – нет.

– Что-то теперь изменилось?

– Возможно. Я…

В вокодере устройства связи раздался шорох и сразу за ним – голос помощника Праа:

– За время моей вахты происшествий не случилось. Вахту сдала!

– Вахту принял, – отозвался Николай Туманов. – Там кофе приготовили, Селина. Еще горячий.

– Спасибо. Выпью с удовольствием.

Щелкнув клавишей интеркома, Коркоран посмотрел на Зибеля. Может быть, на Изгоя? Не все ли равно, подумалось ему. Не в имени суть и даже не в телесном облике. Доверие и понимание – вот что гораздо важнее.

На лице его друга блуждала улыбка. Склонив голову, он к чему-то прислушивался, словно голос Селины Праа еще звучал в маленькой тесной каюте.

– Я хотел сказать, что этот облик, – Зибель коснулся щеки, – не постоянная величина. – Если я стану моложе лет на десять… даже на двадцать… если я все ей расскажу… Как ты думаешь, она не испугается?

Теперь улыбнулся Коркоран.

– Не испугается. – Подумав, он добавил: – Айт т'теси… Я рад, что тебе приходят такие мысли.

Глава 5

Обсервационный зал «Европы» был огромен. Он находился на палубе «А», сразу за ходовой рубкой и централью управления, – пространство размером с футбольное поле, накрытое пленочным экраном, повторявшим контуры внешней обшивки. Сейчас зал казался окном, распахнутым в космос; в глубине экрана пылали чужие созвездия, и не верилось, что там, над головой, не прозрачный купол, а несокрушимая корабельная броня с десятками видеодатчиков. Коркоран, долго прослуживший на «Европе», помнил этот зал пустым, если не считать общих построений экипажа, адмиральских смотров и других торжественных случаев. Но в этот раз свободного места оставалось немного. В дальнем конце, у переборки, отделяющей рубку, мигал огнями пульт контроля МАРов[28] – «филинов» на флотском жаргоне; посередине громоздились приподнятые на кронштейнах полусферы для визуальных наблюдений, связанные с телескопами, и другое оборудование научной группы; вдоль стен выстроились двумя шеренгами рабочие столы, четыре раздаточных автомата, санблок с переносным душем и несколько диванов. На одном кто-то спал – специалисты Исследовательского корпуса работали здесь не первые сутки и, похоже, не спускались на жилую палубу для отдыха.

Часть зала, отгороженная большими квадратными экранами, была оборудована для совещаний. Здесь стояли кресла из жесткого пластика, колонки голопроекторов, выносной терминал корабельного Ультранета и Болтун Бен – транслятор-переводчик, который, по мысли его создателей, был призван облегчить общение с фаата. Всю эту зону накрывало звукопоглощающее поле; Коркоран мог наблюдать, как у приборов суетятся астрофизики, ксенологи, лингвисты, но за незримый звуковой барьер не проникало ни слова, ни шороха. Они были тут на виду и в то же время в полной изоляции. Коммодор сидел, вытянув длинные ноги, Коркоран и Хоакии Ибаньес, глава научного сектора «Европы», стояли, посматривая на экраны, Асенов, эксперт-ксенолог, колдовал у терминала.

– Продолжайте, доктор Ибаньес, – сказал Врба, чуть наклоняя голову со светлым ежиком волос. Они отливали золотом, будто начальник экспедиции подобрал их специально в цвет шевронов и застежек своего мундира.

– Да, мой командир. Пожайлуста, седьмую схему… так, отлично… благодарю, сеньор Иван. – Ибаньес, смуглый темноглазый галисиец, отличался безукоризненной вежливостью на староиспанский лад: подчиненных называл сеньорами и коллегами, а старших и равных по рангу – донами и кабальеро. – Итак, перед нами система Гаммы Молота, результат трехдневных наблюдений. Час назад мы получили последние данные с «Африки» и «Азии» и с запущенных ими МАРов. Полагаю, кабальерос, что все интересные объекты обнаружены и их траектории уточнены. Вплоть до астероидов, которые можно найти с такого далекого расстояния.

«Три дня!.. только три дня! – подумал Коркоран. – Молодцы!» Научный сектор экспедиции был, безусловно, на высоте. Вслушиваясь в скороговорку Ибаньеса, он разглядывал мелькавшие на экранах схемы, графики и таблицы с параметрами планетных орбит. Вынырнув из безвременья Лимба, эскадра выполняла рекогносцировку окрестностей Гаммы Молота. Корабли дрейфовали в сгущениях кометной зоны, подальше от внешних планет; здесь, как в Солнечной системе, дистанция между центральной звездой и облаком Оорта составляла около светового месяца, но крупных роев было не два, а восемь – масса возможностей, чтобы спрятаться быстро и надежно. Кометы, немного пыли и камней, сцементированных застывшими газами, распределялись в облаке неравномерно, и пустые промежутки, зиявшие между роями, достигали сотен миллиардов километров. Однако лучшей возможности для скрытных наблюдений не представишь – на дальних расстояниях, в веществе роя, ни один локатор не найдет чужие корабли. Чтобы ускорить работу, «Азия» и «Африка» прыгнули к двум сгущениям по другую сторону местного светила, а МАРы выпускали выше и ниже плоскости эклиптики – это повышало точность результатов.

– Восемь планет, – сказал Ибаньес, демонстрируя очередную схему. – Восемь, если считать планетами три небесных тела в непосредственной близости от звезды. Очень небольшие – массы вдвое-втрое меньше, чем у Меркурия, а расстояния до солнца – четверть астрономической единицы. Это радиус орбиты третьего планетоида.

– Два первых, очевидно, не видны? – спросил Коркоран.

– Ненаблюдаемы – скажем так, дон капитан. Первый чуть ли не в солнечной короне, второй вблизи нее и очень мал. Элементы их орбит рассчитаны по возмущениям в движении третьего спутника. Учитывая наши задачи, эти тела не представляют интереса. Ни воды, ни атмосферы, сила тяжести около одной десятой «же», температура просто чудовищная… на поверхности третьего планетоида пятьсот по Цельсию… как минимум пятьсот.

Не представляют, молча согласился Коркоран: любая деятельность, строительство баз или добыча руд, затруднена и потому невыгодна. Врба, очевидно, придерживался того же мнения – повел рукой и произнес:

– Дальше, доктор.

– Дальше у нас, кабальерос, два вполне землеподобных мира с кислородными атмосферами. Полагаю, что четвертая, более теплая планета, это Роон, а пятая – Т'хар, но даже на нем климатические условия вполне приемлемы: средняя температура выше ноля. На Рооне – плюс восемнадцать… потеплее, чем на Земле…[29] Расстояние до звезды – ноль семьдесят семь астрономической единицы, гравитация ноль девять «же», период вращения – двадцать восемь и три десятых часа, в году триста двадцать суток.

– Искусственные сооружения? – отрывисто спросил коммодор, переводя взгляд на Асенова.

Ксенолог пожал плечами:

– Ничего такого, сэр, что можно было бы заметить отсюда, из облака. Ни городов, ни крупных орбитальных сооружений вблизи планеты. И в радио-диапазоне они почти не светят.

– Согласно имеющимся данным, – негромко произнес Коркоран, – у бино фаата Третьей Фазы нет городов. Привычных для нас развлечений тоже нет. Нельзя ожидать, что мы поймаем какие-то теле– или радиопередачи с полезной информацией.

– Вам виднее, капитан. Вы у нас эксперт.

Врба повернулся к нему, его суровое лицо было по-прежнему невозмутимо, но краешки губ дрогнули – коммодор изобразил улыбку. По опыту общения с ним Коркоран давно уже знал, что Карел Врба зря улыбок не раздаривает. Собственно, он ничего не делал зря или просто так, и даже ментальный дар не всегда позволял уловить его намерения, намеки либо действия, которые последуют в ближайшую минуту. Как и положено хорошему военачальнику, Карел Врба был человеком неожиданным.