Молчание сонного пригорода - Дэвид Галеф

Я глянул на часы. Игра начиналась в девять, но арбитр, старшеклассник по имени Даг, еще не появлялся. Мама Хуана выхватила из сумки сотовый телефон и предложила устроить ему разнос. Но ни у кого не было номера, никто даже не знал его фамилии. Все пожимали плечами. В конце концов Горди подскочил ко мне:

— Эй, Майкл, вы же когда-то играли, так?

— Ну да…

— Слушайте, по-моему, Даг уже не появится. А ребята ждут. — Он наклонил голову. — Будете нашим арбитром?

Я отступил назад, как новобранец, не желающий быть добровольцем.

— Мм… даже не знаю…

— Давайте, это же просто дети. Правила вы знаете. А свисток и секундомер у меня в сумке.

Я посмотрел на обе команды и на всех родителей, топтавшихся вокруг поля. Я увидел Алекса, мою «стрекозу», как он храбро бежал за мечом и темно-русая челка падала ему на глаза. Я вспомнил, что решил быть славным парнем.

Через десять минут я трусил за грязным мячом вместе с двумя десятками ребятишек, которые выстроились в ряд, словно парашютные стропы. Главное действие разворачивалось примерно следующим образом: седьмой номер «Жала», крупный мальчишка телосложением с десятилетнего, низкой дугой отправил мяч вперед, мяч остановил Марк, сын Горди, второй номер «Стрекоз». После чего мяч вылетел за пределы поля. Я свистнул в свисток и, изобразив свою улыбку славного парня, махнул рукой вдоль поля. «Вбрасывает „Жало“». Мяч отскочил от головы пятого номера «Жала» и полетел через поле. За мячом бросился летучий клин мальчишек, но седьмой номер «Жала» всех обогнал, до ужаса напугав нашего вратаря, и удар в левый верхний угол открыл счет. Сын Горди Марк в раздражении пнул штангу ворот. Мама Хуана топнула ногой по дерну и обругала кого-то дурнем.

Вся игра шла примерно в этом стиле. К концу тайма у меня уже не хватало дыхания бегать за мячом, но важный статус поддерживал мои силы. В тот единственный раз, когда мяч подкатился к Алексу, не знаю, о чем он думал, заснул, что ли, но он нагнулся и спокойно поднял мяч. Мой резкий освист вывел его из ступора.

— Нарушение! — крикнул папа. — Штрафной удар «Жала».

Алекс выронил мяч, словно он был горячий, и я не забуду его взгляд, будто его предали.

На последней минуте игроки «Жала» сгрудились вокруг меня и мяча, и один из них ударил меня ногой прямо по голени. Черт! Нога зазвенела от боли, как наковальня от удара молота. Я не видел, кто это сделал, поэтому только состроил страшную гримасу и хромал до свистка и конца игры. К этому времени голень у меня пульсировала, как второе сердце. Горди поблагодарил меня, и я нашел Алекса на заднем сиденье машины, уже пристегнутого, с открытым на последней странице очередным триллером «Секрет скользкого склона».

— Слушай, — сказал я ему, — извини, но я не мог не засчитать тебе нарушение.

Ни слова в ответ. Он продолжал читать.

— Эй, я с тобой говорю. Хотелось бы услышать ответ.

— Что?

Но он так и не поднял глаз, поэтому я забрал у него книгу. Похоже, он был искренне удивлен.

— Ты чего?

— Ты меня не слушал.

— Ладно, папа, извини.

Казалось, он раскаивается, и я посчитал этот эпизод победой, даже, может быть, триумфом своей тактики славного парня. Но когда я собрался было обойти машину к своему месту, он протянул руку:

— Можно мне взять книгу?

Домой мы ехали молча. Обычно после игры Джейн выходила к машине, чтобы, как она выражалась, выслушать отчет, но не в этот раз. Недоуменно подождав, мы потащились в дом: мужчины идут со стадиона. У меня еще ныла голень, поэтому я пошел взять льда из морозилки. Алекс вошел за мной, поднялся к себе и закрыл дверь. Я сидел за кухонным столом и нянчился со своей ногой. Мне хотелось всем в доме показать желтую карточку — но это не соответствовало роли славного парня. Лучше назначить всем пенальти, и можете начинать с меня.

Сверху донесся голос Джейн, она говорила по телефону:

— Нет… да… конечно, выпить, с удовольствием…

В ее голосе звучали какие-то странные, но знакомые нотки. Сначала до меня не доходило, что это, а я потом вспомнил: так она разговаривала, когда мы только начали встречаться. «Да, в восемь подходит… нет, мне все равно, что есть, я успею проголодаться…» или «Хорошая идея… а что это за вечеринка?». Смешок. «Как я вас узнаю?»

На самом деле мы впервые увидели друг друга на пьяной вечеринке в бруклинской квартире возле железной дороги, где жил приятель нашего общего приятеля. Нам было немного неловко, потому что у нас создалось впечатление, что там все знали друг друга, кроме нас.

— Малыш Микки, это, кажется, Джейн. Поздоровайся, — сказал наш хозяин в гавайской рубашке, а потом побежал за новой бутылкой водки.

Так мы и разговорились. Тогда еще я щеголял больничным шиком — зеленым балахоном поверх летних хлопчатобумажных брюк, но в ней ничто не выдавало корпоративную Америку: она пришла в джинсах и полосатой блузке без рукавов, открывавшей ее руки — сильные округлые руки, которые я по-прежнему любил.

— Итак, — улыбнулась она, крепко пожав мне руку, — вас все друзья называют малыш Микки?

Только на таких вечеринках, сказал я. Потом мы оба признались друг другу, что ни с кем здесь не знакомы. Кто-то толкнул ее сзади, она толкнула меня, и я пролил водку, а она галантно принесла мне другой стакан. Я был очарован. Мне всегда нравились уверенные женщины. Когда в крохотной гостиной стало слишком шумно, мы встали грудь к груди в узком коридоре и самоутверждались часа два. Я решил, что она настоящая атомная станция; она решила, что я умный и симпатичный. Мы стали встречаться. Потом я звонил ей из другой части штата, где проходил интернатуру, и она чуть ли не запрыгивала ко мне в ухо. В то время она была младшим заместителем гендиректора в «Амоджене» и только и мечтала о том, как бы перелезть через голову своего начальника. Мы встречались в кофейне «Делюкс» на бульваре Линден, потому что я не мог уйти слишком далеко во время перерыва, и держались за руки, а иногда и за другие части тела, под столом. Однажды она даже доехала со мной до больницы, где мне удалось найти незанятую койку. В другой раз она целых полчаса языком не давала мне подняться. Мы по очереди выполняли желания друг друга.

Но я уже давно не слышал у нее этой интонации. С кем это она так беседует? Я вытянул шею, как будто я электронное подслушивающее устройство на выдвижном штыре, но она уже повесила трубку. Это только начало офисного романа или уже продолжение? Надо ли мне по-прежнему разыгрывать из себя славного парня? Или уйти прямо сейчас и избежать неприятной разборки? Сколько я еще могу задать безответных вопросов, основываясь на подслушанном телефонном разговоре? В мыслях я уже подходил к двери. «Погоди», — посоветовал Мартин. «Да уж, задержись, — остановил меня Сногз. — Может, это к лучшему».

Тогда я вспомнил свое решение. Старый Майкл мог бы пуститься в обвинения, когда она появится, или даже хуже — ничего не сказать об этом, а потом затеять ссору, которая была бы заменителем агрессии, которую я действительно чувствовал. Новый Майкл не попадется в ловушку. Итак, когда она спустилась, сияя после разговора, с кем бы она ни говорила, я стал рассказывать про матч. Даже посмеялся над своей травмой.

— Вот так, стараешься угодить всем. — Я пожал плечами, стараясь удержать на ноге пакет со льдом. — Мистер Славный Парень, понимаешь ли.

— Понимаю. — Джейн встала сзади меня и положила руки мне на спину. С минуту она массировала мне плечи, потом ее руки упали. — Майкл, знаешь, в чем проблема?

— Хм, нет.

Джейн устало покачала головой. Потом она произнесла то, что явно было итогом многодневных размышлений:

— Знаешь, быть славным парнем — это одно, но ты превратился в тряпку.

Она права. Я согласился с ней на все сто.

Глава 8

Через три недели после бедствия специалист по восстановлению после бедствия таки не успел восстановиться. Он почти все время проводил дома, засыпал и высыпался, отстраняясь таким образом. Встав, он делал себе бутерброд и ходил по квартире, переставляя вещи с места на место. Кружка с Винни-Пухом скалилась на него из-за дивана, и он не мог найти бритву. Кроме как в магазин за едой, ему не нужно было выходить, не нужно было быть в каком-то месте в какое-то время. Когда закончится выходное пособие, он должен будет пойти на поиски другой работы, или, скорее, даже раньше, чем оно кончится, но в голове у него мутилось. То, что он совершенно бросил пить таблетки, одновременно было и хорошо, и плохо. Он больше не чувствовал сонливой слабости, которую относил на счет дилантина и которая стала его образом жизни, но вместо этого ему постоянно было не по себе и как-то тревожно. Он плохо спал и просыпался когда попало. Судя по тому, сколько было времени, когда он в прошлый раз смотрел на часы, он решил, что сейчас около полудня. Он стоял у окна и смотрел в никуда. Грязно-белый полумесяц стаявшего снега на дорожке казался жеваным. Серая бахрома январских облаков окрашивалась злобой. Что ж, возможно, кто-то из его начальников во «Взаимной лояльности» все еще злится, но, может быть, ему стоит разозлиться тоже.