Бразилия - Джон Апдайк

ПРИИСК

После затянувшихся за полночь споров они решили приобрести участок. С того самого часа, когда взгляды их впервые встретились на пляже, они были в руках Господа, и мысль о таком отчаянном шаге понравилась обоим. Теперь, когда они снова нашли друг друга, Тристан и Изабель окончательно уверовали в свою счастливую судьбу. Они смогут разбогатеть вдали от ее отца и его подручных. Рыжий человек взял все оставшиеся у Тристана деньги, и хрустальный подсвечник в придачу – тот самый, брата-близнеца которого Изабель, повинуясь велению сердца, отдала неблагодарной матери Тристана. Когда же и этого ему показалось мало, и Изабель почувствовала, что красные глаза человека вот-вот отвернутся от нее, прищурятся, словно "вглядываясь сквозь холодный утренний свет в далекое видение любезного его сердцу участка, и он откажется от сделки – она предложила ему медаль, украденную из бюро в спальне отца, – этой медалью его наградил король Таиланда за достойную службу на посту вице-консула Бразилии. Подвешенный на ленточке кружок украшало изображение слона в короне и надпись на каком-то экзотическом языке, которая как бы подчеркивала магический смысл медали. Мозолистый палец, поросший рыжими волосами, довольно погладил шелковистую поверхность металла такого же рыжего, как и сам незнакомец, и сделка свершилась. Ордер на участок, извлеченный из второго сапога, представлял собой несколько листов бумаги, пожелтевших от постоянного пребывания за голенищем. У Тристана голова пошла кругом, когда он попытался прочесть документ, но ради соблюдения формальностей он несколько минут смотрел на многозначительные россыпи правительственных печатей, надписей мелким шрифтом и размашистых подписей чиновников.

Автобус, который привез их в Курва-ду-Франсес из Гойании, отправился обратно, после того как водитель провел счастливую ночь со своей дамой в зеленых пригородах. Тристана и Изабель подвезли до Серра-ду-Бурако в открытой повозке с высокими дощатыми бортами, запряженной волами. Четыре изможденных животных еле тащили повозку по дороге, поросшей травой. Двигались они большей частью вверх по склону, хотя временами им приходилось спускаться в небольшие ущелья, где дорога по гнущимся доскам мостов пересекала галечные русла рек.

Несколько часов их мотало на соломенной подстилке с тремя другими пассажирами – местизу гаримпейру (дословно «паразитами на гаримпейру»), которые с удивлением рассматривали сверкающие волосы Изабель и два ее синих чемодана, таких тяжелых, будто в них были камни. Они решили, что дама едет в горы работать проституткой, а Тристан – что-то вроде ее прислужника-сутенера. Они шутливо обсуждали между собой, сколько она может стоить, и пришли к выводу, что появление такой роскошной сеньоры принесет удачу в Серра-ду-Бурако. Их заигрывания стали довольно развязными – темная рука потянулась к Изабель и погладила мерцающие волоски на ее руке, – и тогда Тристан, схватив ближнего пассажира за плечо, ударил его по лицу так же деловито, как заворачивал болты на заводе. Сосед, бормоча себе под нос, обозвал его черномазой шавкой, однако отвалился поближе к своим спутникам, потирая кровоточащую десну над зубом, который стал шататься после удара. Он уже успел потерять несколько зубов – может, в драке, а может, они просто сгнили.

– Мы собираемся попытать счастья с богами золота, – объяснил им Тристан, словно извиняясь, и показал им сложенные бумаги.

Получивший по морде решил отомстить и ухмыльнулся щербатым ртом.

– В Гойании и Куйабе такие бумажки печатают сотнями, они ничего не стоят, – заявил он. – Вот доберетесь до места и увидите, что никакого участка у вас нет. Эта гора – гигантский муравейник, кишащий негодяями.

Услышав это, Изабель вдруг почувствовала, как холодный клинок пронзает ей сердце: она поняла – детство прошло, впереди неизвестность, и даже если их ордер на участок окажется подлинным, все равно начинается нечто такое, что может погубить лучшие годы ее жизни. Она еще теснее прижалась к Тристану, пытаясь обрести ускользающее спокойствие души. Хотя он и сконцентрировал все свое внимание на общении с мужчинами и самоутверждении в их глазах, мускулистая рука его рассеянно, но крепко обняла Изабель за талию.

Как оказалось, участок существовал в действительности: неразработанная земля рыжего человека возвышалась среди других участков высокой заброшенной колонной. Под ударами лопат то, что когда-то было горой, превратилось в гигантскую яму: не сотни, а тысячи людей работали в котловане шириной чуть меньше километра: они таскали мешки с мокрой глиной и долбили кирками скальную породу; взгромоздившись на деревянные лестницы, они вырубали террасы в отвесных скалах. Почти каждый день эрозия почвы и результаты человеческого труда вызывали оползни, почти каждый день один-два гаримпейру умирали под этими оползнями или от болезней, истощения и поножовщины. Грабежи и убийства происходили прямо в карьере и в десятках бедняцких поселков, выросших на окрестных холмах, являя собой ряды кое-как построенных хижин, между которыми местами попадались редкие магазинчики, похоронные конторы и похожие на пришельцев из другого мира заведения маникюрщиц со множеством маленьких квадратных отделений для занятий «маникюром». Баров не было, в пятнадцатикилометровой зоне вокруг Серра-ду-Бурако действовал сухой закон. Не будь его, жертв среди старателей было бы гораздо больше. Здешние старатели, натренированные тасканием двадцатипятикилограммовых мешков с камнями по крутым лестницам и узким проходам по сорок раз по дню, были, пожалуй, самыми атлетичными мужчинами на земле: каждый мог похвастаться грудью штангиста и ногами футболиста. Буйные драки были для них единственным развлечением, и только те, кому по воле Божьей посчастливилось найти золотой самородок, могли позволить себе другие радости. На крутые террасы удачи слетался народ с выжженного солнцем голодного северо-востока и из полузаброшенных рыбацких поселков Баийи и Мараньяна, из трущоб Форталезы и Ресифи и душных, кишащих болезнями и паразитами деревушек Амазонии. По закону земля на выжженных просторах хребта Дорадо принадлежала расположенной в далеком Сан-Паулу горнорудной компании, которая хоть и считалась бразильской, но полностью контролировалась арабами и гринго. Но потом федеральный суд издал указ, гласивший, что ни одного бразильца нельзя лишить права добывать золото. Право это уходит корнями в далекий 1500 год, когда португальцы впервые увидели зеленые берега Бразилии. Старатели основали кооператив, обеспечивавший работу промывочных желобов и поставляющий оборудование для первичного обогащения породы, которое загрязняло ртутью все местные речки. Кроме того, кооперативу принадлежали весовая и банк.

Как только Тристан разузнал все про работу и приобрел в лавке кооператива кирку, лопату, отбойный молоток и мешки – в придачу к помятой, но все еще блестящей батеа, которую рыжий человек продал им вместе с ордером на землю, – он почувствовал себя счастливым. На автомобильном заводе, вдали от Изабель, ему чудилось, будто его прижимает к полу непрерывный металлический грохот, он ощущал себя шестеренкой в громадном механизме, пустячной экономической прослойкой, вставленной между владельцами завода и профсоюзными деятелями. Его ставили напротив плосколицего Оскара с его беззубой улыбкой, чтобы Тристан заворачивал болты, пока его спина и плечо не заноют от боли. Каждый автомобильчик, уходивший дальше по конвейеру, содержал в своем маслянистом жукообразчном теле частицу его крови. Здесь же, в выпотрошенной горе, Тристан стоял на вершине своей собственной каменной колонны и дробил ее на мелкие осколки, в каждом из которых могло оказаться сокровище, способное сделать богатыми и его, и Изабель. Тристана переполняло чувство свободы и легкости: его силуэт высился на фоне неба статуей героя, сражающейся со стихиями, частью которых является он сам.

Однако за первым годом миновал второй, а за ним третий и четвертый, колонна породы сравнялась с поверхностью террасы, где разрабатывали свои участки другие старатели, а самородка все не было. Старатели с соседних участков стали уходить, покалечившись или просто отчаявшись найти золото, а его квадратный участок превратился в шахтный ствол, который он сантиметр за сантиметром киркой и лопатой уводил в глубь скалы, и возвышенные надежды, когда-то переполнявшие его, превратились в тяжелое, фанатичное ожидание невозможного.

Нельзя сказать, чтобы за годы терпеливого труда он не нашел ни одной песчинки золота. Тристан и Изабель поселились в хижине, позади которой тек зараженный ртутью ручеек – возможно, именно в этой лачуге жил рыжий человек. Каждый вечер Тристан приносил домой мешок самых многообещающих обломков породы, которые он добыл за день: самые светлые породы содержали кварц, самые блестящие – чешуйки пирита – этого «золота дураков», который часто сопутствует настоящему золоту. Он дробил эти камни молотком и пестиком со стальным наконечником, пока Изабель готовила на ужин черные бобы и рис. Сидя на корточках у ручейка, Тристан промывал куски породы, глядя, как более тяжелые частицы оседают на мелких ребрышках батеа, расходящихся из ее центра подобно лучам солнца в туманной дымке. Эта работа не переставала увлекать его, и он терпеливо ждал рядом с «болтливым колдуном-ручейком» появления «этих маленьких чертенят, драгоценных золотых мошек». Подобно тому, как огнепоклонники зачарованно глядят на костер, пытаясь прочесть свою судьбу, и ищут в языках пламени лицо или руку демона, так и Тристан день за днем вглядывался в круговерть воды в батеа, пока глаза его не начинали слезиться в темноте. Самая крупная крупинка золота, какую ему удалось добыть за все это время, была мельче спичечной головки, но даже этой жалкой находки оказалось достаточно, чтобы, купив в лавке немного копченой козлятины, разнообразить скудный стол и впервые за многие недели заняться любовью.