Драгоценности Траникоса - Лайон Де Камп

Волна людей откатилась назад. Люди на бруствере смахнули пот со своих лиц, подсчитали погибших и обтерли залитые кровью рукоятки своих сабель и мечей. Как опьяненные жаждой крови волки, которые вынуждены отказаться от намеченной жертвы, пикты отпрянули за освещенное пространство. У палисада остались только трупы.

— Они ушли? — Стромбанни смахнул с лица мокрые от пота волосы. Сабля в его кулаке была иззубрена, а рука забрызгана кровью.

— Они все еще находятся поблизости, — Конан кивком головы указал на тьму. Он видел, как там что-то изредка двигалось, кроме того, там время от времени блестели чьи-то глаза и матово поблескивало медное оружие.

— Все же они на некоторое время отступили. Установите на бруствере охрану и позаботьтесь о том, чтобы другие люди тем временем поели и попили. Полночь уже минула. Мы безостановочно сражались целых четыре часа. Эй, Валенсо, как там у вас?

Граф, в помятом, забрызганном кровью шлеме и нагрудных латах, мрачно подошел к Конану и обоим капитанам. Он что-то неразборчиво пробурчал в ответ. Тут из темноты внезапно раздался голос, громкий, четкий, прозвучавший по всему форту.

— Граф Валенсо! Из Корзетты! Вы слышите меня? — в этом голосе был несомненно стигийский акцент.

Конан услышал, как граф застонал, словно от смертельного удара. Валенсо пошатнулся и схватился за колья палисада, чтобы удержаться на ногах. Лицо его в свете факелов было пепельно-серым. Голос продолжал:

— Это я, Тот-Амон из Ринга! Неужели вы думаете, что сможете ускользнуть от меня? Слишком поздно. Ваши хитрые планы больше не нужны вам, потому что сегодня ночью я пошлю к вам курьера-демона, охраняющего сокровища Траникоса! Я освобожу его из пещеры и возьму к себе на службу. Он позаботится о том, чтобы ваша судьба настигла вас, и чтобы вы многократно получили за то, что заслужили: мучительную, медленную, тяжелую и бесчестную смерть. Хотелось бы мне посмотреть, как вы ускользнете от этого.

Его слова завершил мелодичный смех. Валенсо издал громкий крик, соскочил с бруствера и бросился к главному дому.

Когда в бою наступила пауза, Тина проскользнула к окну, от которого она отошла, боясь, что случайная стрела может попасть в нее. Она молча смотрела, как люди собрались вокруг костра. Белеза читала письмо, которое служанка принесла к дверям ее комнаты.

«Граф Валенсо своей племяннице»

Приветствую тебя. Мой неизбежный конец близок. Ну, я с этим примирился; ты должна знать, что это далось мне нелегко и мне было ясно, что я использовал тебя таким образом, какой несовместим с честью графа из Корзетты. Я сделал это только потому, что обстоятельства не позволяли мне сделать выбор. Хотя теперь слишком поздно обвинять себя за то, я прошу тебя, не суди меня жестоко и, если ты пронесешь это через сердце и тебе случайно удастся пережить эту ночь ужаса, молись Митре за грешную душу брата, советую тебе оставаться подальше от банкетного зала, чтобы тебя не коснулось то, что для меня неотвратимо.

Будь здорова».

Рука Белезы, сжимающая письмо, дрожала. Хотя она никогда не чувствовала симпатии к своему дяде, она увидела в этом письме человеческий порыв — может быть, самый человечный из всех его порывов.

Тина у окна сказала:

— На бруствере должно быть больше охраны. Предположим, что Черный человек вернется.

Белеза, подошедшая к ней и тоже выглянувшая наружу, вздрогнула.

— Я боюсь, — пробормотала Тина. — Я надеюсь, что Зароно и Стромбанни будут убиты.

— А Конан, нет? — удивленно спросила Белеза.

— Конан не причинит нам никакого вреда, — убежденно ответила девочка. — Он живет по своему варварскому кодексу чести, а оба других бесчестны.

— Ты очень умна для своих лет, Тина, — пробормотала Белеза с беспокойством, которым каждый раз наполняла ее эта таинственная проницательность маленькой девочки.

— Смотри! — Тина замерла. — Охранник у южной стены палисада исчез. Я только что видела его на бруствере, а теперь его больше нет!

Из их окна были видны острые колья палисада, поднимающиеся над косыми крышами хижин, которые простирались во все стороны. Нечто вроде открытого коридора около двенадцати футов шириной образовалось между стеной палисада и задними стенами домиков, протянувшихся сплошным рядом. В этих домиках жили семьи слуг.

— Куда же мог деваться охранник? — прошептала Тина.

Белеза посмотрела на ближайший конец домиков, находящихся недалеко от главного дома. Она могла поклясться, что позади домиков проскользнула призрачная фигура и исчезла в двери. Был ли это охранник? Почему этот человек покинул свой пост и почему он пробрался в дом украдкой? Нет, она не верила, что это был охранник, которого она знала. Неописуемый страх сжал ее сердце.

— Где, граф, Тина? — спросила она.

— В банкетном зале, моя леди. Он сидит, уткнувшись в плащ, один за столом, пьет вино и лицо у него белое, как у мертвеца.

— Иди и расскажи ему о том, что мы видели. Я буду наблюдать из окна, чтобы пикты незаметно не перелезли через палисад.

Тина выбежала из комнаты. Внезапно Белеза вспомнила о предупреждении в письме графа: держаться подальше от банкетного зала. Она подошла к двери и услышала легкие шаги девочки, идущей по коридору, а потом спускающейся по лестнице.

Но прежде чем она достигла двери, чтобы позвать Тину назад, она услышала пронзительный крик ужаса, от которого ее сердце чуть не выскочило от страха. Она выбежала из двери и помчалась по коридору, почти не соображая, что она делает. Посреди лестницы она остановилась, словно окаменев.

Она не закричала, как кричала Тина. Она не была способна ни пошевелиться, ни издать какой-либо звук. Она увидела девочку и почувствовала, как ее руки отчаянно вцепились в нее. Но это была единственная реальность в этом мире, в этом непредставимом ужасе.

На дворе Стромбанни только покачал головой на вопрос Конана.

— Нет, ничего не слышал.

— А я слышал! — инстинкты киммерийца пробудились в нем. — Это донеслось с южной стороны, из-за домиков.

Он вытащил саблю и направился к палисаду. Со двора не было видно южной стены и находящихся там охранников. Воодушевленный примером Конана, Стромбанни отправился вслед за ним.

В начале прохода между домиками и стеной палисада он увидел остановившегося Конана. Ход этот был скудно освещен двумя факелами, находящимися на концах коридора. И примерно в центре него на земле лежала скорчившаяся фигура.

— Бракус! — выругался Стромбанни. Он подбежал к нему и опустился на колени. — О, Митра! Его горло перерезано от уха до уха.