Золотые мили - Катарина Причард

Разумеется, Дэлли был социалист. Он любил потолковать о том, что должен принести социализм рабочим. Пьяный или трезвый, об этом он мог говорить без конца — о свободе, равенстве и братстве для всех людей на земле.

— Прекрасно, но как ты думаешь этого добиться? — спрашивал его Том.

— А народ сам добьется, стоит ему только продрать глаза, — благодушно отвечал Дэлли. — Нет никакой нужды будить его раньше срока, когда он еще не готов.

— Ничего рабочие не добьются, пока у них нет своих организаций, нет дисциплины, — убеждал его Том. — Вот такие, как ты с этой твоей гнилой философией — «живи кому как хочется», и тянут рабочих в болото. Тебе бы только выпивка была. Сидите сложа руки и делаете вид, что ждете какого-то чуда. А ведь прекрасно знаете, что чудес не бывает, что их надо сотворить. Предстоит работа, и нелегкая работа, а ты, Дэлли, и вся ваша бражка открещиваетесь от всего. Вам, черт побери, лень даже прийти на профсоюзное собрание и отдать нам свои голоса. Попробуй-ка затащить хоть тебя в воскресенье утром на собрание… «Ой, голова болит с похмелья, проспаться надо… пропустить кружечку перед обедом…» Такие субъекты, как ты, — позор для всего рабочего движения, черт вас дери!

— Ладно, ладно, сынок, — примирительно говорил Дэлли. — Это же ничего не изменит, если я не приду на ваше собрание или еще какой-нибудь там забулдыга не придет. Лишь бы вы, молодежь, шли своим путем. А мы подсобим вам, когда и в самом деле начнется драка.

— Только уж не ты, — с горечью отвечал Том. — Ты так и будешь всю жизнь плясать под хозяйскую дудку.

Если кликнуть Тома, Дэлли непременно затеет с ним спор, думала Салли. Он всегда в таких случаях начинает защищаться и что-то доказывать. А Том разгорячится и может обойтись с ним слишком круто. У Тома был усталый, озабоченный вид, когда он вернулся сегодня с работы. А вечером у него профсоюзное собрание, и ему, верно, надо подготовиться к докладу… Нет, не стоит его тревожить ради этого старого пьяницы, решила Салли.

А Дэлли, воспользовавшись тем, что она немного остыла, уже откупоривал бутылку.

— Может, выпьем по стаканчику? — неуверенно предложил он.

Пена расплескалась по полу, и Салли выхватила у него бутылку.

— Убирайтесь вон! — сказала она твердо. — Можете пить у себя в комнате, если вам угодно, но пакостить на кухне я не позволю.

Она вышла за дверь и направилась через двор к бараку, где помещалось большинство ее постояльцев, и Дэлли несколько зигзагообразным путем последовал за ней.

— К чему так горячиться… А все эти проклятые буржуйские предрассудки, — удрученно бормотал он. — Вы должны их изжить, хозяйка. Вы должны их изжить…

Как полко-о-вник сказал, когда умира-ал,И я думаю, он не совра-ал…

А ведь это он, верно, насчет пива говорил. Да, в самом деле, он, верно, говорил, насчет пива… «Хик эст глория мунди»,[2] — сказал он…

Наутро Дэлли просил у Салли прощения за то, что безобразничал накануне, и вид у него был совсем больной и пристыженный. Никогда больше это не повторится, торжественно заверял он ее. Вот провалиться ему, если он притронется к бутылке до субботы, клялся Дэлли, отлично понимая, что вряд ли сдержит клятву и что Салли это тоже известно. Впрочем, не так уже часто случалось, чтобы Дэлли не мог дотянуть до субботы и, стремясь приблизить блаженный час, напивался среди недели.

Сейчас все постояльцы Салли работали в дневной смене, и ей не надо было в спешке готовить второй завтрак — для рудокопов, возвращающихся с ночной. Когда ее постояльцы работали в разные смены, у Салли был разбит весь день и она только и делала, что стряпала с утра до ночи. Но сегодня утром можно было не спешить. Погладив штаны и рубашки и разложив их по комодам, Салли уселась штопать носки и чинить белье, которого у нее накопилось в бельевой корзинке целая груда.

Под вечер, перед самым концом дневной смены, на одном из рудников завыла сирена, и Салли опрометью бросилась к калитке. Матери и жены рудокопов хорошо знали, что значит этот резкий, пронзительный гудок, и при первом же его звуке сердце замирало у них от страха. По тону гудка они угадывали, на каком руднике произошла катастрофа. У каждого гудка был свой голос, и чуть ли не всякий день то с одного, то с другого рудника доносился этот протяжный, заунывный вой — вестник бедствия и смерти. Он всю душу переворачивает, говорили женщины. Холодея от страха, каждая из них ждала, что вот-вот кто-нибудь из товарищей мужа или сына или просто чужой человек появится у ее калитки… Но они умели держать себя в руках и, пока беда не постучалась к ним в дом, мужественно твердили себе, что она и на этот раз минует их.

Вот и сейчас они стояли у своих калиток, с тревогой глядя на дорогу, где должна была появиться карета скорой помощи. Если за одной каретой следовала вторая, затем третья — это означало, что на руднике крупная катастрофа и много жертв. Салли не могла забыть, что испытала она, когда карета остановилась у ее ворот и в дом внесли на носилках бесчувственное тело Морриса. А теперь в забое работал Том, и в душу ее то и дело заползал леденящий страх, что не сегодня-завтра рудничный гудок принесет ей весть о гибели сына. Гнетущее, тошнотворное чувство тоски и тревоги овладевало ею, когда она слышала этот гудок. Настойчивый, зловещий, он всегда сулил кому-нибудь горе и муки.

Карета проехала, окутанная облаком пыли, и женщины, стоя у калиток, начали переговариваться Друг с другом и поглядывать по сторонам, тревожась за соседей, — не зашли ли посланные с рудника к кому-нибудь из них. На этот раз Салли узнала о том, что произошло на руднике, только когда домой вернулся Дэлли.

Дэлли был трезв, но на него страшно было смотреть — так он осунулся и почернел, такой у него был убитый вид. Салли поняла все с одного взгляда. Она не раз читала эту боль и скорбь в глазах рудокопов, потерявших своих напарников. Навальщика, работавшего бок о бок с Дэлли на Упорном, убило обвалом забое.

— Дуралей несчастный, — дрожащим голосом проговорил Дэлли, прислонясь к косяку кухонной двери. — Мы все уже пошабашили и торопились подняться наверх, а ему все хотелось нагрузить лишнюю вагонетку. Застрял там, ну его и прихлопнуло. Хорошо еще, что Грин Франт позабыл лампу и вернулся за ней. Смотрит, а этот бедняга лежит в забое, и на нем — куча земли. Мы сами были там минуту назад — два забойщика и я.

— Он что — женатый был? — спросила Салли.

— То-то и оно, что женатый, — с горечью ответил Дэлли. — В этом-то вся и суть. Пока Клиффи не женился на Рози Драйсдейл, младшей дочке старика Драйя, он себе и в ус не дул. А как женился, так стал из кожи лезть, чтобы зашибить побольше деньжат. Все, бывало, толкует о своей хозяюшке да о том, что она в положении и надо покупать дом и всякие там ложки-плошки. Клиф считал, что раз человек обзавелся семьей, значит должен побольше выколачивать.

— Он не имел права работать один, — сказала Салли.

— Да уж известно, что это против правил, — презрительно фыркнул Дэлли. — А это не против правил — приходишь работать в забой, а он не подготовлен? Но у нас на Упорном дело теперь поставлено так, что все гонят как полоумные — лишь бы выколотить побольше за смену. Бурильщик нам говорит, что он все проверил после отпалки и никаких неполадок не заметил, кровля была в порядке. Ну да ведь он за это денег не получает; ему платят по количеству выданной руды. Ясно, что он старается наломать побольше. Есть такие жадные до денег паразиты, которые ни о чем больше и думать не хотят. Да их тоже винить нельзя. Система такая. Проклятая потогонная система заставляет их так надрываться. Бурильщику тоже надо выработать свое. Когда ж ему возиться с обборкой? Да если он заканителится, напарник станет на него нажимать. Так-то вот, хозяюшка! Все мы это знаем и все на это идем. Гоним как проклятые, тянем из себя жилы, надрываемся ради денег. Так вот оно и получается.

Дэлли, конечно, опрокинул стаканчик по дороге домой, промелькнуло у Салли в голове, но это не помогло ему оправиться от потрясения. Шутка ли — увидеть распростертое на земле окровавленное, искалеченное тело товарища, минуту назад работавшего с тобой бок о бок в забое! Салли знала, что ужас и отчаяние, пережитые им в эту минуту, будут преследовать его еще много дней. Будь у нее сейчас под рукой несколько бутылок пива, она выставила бы их Дэлли, напоила бы его до бесчувствия. Да и какая женщина на приисках не сделала бы этого, понимая, что должен испытывать в такую минуту рудокоп. Недаром почти все жены горняков мирились с субботней выпивкой и игрой в ту-ап, на которые уходила часть получки, хотя и ворчали иной раз, чтобы отвести душу.

— Нельзя винить парня, который целую неделю гнет спину в забое, если он хочет немного развлечься, — говорили они между собой. Некоторые из них и сами были не прочь пропустить кружку или заглянуть на ипподром, когда отправлялись за покупками в субботу после получки. Ведь такое облегчение — знать, что ни сегодня, ни завтра их мужьям не придется спускаться под землю!