Газета День Литературы # 107 (2005 7) - Газета День Литературы

— Ты что так долго? Мы заждались...

— Были проблемы... там, по пути...

— Да, ну понятно... но наконец ты все же здесь...

— Я думал, лавина...

— Лавина?.. конечно... но нам повезло... как и тебе...

— Это вершина? Где это мы?..

— Вершина, что же еще... только... наша вон там, впереди...

Он посмотрел вдаль. Облака заузились, рассеялись, приподнялись. За ними, у самого горизонта, возвышалась гора. Фантастической высоты. Темно-зеленые склоны до самой вершины: ни снега, ни скал, ничего. Впрочем, с такого расстояния не разглядеть. Ровное зеленое плато устремлялось к подножию горы. Ни холмов, ни предгорий вокруг. Над облаками, среди загоравшихся звезд, темнел треугольный пик. Далеко-далеко... Как последний предел, центр круга, где сходятся все пути...

Гора подавляла решительно все: грандиозные белые пики внизу, бесконечные цепи хребтов, всякую грезу и всякий порыв...

Ошеломленный, он стоял и стоял, неподвижно, ни о чем не думая, ничего не чувствуя, не сознавая себя...

— Ну, ты идешь?..

И, как будто говорил не он:

— Да, пошли...

Константин Озеров «НАШ МИР СТРАСТЕЙ...»

***

Щипать траву останется коза,

орел кружиться над лесистым кряжем,

а мне медяк положат на глаза

и челюсть нижнюю веревочкой подвяжут.

Затем могильщик буквами кривыми

запишет на полях своей тетради

мою фамилию и мое имя,

родился в Ковно, умер в Ленинграде.

***

За горизонт к турецким берегам,

уплыл бы я, родись в начале века,

и целовал бы руки знатных дам,

и привыкал к нерусским чебурекам.

Но, нагулявшись вдоволь по Парижу,

затосковал и раннею весной

по бездорожию и жиже,

пришел с повинною домой.

***

Надули грудки снегири,

деревья инеем покрылись

и с первым проблеском зари

кресты церквей озолотились.

Зима торжественно тиха

в своем наряде подвенечном.

Мне кажется, я жил всегда

и молодым останусь вечно.

***

Деревенская церквушка

с непокрытой головой

ищет в травах у опушки

позабытый купол свой…

***

То ли глаз черной кошки жмурится,

То ли месяц на небе острый,

По виленским кривым улицам

Бродит местная Коза-ностра

Что за ужасы? Крики, ахи,

Так темно, как в моем кармане

И бесшумные крыльев взмахи,

И упавший на первом плане…

***

Я не любил Союз понятной нелюбовью,

Ее не победил рассудок мой —

ни Сталин, нас заливший кровью,

ни Ленин, с вездесущею рукой,

ни коммунизма светлого прогнозы

не исторгали восхищенья слезы.

Мне больно сквозь стекло "экспресса"

смотреть из поезда весь день

на разрушение прогрессом

неперспективных деревень.

***

Не для того ли штормят моря,

чтобы срывать с кораблей якоря?

И перед образом ставят свечу,

если не верится больше врачу?

Не для того ли целуют в губы,

чтоб оказаться злым и грубым?

***

Дождь оплакал мою боль,

ветер выдул злобу.

Счастья нашего пароль

мы забудем оба.

Будет осень иль зима

Листья в снежной каше…

Позабудешь ли сама

ты про счастье наше?

***

Лежу, уткнувшись лицом в подушку,

и зубы скусив от бессилия.

Выйти на людную площадь с кружкой

не позволяет фамилия.

Хорошо, хорошо. И вдруг

всё разбилось на груды осколков —

не собрать миллионами рук

не смести никакой метелкой.

Из окна, затаив дыханье,

я считаю идущих вдаль —

там находят свое призванье

и разбитого там не жаль.

***

В начале сентября на Ангаре,

ловили рыбу и стреляли уток,

и засыпали часто на заре,

а иногда не спали пару суток.

Под шум волны, бурлящей на пороге,

искали в небе знаки зодиака,

и зимовья желанного залогом

был дальний лай встревоженной собаки.

***

Старик без ноги. В тельняшке.

Матрос

кепку вверх дном положил, костыли

рядом поставил. Глаза опустил.

В переходе метро.

А люди шли мимо, шли и шли…

Просящему дай!

А если ты сверху на все глядишь,

А если проходишь, как все, как мышь,

А если в душе, в глубине своей рад,

Что чаша сия тебя миновала,

Значит ты мало еще, мой брат,

Бит сапогом судьбы по е…………

***

Я шел по Невскому в час пик,

Дымя дешевой папироской.

Кругом бело. И снежный скрип.

И взоры дев, как капли воска.

Как капли воска сердце жгут —

я перед ними безоружен.

Меня уже, наверно, ждут

и я уже кому-то нужен.

***

Уснули все. И бабка на печи

похрапывает еле слышно.

Ах как приятно подбирать ключи,

и, лапу запуская хищно,

тихонечко посвистывать в ночи.

Быть с топором на всякий случай.

***

Я тех не виню, кто снял венец

супружеский, терновый…

Вздохнул облегченно и, наконец,

начал жить по новой

Мне жалко до боли только детей,

пускай разодетых и сытых,

за то, что познали наш мир страстей

с разбитого корыта.

***

Пешка имеет куда пойти,

конь с королевой тоже.

Я же свои выбираю пути,

Как девственниц. На ложе…

Я прошлое сжег, как сжигают мосты

и прикурил от горящей усадьбы.

Волком тебя утащу я в кусты

И разорву, но по-о-осле свадьбы.

Жар у тебя? Не пищи и ной,

Нам надо лечить простуду.

А будешь ли верною мне женой?

Что замолчала? — Не буду!

***

Рукопожатья, потом проклятья,

потом расплевались, опять сошлись.

Меняем чувства, как дамы платья,

с любой вершины слетая вниз.

С разбитым сердцем глядим добрее

на тех, кто выжил, на тех, кто цел —

и не играет в лотерею,

и не берет нас на прицел.

***

Со стометровой глубины

Доносят волны тихий звон —

Они погибли без вины,

У них не будет похорон.

Мы поднесли огонь к свечам,

Надели черные бушлаты.

И стали сниться по ночам

Три дня стучавшие ребята.