Плавни - Борис Крамаренко

Ой, не шуми, явирь, зеленый байраче,

Не плачь, не журися, молодой казаче!

Ой, не сам я плачу, плачут кари очи,

Не дают покоя ни днем и ни ночью.

«Добре поет, сукин кот! Хотел бы я знать, для кого и кто так старается?» Хмель осторожно перелез забор и, пройдя по–над стеной дома, растерянно остановился.

«Андрей… — он протер кулаком глаза. — Ей–богу, Андрей!»

А Семенной, стоя возле раскрытого окна, пел:

Ой, умру я, мила, а ты будешь жива.

Не забудь, моя мила, дэ моя могила,

Моя могила в край синего моря…

«Учительнице, стало быть, спивает. Ну, що ты будешь робить?! Спивает, щоб я згинув, спивает. Ну и дела!..» — И Хмель, пятясь назад, скрылся в темноте ночи…

Андрей оборвал песню.

— Вы замечательно поете, Андрей Григорьевич, я никак не ожидала… чтобы такой старый дурень стал орать под окнами песни, словно кочет?

— Как вам не стыдно! У вас прекрасный баритон.

— Он, тетя Зина, всегда на себя наговаривает.

Андрей хотел что–то возразить, но Зинаида Дмитриевна перебила:

— И слушать не хочу!.. Я вижу, что вы очень скрытный человек. А теперь расскажите, за что вам орден дали?

— Это мне по ошибке.

— Опять?

— Ладно, как–нибудь расскажу. Сейчас уж позднее время…

В соседнем дворе пропел петух. Ему отозвался другой, потом третий. Андрей выпрямился.

— Спать вам пора, уж скоро утро… — И он так же незаметно исчез, как и появился.

— Странный он какой–то, загадочный, — задумчиво проговорила учительница.

— И вовсе нет! — живо отозвалась Наталка. — Он хороший и очень добрый.

Зинаида Дмитриевна, не слушая Наталку, продолжала:

— И знаешь… Он тебя любит.

— Да и я его очень люблю.

— Нет, не то! Мне кажется, что он тебя…

Но Наталка не дала Зинаиде Дмитриевне договорить. Обхватив ее руками за шею, она осыпала ее поцелуями, потом подбежала к кровати и спряталась под одеяло. Зинаида Дмитриевна отошла от окна и стала раздеваться. Наталка, смеясь, высунула из–под одеяла голову.

— Ему барышня нужна образованная, вроде вас. Вот взяли бы да и влюбились в него. Дядя Андрей лучше вашего полковника. Он только кажется строгим.

Зинаида Дмитриевна рассердилась.

— Брось, Наталка, глупости говорить.

Но Наталка не слушала.

— И глаза у дяди Андрея голубые, голубые как небо, а у вашего полковника коричневые, как у нашего Букета.

— Наталка, как тебе не стыдно! Ты хочешь, чтобы я опять заплакала?

— Ну, не буду, не буду, тетя Зина! Не сердитесь, я глупая…

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

Есаул Гай, по приказу полковника Дрофы, вышел из плавней и занял со своим отрядом хутор Деркачихи. В тот же день, к вечеру, туда переехал со своим штабом генерал Алгин.

Хутор был удобен тем, что стоял на пригорке, совсем близко от плавней, и с наблюдательного пункта, устроенного на старом тополе, можно было видеть в бинокль на двадцать верст вокруг. Сам же хутор был укрыт в густом фруктовом саду.

Генерал, несмотря на протесты хозяйки, поселился не в самом доме, а в маленькой пристройке.

Начальником штаба генерал назначил полковника Сухенко и сейчас с нетерпением ожидал его приезда.

Есаул Гай бродил по огромному саду и внимательно осматривал завязи. Сад был старый, но в прекрасном состоянии. Все деревья были окопаны, стволы вымазаны известью, и на каждое был надет воротник из рогожи. Бурьян по всему саду был выполот, а главные дорожки посыпаны песком и обсажены по бокам кустами крыжовника, черной и красной смородины. Оканчивался сад вишневой рощей, за которой рос малинник, доходивший до самой балки.

Недалеко от хутора была речка. Подходила она к самому саду и, огибая его и балку, текла вдаль, туда, где на горизонте виднелось зеленое море плавней. Гай с довольной улыбкой переходил от одного дерева к другому, радуясь будущему урожаю. Побродив по саду, Гай вышел к речке, к тому месту, где она, повертывая в сторону, расширялась, образуя небольшое озеро с песчаной отмелью.

Все озеро было усеяно плавающей птицей. Перемешивались две огромные стаи: одна — белых уток, а другая — белых и серых гусей. Тут же плавали первые утиные и гусиные выводки.

Немного в стороне, ближе к противоположному берегу, густо заросшему камышом, ныряли дикие утки, плавали лыски и водяные курочки, а на самой отмели важно прохаживались белые цапли. Над озером кружились с пронзительным криком чайки.

Гай долго стоял, прислонясь к старому вязу, росшему на полдороге от сада к речке, потом, улыбнувшись, пошел назад. Пройдя садом до амбара, он сел на крылечко, подставив солнцу и легкому ветерку непокрытую голову. Было так приятно греться в солнечных лучах и смотреть на возню маленьких еще совсем желтых цыплят.

Из кухни выглянула голова Деркачихи. Увидев есаула, Деркачиха торопливо поправила прическу и, немного жеманясь, пошла к амбару.

— Вы бы отдохнули перед обедом.

Есаул подвинулся, давая ей возле себя место.

— День так хорош, что спать никак не хочется. Сядьте, Глафира Степановна, поговорим.

— О чем говорить–то мне с вами, Виктор Мартынович?.. Необразованная я, едва читать могу.

— Если даже это так. все–таки вы очень привлекательная… и умная женщина. Ведь таким хозяйством управлять тоже не каждый может.

— И не говорите, Виктор Мартынович, просто с ног сбиваешься. Тяжело мне без мужа, все одна и одна… — Глафира Степановна кончиком передника вытерла глаз.

— Да, хозяйство большое. Замуж вам надо. Женщина вы молодая, богатая…

— Вот этого–то я и боюсь. Полюбишь какого человека, а ему не я нужна буду, а хутор мой… Да и хоть сама я без образования, а за необразованного выходить–то не хочется. Муж–то офицером был, отвыкла я от грубости.

— Зачем же за необразованного? На вас любой офицер женится.

Есаул придвинулся ближе и взял белую пухлую руку Деркачихи.

— Вы смотрите, и руки у вас белые да красивые, как у настоящей барыни.

— Что вы, Виктор Мартынович! Вечно вы шутите. — Глафира Степановна засмеялась. — Пойду я, а то ваши офицеры увидят — еще чего плохое подумают…

Она поднялась и торопливо пошла к дому. Есаул подумал: «Красивая баба, а главное — богатая. С таким хутором, ежели с умом управлять им, жить можно хорошо. А что, если в самом деле жениться на ней? Не век же в холостяках ходить, сорок лет скоро стукнет… Когда выбьем большевиков с Кубани, не пойду я на Ростов наступать. Возьму отпуск и останусь на хуторе…»

Он хозяйским взглядом оглядел двор. «Вот скотный сарай обмазать надо, да и крышу перекрыть, а у дома крылечко новое сделать и ставни покрасить заново… в зеленый цвет. А сад хороший… да, хорош сад! Любил дед Деркач с садом возиться, яблонь одних шестьдесят семь корней… хорошо этак зимой: на дворе вьюга, метель, а ты в чистой комнате сидишь за столом, а на столе перцовочка и гусь жареный с яблоками… Нет, что тут колебаться, ей–богу, женюсь».

Он решительно поднялся. «Пойду сейчас скажу ей об этом… Нет, лучше после… А вдруг кто–нибудь опередит? Нет, пойду–ка я сейчас и скажу: «Глафира Степановна, я всю жизнь мечтал построить хутор и бросить военную жизнь…» Нет, это не годится, лучше так: «Дорогая Глафира Степановна, я с первого раза полюбил…» Нет, опять не то. Ну да ладно, придумаю что–нибудь. Разве выпить для храбрости? Тьфу, черт, да что я, юнкер, что ли? Пойду!»

Деркачиху нашел есаул в спальне. Она только что сняла с постели тюлевую накидку и собиралась лечь. Завидев в дверях высокую фигуру есаула, удивленно вскрикнула:

— Ой, не заходите, Виктор Мартынович, я в одной нижней юбке!

Но есаул уже вошел в комнату и прикрыл за собой дверь.

— Глафира Степановна, я человек немолодой, не подхорунжий какой–нибудь… Словом, я хочу на вас жениться.

Деркачиха охнула и села на кровать.

После, после, Виктор Мартынович, подождите, я оденусь.

— Зачем же одеваться? Я…

— Не подходите ко мне… Я боюсь вас, Виктор Мартынович!..

Но есаул сжал ее в своих объятиях и целовал в лицо, в шею, в грудь.

…Сухенко приехал глубокой ночью. Генерал уже спал в своей каморке, сладко посапывая.

Маленькая керосиновая лампа стояла на табуретке рядом с койкой и отбрасывала неровный свет на заросшее седой щетиной лицо генерала. Сухенко с минуту всматривался в спящего, потом подошел к койке и решительно тронул за плечо. Генерал открыл глаза. Узнав Сухенко, сбросил с себя бурку и сел на койке:

— Здравствуйте. Ну что?

— Завтра утром.

— Очень хорошо. Пулеметы спрятаны?

— Не беспокойтесь, все сделано, большевики не получат ни одного пулемета, ни одного бойца из моей бригады.

— Отлично, полковник. Основная задача вот в чем: не дав бригаду на фронт, показать большевикам, что это лишь бунт бригады, так сказать стихийное движение.