Тридевятые царства России - Анджей Иконников-Галицкий

Рассказ об одном чудом спасшемся, слышанный мной в Красном. «Красноармеец был, только что демобилизованный, вернулся в село честь по чести, со всеми бумагами. В тот день, как и все, ничего не знал, у себя на дворе работал, колол дрова. Вдруг – всадники, один с шашкой наголо на двор въезжает и так грубо: «Кто такой, документы!» А тот – солдат, человек опытный; подхожу, говорит, к лошади слева, за морду лошадиную прячусь, говорю: убери шашку, а сам вижу, что всадник готов рубануть. «Какие документы? Видишь, дрова колю, документы в доме». И всё держусь за узду и к лошадиной голове прижимаюсь, чтобы шашкой не ударил. Он лошадь в сторону поворачивает, а я за ней. «Чего – кричит – вертишься?!» И шашку уже заносит. Ну, жена прибежала, вынесла документы. Тут другой всадник подъезжает, видимо, командир; посмотрел бумаги: «Оставь его!» Так и уехали. Спасся».

Что бросается в глаза и в солигаличской, и в красненской истории? Первое: террор направлен не против реального и даже не против условного «классового» врага, а против уважаемых, крепких, авторитетных людей независимо от их классовой принадлежности и отношения к советской власти. Кто эти первые жертвы карателей? Крепкие хозяева и грамотеи, местная интеллигенция. То есть те же люди, что в Смутное время спасали Москву в ополчении Минина, кого земля делегировала на Земские соборы управлять страной вместе с государем, а в пореформенное время девятнадцатого века посылала работать в земствах. Это те, на ком держался мир сельский и мир маленьких городов.

Но в трагедии села Красного видно и ещё одно отчётливое стремление. Недаром каратели не трогали женщин, но убивали всех встречных мужчин. Не потому, что безоружные сельские жители были опасны для Красной армии. Уничтожение самоорганизующегося мужского мира – вот цель их действий. А между тем мужской мир – основа основ бытия русской деревни и маленького русского города. То есть, опять-таки, земли.

Что мы знаем о стране, в которой живём, о её прошлом и настоящем? Древний Киев и Москва, Александр Невский, Ледовое побоище, годы, события, деятели, скольжение по поверхности времени… Но суть страны, глубина страны, её природа, её тело – как устроено и из какого материала вылеплено оно? Чем, собственно, была Великая Россия, мировая империя, 90 % населения которой жили в уездах? Совокупностью глухих деревень и отрезанных друг от друга бездорожьем городков. То есть – совокупностью деревенских и городских самоуправляющихся миров, упорно, вплоть до сталинской коллективизации сохранявших тысячелетнее отлаженное равновесие мужских и женских социальных ролей.

Базой власти был мужской мир, на пороге которого стояли неженатые парни. Когда парень женился, становился мужиком, он приобретал некий общественный статус, но к управлению миром ещё не допускался. Следующая ступень – выделение из отцовского дома и хозяйства; обычно оно происходило годам к двадцати пяти – тридцати; на этом этапе – участие в мужских собраниях, «беседах», где курили, малость выпивали и обсуждали все достойные мужицкого ума вопросы – от бытия Божия до общехозяйственных деревенских дел. В следующем возрасте – выделение собственных сыновей. Не каждый это мог, а тот, кто наработал зажиток. Это событие делало молодого мужика солидным и уважаемым участником мирской власти. Именно такие сорока-пятидесятилетние мужики, крепко вылепленные своим праведным трудом, и управляли миром, их слово было решающим на мирском сходе. Потом, уже после шестидесяти, мужик переходил в разряд стариков. Непосредственно в управлении старики не участвовали, но в критических случаях село обращалось к ним. Вот вам народное собрание и ареопаг, реальные органы общинной власти русской деревни.

Очень важно, что такая власть базировалась на безукоризненной нравственной основе: на труде. Лодырь и пьяница не смог бы никогда выделить сыновей, а потому и его слово на миру не звучало. И ещё важно, что рядом с миром в деревенской общине всегда стояла церковь. Она не управляла – она направляла, давала мирской власти нравственную санкцию и историческую осмысленность. Да, сказки и басни «про попов» бытовали – как дань фольклорно-культовой традиции, а в жизни поп был уважаемым и непременным участником общинного самоуправления, ибо он говорил от Бога и, сам будучи крепким хозяином, от имени Вселенской Церкви освящал жизнь крохотного, затерянного на пространствах России деревенского мирка, благословляя правое и осуждая неправое. Такая же схема общественной самоорганизации с известными вариациями действовала и на уровне маленьких городков, уездов, и всё это вместе называлось земством.

Это, конечно, идеал, схема. Однако ж эта схема – с перекосами, со скрипом – работала.

Но держава не может быть простой суммой локальных миров. Её объединяющее начало персонифицируется в верховной власти. И власть эта, посторонняя земскому миру, не вырастает из земли. Откуда берётся она? Либо её священный венец сходит с неба, и земские миры объединяются под ним, как под куполом соборного храма. Либо это власть огня, пришлая, разрушительная, вражеская. Власть российских государей сочетала в себе то и другое: огонь и священство. Она была нужна земле как защита и высшая правда. Но она же – верховный притеснитель и сборщик дани: княжеское полюдье, татарский «выход», петровская солдатчина, государево тягло.

Конфликт между мирским самоуправлением и верховной властью зрел давно. Их противоречие объективно, как и их взаимное отчуждение. Государство в России всегда с той или иной силой давило земскую самостоятельность и, в то же время, опиралось на неё. И когда давило слишком сильно, рождались кризисы.

К сожалению, империалистическая, полная амбиций Россия державная не смогла найти общего языка с Россией земской. Против бурь внешней политики и огня нашествия иноплеменных не устоять земле и воде. Необходимы державные дороги, по которым к горящим земским мирам приходит помощь… Но что, если сами имперские центры внезапно охвачены огнём? И тогда по дорогам, как по бикфордовым шнурам, к земскому миру идёт погибель. Революция.

Державная власть в России (в том числе и самодержавная, ведущая свой род от власти татарских ханов) всегда имела отчасти характер завоевательный. Важнейшее отличие советской власти: эта власть, установленная огнём и кровью на пространствах страны в 1918–1921 годах, есть власть по преимуществу завоевательная. Первое и главное, что она должна была сделать, чтобы утвердиться, – это уничтожить органическую земскую власть. Это значит: физически истребить её носителей. И происходят расстрелы уважаемых и авторитетных на селе или в городе людей (Солигалич). Но носителем органической власти потенциально является каждый взрослый мужчина. И происходит целенаправленное истребление взрослых мужчин. Красный террор. Продотряды и ЧК. Подавление «антоновщины» методами зондеркоманд. Организация голода в Поволжье. Трагедия села Красное на Волге.

На место выжигаемой земской нивы приходит новая власть, двойная по составу, выдавленная из двух зазеркалий, сверху и из-под земли: комиссар, пришлый завоеватель, зеркальное отражение государева служилого человека; и комбед, наоборотный перевёртыш мужика, местный люмпен. Гражданская война была первым актом этого спектакля, вторым и решающим стала коллективизация. Смысл её чаще всего видят в огосударствлении крестьянской собственности. Это верно, но это – второе. А первое – полное и окончательное уничтожение самоуправляющегося мира. Истребление самих социальных ролей, строящих его. Пришли двадцатипятитысячники, НКВД, солдаты, иноземный председатель колхоза и партийный секретарь, арестовали и выморили крепких мужиков и их семьи, отобрали не только орудия их труда, но сам труд, взорвали церковь, сделали жизнь, утверждённую на традиционных устоях, бессмысленной. Вот это было сделано, земля разрыта, выжжена, перекопана. И стала она бесплодной.

Между прочим, социальная катастрофа земского мира очень наглядно отразилась на демографии. В том самом районе, где находится село Покровское, было проведено исследование закономерностей мужской и женской смертности (не знаю, опубликованы ли его результаты). Оказалось, что кривая женской смертности имеет только два подъёма: один, небольшой, около восемнадцати-двадцати лет, затем тянется ровно, держась около нуля, и круто поднимается вверх после шестидесяти пяти. Оба подъема имеют биологическую природу. Социальный фактор причиной смерти женщин не является. Понятно почему: ведь женские социальные роли, не связанные с земской властью, сохранились. Есть в Покровском и ворожея, и колдунья, и старуха-начётчица от Писания, и баба-большуха. Социализация женщин происходит в основном благополучно.

А вот кривая смертности мужчин, помимо юношеского и старческого, имеет три пика. Первый – двадцать семь – тридцать лет; это в основном – несчастные случаи: утонул на рыбалке, попал пьяный под трактор, убили в драке. Второй – тридцать восемь – сорок два года; болезнь: рак или сердце. Ну а третий, уже после пятидесяти пяти, плавно переходит в старческое угасание. Заметьте, что сходная картина наблюдается и в городах, то есть повсюду.