Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс

— Пощады, госпо́да! Пощады! — в хриплом голосе проигранца читался неподдельный слёзный ужас. Учитель же фехтования завещал не верить клятвам простолюдина, не доверять любви лёгкой девки и уж точно не щадить нечисть.

Рун замахнулся клинком.

Внезапный удар подбросил его в воздух. Будто сама земля не желала его победы. Загрохотали разом порушившиеся стены — парня швырнуло на кучу обломков, какой-то шальный кирпич больно саданул под лопатку. Брызнувшее в лицо каменное крошево иссекло в кровь нос, губы и уши.

Во рту чародея стоял металлический привкус. В голове гудело, перед глазами всё плыло, рукой он шарил по земле, будто всё ещё тщетно надеясь отыскать клинок.

Его взору предстало то, что так жаждал увидеть старый Мяхар. Не было больше звуконепроницаемого купола — он лопнул, будто мыльный пузырь.

— Не честно! — гремели небеса над головой. — Не честно, не честно, не честно!

Бесовка сидела верхом на поваленной наземь Ска. Устроившие свару великанши одаривали друг дружку разве что не оглушающими оплеухами. Руну казалось, что он буквально чует жар их тел. На их фоне он был ничтожен; всего одно неосторожное движение и его размажет по полу очень тонким слоем.

Обе, что стальная дева, что дьяволица, не желали быть осторожными. Удары Ска могли переломить спину быку, но проигранке они казались лишь слабыми затрещинами. Будто забыв, что имеет дело лишь с механической куклой, бесовка впивалась ногтями в кожимит, оставляя рваные полосы царапин.

На их фоне, проворный что крыса, выскочил рогатый бес. Теперь вместо ножа в его руках покоился его же, чародея, собственный клинок.

Глаза рогатого давно залились кровью и яростью. Но он всё равно жаждал представления, игры, чтобы вымотанный, уставший и обескураженный противник молил его о пощаде. Ему нужен был тот, кого можно было бы с ног до головы осыпать колкими насмешками, прежде чем прибрать душу к рукам.

Подскочи он к чародею сразу же и вспори брюхо — и у него был бы шанс. Вместо этого с ним встретилась сама судьба: хвост его же собственной повелительницы был толст и необъятен, будто ствол многовекового дуба. Рун не знал, трещит ли у него в ушах, или он в самом деле слышит скрип её кожи, но хвост, будто гигантская змея опустился на проигранца.

Рун нашёл в себе силы встать. Игра вдруг намекнула ему, что он нарушит правила, если сделает еще хоть пару шагов — он уже исчерпал лимит клеток хода.

Волосы на голове юного чародея встали дыбом от осознания происходящего. Он здесь, посреди пустоты, не так далеко от выхода, а рядом, будто обезумевшая влюблённая парочка по земле катаются титаны. И окажись он на их пути — не сможет даже бежать. Сарказм будто нарочно спрашивал, что лучше — быстрая и лёгкая смерть или же вечные унижения от той, кто меньше всего терпит желающих её обмануть?

Ска вдруг оттолкнула бесовку от себя, ударила ей ребром ладони в нос. Из глаз дьяволицы брызнули слёзы, раздался ушираздирающий стон. Автоматон довершила успех, врезав лбом проигранке прямо в челюсть. Спихнула с себя воющую от боли противницу.

— Ну вот и всё, госпо́да. Игра твоя вуаль, а в картах была шваль. Готовься…

Горбатого проигранца вдруг накрыло огромной ладонью. Его голос тут же заглох. Рун поднял глаза, чтобы увидеть перед собой гигантское лицо Ска. Автоматон вновь смотрела на него, как машина смотрит абсолютно на всё. Правый глаз был украшен полосками шрамов, на голове не хватало волос.

Великанша вдруг зашевелилась и Рун увидел во второй ладони игральные кости.

Всего лишь несколько шагов до свободы, сказал он самому себе.

Всего лишь шаг до победы…

***

Ему снились кошмары. Краснокожая девчонка разрасталась до небывалых размеров, пыталась растоптать ногами, а когда он бежал — хватала, с безмолвным гоготом швыряя в свою пасть. В ужасе Последний из Двадцати проваливался в пучину, чтобы через мгновение всё повторилось вновь и с самого начала.

Проснулся он весь в поту. К спине неприятно липло покрывало. Вместо кровати было что-то вроде вороха подушек.

На нём совершенно не было одежды. Парень захлопал глазами: прежде чем он вспомнил и осознал случившееся, страх тут же зашептал ему на ухо, что сейчас крыша над головой, шурша и громыхая унесётся в небеса, а его схватят, будто конфету и метнут в полный слюны рот.

Нет.

Он отрицательно покачал головой, вытер руками лицо. Страшно не хватало какой-нибудь тряпки под рукой.

Во рту было сухо как никогда. Будто заведомо зная, где искать, парень достал из под стоящего рядом столика кувшин. Не стал наливать в глиняные плошки, приложился прямо к горлышку.

Вино. Неплохое. Рун попытался определить год и не смог. Разве только что оно не виранское — на языке был незнакомый, пряный вкус.

Он помнил только то, что из последних сил прошёл последние врата. Здравый смысл уже делал пометки того, что следует сделать в первую очередь: научиться не действовать опрометчиво, распросить Ска о том, что это было такое…

В самой мгле он вдруг почуял на себе взгляд, холодок пробежался меж лопаток. Юный чародей разом развернулся, заготовив сразу два плетения — охранок и атакующий импульс. Оба не получились: он всё ещё был в покоях дьяволицы.

Властительница бесов шла к нему осторожно, будто бы вымеряя каждый шаг. Абсолютно нагая — к неприкрытой маленкой груди добавилась столь же неприкрытая промежность.

Глаз цеплялся за её красоту, за нежность пушка на лобке, за соблазнительные изгибы бесовки. Кто бы мог подумать, едва взглянув на уродливо-козлоногого проигранца, что их мать окажется столь прекрасна?

Бесовья мать — лишь титул, напомнил ему старый Мяхар. Рун отмахнулся от старика что от надоедливой мухи.

— Где Ска? — вопрос вырвался из юного чародея сам по себе. Будто не знал, что спрашивать ещё.

Бесовка была миниатюрной — едва по грудь последнему из Двадцати. Чуть привстала на цыпочки, приложила палец к его губам.

За соблазнительностью она прятала робость. Её прежнюю, капризную манеру поведения будто корова языком слизнула. Сейчас она была само смирение.

Девчонка взяла его за руку, потащила за собой. В голове юного чародея плодились вопросы — ему жутко хотелось знать, что происходит. Боялся, что в любой момент всё резко переменится — бесовка хлестнёт его хвостом, что плетью, швырнет наземь, закует в кандалы.

Но ведь он победил!

Или нет?

Что, если игра восприняла попытку помочь ему со стороны Ска за явное жульничество, а всё происходящее сейчас лишь издевательская прелюдия к ожидающему его аду?

Невинно и неспешно она юркнула к смятой постели, где он спал ещё пять минут назад, настойчиво потянула на себя.

Рун заключил её в объятия — руки как будто только и ждали отмашки от хозяина. Ладони чародея прошлись по изящному стану, коснулись мягкого, напрягшегося от томительной истомы животы. Скользнули по гладкой коже ниже. Бесовка закатила глаза, подняв руки, оплетая ими шею юного чародея, из клыкастого рта раздался сладострастный стон.

Парень повалил её на мягкость подушек, ощутив, как внутри просыпается буйный зверь. Он победитель, она — его добыча, больше ничего знать не требовалось.

Их время было заполнено блаженством. Дьяволица держалась недолго — её покорность быстро сменилась инициативностью и бесстыдством. Будто это не Рун брал её, как мужчина, а она его. Парень минуту от минуты чувствовал, как с каждой каплей любовного сока и пота из него будто уходят последние силы. На это было плевать — столь хорошо ему ещё не было ни с одной из женщин мира.

Правила. Старик-разбойник страдал от старческого же недуга — занудства и избытка знаний. Словно при жизни у него не было на это время, он одаривал своего ученика одним поучением за другим. Проигранцы всегда следуют правилам. Жулят — если что-то не запрещено правилами, оно разрешено. Но главное правило: бесовьи матери жаждут семени тех, кто сумел их одолеть. Ибо они воистину хитры, удачливы и достаточно безрассудны. Откуда, думаешь, берутся новые проигранцы?