Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая - Джей Бонансинга

– Он, как компьютер, способен к перезагрузке, – бормотал Филип, поднимая левой рукой небольшой девятимиллиметровый пистолет, взводя курок и прицеливаясь. – И все же он так чертовски хрупок… Может отказать в любую секунду.

Он выстрелил в скопление ходячих.

– ЧЕРТ!

Пуля лишь коснулась головы мертвой женщины в изорванном и залитом кровью сарафане. Женщина покачнулась, но не упала и продолжила биться о сетку. Губернатор сердито сплюнул.

– Дерьмово живется с одной левой рукой! – он выстрелил еще раз, и еще, пока четвертая пуля не расколола череп ходячей и та не залилась черной кровью, оседая на землю. – Приходится учиться всему заново. А это тяжело! – Филип взглянул на Лилли. – Пришла меня отшлепать?

Лилли удивленно посмотрела на него.

– Не поняла?

– Я заметил, что мое представление пришлось тебе не по нраву.

– Я не говорила…

– Да это у тебя на лице написано. Все эти жесты… Тебя не слишком впечатляют мои ораторские навыки.

Слово «ораторские» он произнес особенно выразительно, сделав характерный для Джорджии акцент на букве «р» – «ор-р-р-раторские», – и Лилли передернуло. Он что, играл с ней? Испытывал ее? Она облизала губы, подбирая слова.

– Ладно, смотрите… Не сомневаюсь, вы знаете, что делаете. Я не пытаюсь сказать вам, как управлять этим городом. Просто… На трибунах были дети.

– И ты полагаешь, что я перешел черту, показав им бренные останки Мартинеса.

Лилли глубоко вздохнула.

– Вообще-то да… Если уж честно. Думаю, это было чересчур.

Губернатор положил пистолет обратно на тележку и взял с нее серебристый револьвер триста пятьдесят седьмого калибра. Прокрутив цилиндр, он снова выстрелил.

– Лилли, надвигается война, – тихо сказал он, прицеливаясь в очередного ходячего, стоящего в тени древнего узловатого дуба. – И я могу с уверенностью сказать… – его левая рука была неподвижна, как стальная балка. – Если эти люди не готовы любой ценой защищать этот город, мы потеряем… все, – он положил указательный палец на спусковой крючок. – Все, что ты любишь… Все, что тебе дорого, Лилли. Ты – я гарантирую – потеряешь все.

Прицелившись, он выстрелил.

Лилли не вздрогнула от резкого хлопка – и даже не моргнула, несмотря на то что выстрел был оглушительным, – она просто стояла и смотрела на Губернатора, размышляя и чувствуя, как холодный страх перерастал внутри нее в уверенность. Филип был прав.

По другую сторону ограды крупный ходячий обрушился на землю, забрызгав все вокруг себя кровью и частицами мозгового вещества. Лилли прикусила губу. Она чувствовала, как разгорается внутри нее крошечная искра жизни, как маленький росток стремится к свету.

Наконец она очень тихо произнесла:

– Вы правы. Я с вами – как и все мы, – что бы ни произошло. Мы готовы. Как бы ни было сложно.

В тот день спазмы усилились, и в какой-то момент Лилли стало трудно стоять на ногах. Она свернулась в позу эмбриона на диване в спальне и завесила окна одеялами, чтобы закрыться от яркого света весеннего солнца. Температура немного поднялась – к обеду было уже тридцать восемь и три, – и перед глазами то и дело возникали яркие вспышки, сиявшие сильнее при каждом приступе режущей боли в животе и тупой пульсации в районе переносицы.

К шести часам ее начало знобить, и Лилли задрожала под старым термоодеялом, которое Остин притащил из своей квартиры. Ее тошнило, но рвота не приходила. Лилли чувствовала себя ужасно.

В конце концов она смогла вылезти из кровати и пойти в туалет. Спина болела. Лилли босиком прошла по деревянному полу, зашла в туалет и заперлась в вонючей комнате с растрескавшейся плиткой на стенах и старым линолеумом на полу. С трудом опустившись на унитаз, она попыталась пописать, но не смогла.

Остин заставлял ее пить, стараясь не допустить обезвоживания, но организм Лилли функционировал так плохо, что у нее не получалось выпить больше нескольких глотков воды зараз. Теперь она сидела в темноте туалета и пыталась дышать как можно ровнее, несмотря на спазмы, из-за которых вся нижняя часть живота словно была охвачена огнем. Лилли чувствовала слабость. Она была выжатой, как лимон. Все тело болело. Словно на него только что упал рояль. Неужели все это из-за стресса? Лилли опустила глаза и удивленно моргнула.

На болтавшихся возле лодыжек трусиках виднелась кровь, ярко-красная, как клубничное варенье. Лилли похолодела. Она регулярно проверяла, нет ли на трусиках следов выделений, и до этого момента все было чисто. Стараясь сохранять спокойствие, она глубоко задышала и попыталась осознать происходящее.

Громкий стук вывел ее из ступора.

– Лилли? – раздался из-за двери тревожный голос Остина. – Все в порядке?

Лилли подалась вперед и дотянулась до ручки, едва не упав с фарфорового сиденья. Открыв дверь, она взглянула в стеклянные, испуганные глаза Остина.

– Наверное, нам нужно обратиться к Бобу, – тихо произнесла она дрожащим от ужаса голосом.

Глава восьмая

Той ночью Филип Блейк наводил порядок – в прямом и в переносном смысле. Он чувствовал себя истинным предводителем революции, воином накануне битвы. Ему хотелось, чтобы все вокруг соответствовало ясной, строгой, стерильной организации его мозга. Хватит бестелесных голосов, хватит неопределенности, вносимой его симбиотической второй личностью. В автоклаве его разума – очистившегося после тяжелых испытаний – сгорели все следы Брайана Блейка, извлеченные из темных глубин сознания. Теперь он превратился в заводной механизм, нацеленный на одно-единственное действие – месть.

Он начал с собственной квартиры, с места преступления. Повсюду еще виднелись слабые намеки на произошедшее, и Филип намеревался окончательно устранить их.

Брюс принес ему со склада все необходимое для уборки, и он уже несколько часов искоренял все оставшиеся свидетельства его мучений в лапах сумасшедшей стервы с мечом. Неловко орудуя левой рукой, он с порошком прочистил все стены гостиной и осторожно прошелся питающимся от батареек пылесосом по старому ковру, который был заляпан пятнами его крови. На более сложные загрязнения он вылил моющий растворитель и с остервенением тер ковер щеткой, пока он не начал расползаться на части. Он прибрался в комнатах, застелил постель, упаковал грязное белье, вымыл деревянные полы масляным мылом Мерфи и стер пыль со стеклянных стенок мозаики из аквариумов, не обращая внимания на дергающиеся внутри отрезанные головы.

Пока он работал, Пенни была прикована к стене в коридоре и каждые несколько минут напоминала о себе: она негромко хрипела, гремела цепями в попытке освободиться и клацала острыми, как у пираньи, зубами, исступленно кусая воздух. Пока Филип убирался рядом с ней, в нем нарастало раздражение из-за этих приглушенных звуков.