Моммзен Т. История Рима. - Теодор Моммзен

Находившиеся на верхнем Тибре и между Тибром и Анио латинские общины Антемны, Крустумерий, Фикульнея, Медуллия, Ценина, Корникул, Камерия, Коллация прежде и сильнее всех других стали беспокоить Рим, и, по-видимому, еще в очень раннюю пору римское оружие лишило их независимости. В более позднюю пору мы находим в этом округе только одну независимую общину Номент, которая сохранила свою свободу, быть может, благодаря союзу с Римом; из-за обладания Фиденами, которые были предмостным укреплением этрусков на левом берегу Тибра, с переменным успехом боролись латины с этрусками, т. е. римляне с вейентами. С городом Габии, занимавшим равнину между Анио и Альбанскими горами, борьба тянулась долго без решительного перевеса на какой-либо стороне, вследствие чего до очень поздней поры габийская одежда была равнозначаща с воинским одеянием, а габийская территория считалась прототипом неприятельской страны 36 . Вследствие этих завоеваний римская территория могла достигнуть размеров почти в 9 квадратных миль.

Но о другом очень древнем военном подвиге римлян остались более живые воспоминания, чем об этих бесследно минувших войнах, хотя он и был облечен в легендарную форму. Древняя священная метрополия Лациума Альба была взята римской ратью и разрушена. Как возникло это столкновение и как оно разрешилось, нам неизвестно из преданий; борьба трех римских братьев-близнецов с тремя альбанскими братьями-близнецами была не чем иным, как символическим олицетворением борьбы двух могущественных и находившихся между собою в близком родстве округов, из которых по меньшей мере римский был триединым. Нам в сущности ничего не известно кроме одного голого факта, что Альба была завоевана и разрушена римлянами 37 . В то самое время, как Рим утверждал свое владычество на берегах Анио и на Альбанских горах, — Пренесте, впоследствии являющийся обладателем восьми соседних местечек, Тибур и некоторые другие латинские общины также расширяли свои владения и закладывали фундамент для своего будущего сравнительно значительного могущества; но все это нам известно только по догадкам.

У нас не хватает не столько описаний войн, сколько точных сведений о юридическом характере и о юридических последствиях этих древнейших латинских завоеваний. В общих чертах не подлежит сомнению, что с завоеванными странами поступали по той же системе инкорпораций, из которой возникла трехчленная римская община; различие заключалось только в том, что округа, которые силою заставляли присоединиться, не сохраняли, подобно тем древнейшим трем, некоторой самостоятельности в качестве кварталов новой союзной общины, а вполне и бесследно исчезали в целом. Насколько простиралась власть латинского округа, он в самые древние времена не допускал существования какого-либо другого политического центра кроме своей собственной столицы, и еще менее был он расположен основывать независимые поселения, как это делали финикяне и греки, создавшие в своих колониях временных клиентов и будущих соперников метрополии. Особенно замечательно в этом отношении то, как обошелся Рим с Остией: фактическому возникновению в том месте города и не могли и не желали воспрепятствовать, но ему не дали никакой политической самостоятельности, а тем, кто в нем поселился, не дали местных гражданских прав, лишь оставив за ними общие римские гражданские права, если они уже прежде ими пользовались 38 . По этому основному правилу решалась участь и тех слабых округов, которые подпали под власть более сильных или вследствие того, что были завоеваны, или вследствие того, что добровольно покорились. В этих случаях крепость покорившегося округа срывали до основания, его территорию присоединяли к территории победителей, а для его жителей и их богов столица победителей становилась новой родиной. Впрочем, под этим не следует разуметь такого безусловно настоящего переселения побежденных в новую столицу, какое было в обыкновении при основании городов на востоке. Города Лациума были в ту пору не более чем крепостями и рынками, на которых еженедельно сходились земледельцы, поэтому было достаточно перенести в новую столицу центр торговых и деловых сделок. Что даже храмы оставлялись на своих прежних местах, видно на примере Альбы и Ценины, которые и после своего разрушения сохранили видимость религиозной самостоятельности. Даже там, где выгодное военное положение срытой до оснований крепости требовало переселения местных жителей, их нередко поселяли для земледельческих целей на их прежней территории в незащищенных хуторах. А о том, что побежденные все или частью нередко бывали вынуждены переселяться в их новую столицу, свидетельствует лучше всяких отрывочных повествований из легендарной эпохи Лациума то постановление римского государственного права, что городскую стену (pomerium) мог переносить далее только тот, кто расширил границы территории. Понятно, что все побежденные были принуждены переходить на права клиентов общины 39  — все равно переселялись ли они в новую столицу или нет; только немногим отдельным родам предоставлялось право гражданства, т. е. патрициата. Даже во времена империи еще были известны некоторые из тех альбанских родов, которые поступили в ряды римских граждан после падения их родины; к этому числу принадлежали Юлии, Сервилии, Квинктилии, Клелии, Гегании, Куриации, Метилии; воспоминание об их происхождении поддерживалось их альбанскими фамильными святилищами, среди которых родовое святилище Юлиев в Бовиллах снова достигло большой известности во времена империи. Это сосредоточение многих мелких общин в одной крупной, понятно, не было специфически римской идеей. Не только историческое развитие Лациума и сабельских племен совершается вокруг контраста национальной централизации и кантональной самостоятельности, но и в историческом развитии эллинов находим мы то же самое. Из одинакового слияния многих округов в одно государство возникли в Лациуме Рим, в Аттике Афины, а мудрый Фалес советовал союзу ионийских городов прибегнуть именно к такому слиянию как к единственному средству выйти из затруднительного положения и сохранить их национальность. Но Рим проводил эту идею единства последовательнее, настойчивее и успешнее, чем какой-либо другой италийский округ, и как первенствующее положение Афин в Элладе было последствием их ранней централизации, так и Рим был обязан своим величием тому, что проводил ту же систему с гораздо большей энергией.

Хотя завоевания Рима в Лациуме и представляются нам в своих главных чертах не чем иным, как однообразными и непосредственными расширениями его территории и его общины, но завоевание Альбы имело кроме того еще особое значение. Проблематическое величие этого города и его мнимое богатство были не единственными причинами того, что легенда остановилась на его покорении с таким предпочтительным вниманием. Альба была метрополией латинского союза и стояла во главе тридцати полноправных общин. Разрушение Альбы конечно не уничтожило самого союза, точно так же как и разрушение Фив не уничтожило беотийского союза 40 ; наоборот, Рим действовал в этом случае в полном соответствии с частноправовым характером латинского военного права и заявил притязание на первенство в союзе в качестве наследника прав Альбы. Мы не в состоянии решить, совершилось ли признание такого первенства без всяких кризисов, а в противном случае — какие перевороты предшествовали ему или были им вызваны; но в общем итоге римская гегемония над Лациумом была, как кажется, признана и скоро и повсеместно, хотя ей, быть может, временно и не подчинялись некоторые отдельные общины, как например Лабики и в особенности Габии. Вероятно, уже с той поры Рим был морской державой по сравнению с континентом Лациума, городом — по сравнению с деревнями, цельным государством — по сравнению с латинским союзом. Вероятно, уже тогда только с помощью Рима и при его содействии латины были в состоянии защищать свои берега от карфагенян, эллинов и этрусков, а также оберегать и расширять свою сухопутную границу в борьбе с своими беспокойными соседями — сабельскими племенами. Нет возможности решить, увеличилось ли римское могущество от завоевания Альбы более, чем от завоевания Антемии или Коллатии; весьма вероятно, что Рим сделался самою могущественною из всех латинских общин не только после завладения Альбой. Еще задолго до того он имел такое первенствующее значение, но благодаря этому завоеванию он приобрел первенство на латинском празднике и вместе с тем опору для будущей гегемонии римской общины над всем латинским союзом. Все эти обстоятельства имели решающее значение, и потому их необходимо выяснить с такой точностью, какая только возможна.

Римская гегемония над Лациумом имела в общих чертах характер равноправного союза между римской общиной, с одной стороны, и латинским союзом — с другой, вследствие чего был утвержден вечный мир на всей территории и был заключен вечный союз как на случай наступательной войны, так и на случай оборонительной. «Между римлянами и всеми общинами латинов да будет мир, пока существуют небо и земля; они не должны вести между собою войн, не должны призывать врага внутрь страны и не должны давать врагу свободного пропуска; тому, кто подвергается нападению, следует помогать общими силами, а то, что будет приобретено на войне общими силами, делить равномерно». Скрепленное договором равноправие в торговых и других житейских сношениях, в долговых сделках и в правах наследства еще тысячами уз связало интересы союзной общины, и без того уже тесно сплоченной благодаря одному и тому же языку, тем же обычаям; этим было достигнуто нечто похожее на то, что достигнуто в наше время путем уничтожения таможенных преград. Впрочем, за каждой общиной было формально признано право жить по ее собственным законам; вплоть до Союзнической войны латинское право не было вполне тождественно с римским, так, например, давно отмененное в Риме обжалование брачных договоров все еще допускалось в латинских общинах. Однако безыскусственное и чисто народное развитие римского права и стремление по возможности поддерживать равноправие привели к тому, что частное право сделалось в сущности одинаковым во всем Лациуме и по содержанию, и по форме. Всего ярче обнаружилось это равноправие в постановлениях, касающихся утраты и восстановления свободы отдельными гражданами. По старинному, достойному уважения обычаю латинского племени, никакой гражданин не мог сделаться рабом или лишиться своих гражданских прав внутри того государства, в котором он жил свободным человеком; если же его присуждали в виде наказания к лишению свободы или — что одно и то же — к лишению гражданских прав, то его изгоняли из государства, и он поступал в рабство к иноземцам. Это установление было теперь распространено на всю союзную территорию; ни один член какого-либо из союзных государств не мог жить рабом внутри всей союзной территории. Практическое применение этого правила мы находим в том постановлении «Двенадцати таблиц», в котором говорится, что неоплатный должник мог быть продан заимодавцем не иначе как на той стороне Тибра, т. е. вне союзной территории, и в том параграфе мирного договора между Римом и Карфагеном, которым было постановлено, что взятый карфагенянами в плен римский союзник получал свободу, лишь только достигал одной из римских гаваней. Хотя, вероятно, внутри союза не существовало единого брачного права, однако заключение браков между гражданами различных общин часто имело место, как это уже выше было замечено. Само собою разумеется, что каждый из латинов мог пользоваться своими политическими правами только там, где он был действительным членом общины; напротив того, сущность равенства в частных правах заключалась в том, что каждый из латинов мог селиться на постоянное жительство на союзной земле повсюду, где ему вздумается, или — по теперешней терминологии — сверх особого права гражданства в той или другой общине существовало общее союзное право свободного выбора местожительства, и, с тех пор как плебей в Риме был признан гражданином, это право превратилось в полную свободу переселения. Понятно, что все это обратилось в пользу столицы, так как она одна во всем Лациуме представляла удобства городских сношений, городских заработков и городских удовольствий; поэтому, с тех пор как латинские страны стали жить в вечном мире с Римом, число столичных жителей стало возрастать с поразительной быстротой. В том, что касается политического устройства и администрации, не только каждая отдельная община оставалась самостоятельной и суверенной, поскольку этим не нарушались ее обязанности по отношению к союзу, но — что еще важнее — союз тридцати общин остался в своих отношениях к Риму автономным. Нас уверяют, что положение Альбы среди союзных общин было более высоким, чем положение Рима, и что эти общины приобрели автономию благодаря падению Альбы; это, пожалуй, можно допустить в том смысле, что Альба в сущности была членом союза, а Рим издавна скорее выделялся из союза как особое государство, чем входил в него как составная часть; но, подобно тому как государства Рейнского союза были формально суверенны, между тем как члены германской империи имели над собой властелина, быть может, и первенство Альбы было на самом деле тем же, чем было первенство германского императора — почетным правом; римский же протекторат издревле был подобно наполеоновскому настоящим господством. Действительно, Альба, по-видимому, председательствовала в союзном совете, между тем как Рим дозволял латинским уполномоченным совещаться самостоятельно под руководством, как кажется, избиравшегося из их среды председателя и довольствовался почетным председательством на том празднестве, где приносилась союзная жертва за Рим и за Лациум; сверх того, он воздвигнул в Риме второе союзное святилище — храм Дианы на Авентине, так что с тех пор союзные жертвоприношения совершались то на римской территории за Рим и за Лациум, то на латинской территории за Лациум и за Рим. Не менее клонилось к выгоде союза и то, что в своем договоре с Лациумом римляне обязались не заключать отдельных союзных договоров с какой-либо из латинских общин; отсюда ясно видно, что могущество руководящей общины внушало союзу сильные и конечно вполне основательные опасения. В военном устройстве всего яснее обрисовывалось положение Рима не внутри Лациума, а наряду с ним. Союзные боевые силы, как о том неоспоримо свидетельствует позднейший способ рекрутского набора, состояли из двух одинаково сильных армий — римской и латинской. Главное начальство над ними раз навсегда принадлежало Риму. Ежегодно латинские вспомогательные войска должны были появляться у ворот Рима, приветствовать своими одобрительными возгласами избранного военачальника, после того как уполномоченные на то латинским союзным советом римляне убеждались по полету птиц, что боги одобряли их выбор. Все приобретенные в союзной войне земли и имущества делились между членами союза по усмотрению римлян. Нельзя утверждать с уверенностью, что во внешних делах только Рим был в эту эпоху представителем римско-латинской федерации. Союзный договор запрещал и Риму и Лациуму предпринимать наступательные войны по их собственному усмотрению, а если войну предпринимала сама федерация или вследствие союзного постановления, или вследствие неприятельского нападения, то латинский союзный совет по праву принимал деятельное участие и в ее руководстве и в ее развязке, фактически Рим конечно и в ту пору уже пользовался гегемонией, так как при всякой долговременной политической связи между тесно сплоченным государством и союзом государств перевес обыкновенно оказывается на стороне первого.