Вацлав Нижинский. Новатор и любовник - Ричард Бакл

артистов, способных воплотить новые балеты, он понял, что можно достигнуть настоящего триумфа на Западе, который немыслим в России, пока императорскими театрами руководит Теляковский. Двумя самыми важными фигурами стали Павлова и Нижинский, и нужно было проявить большую дипломатическую ловкость, чтобы заставить каждого из них думать, будто именно он или она убедила его повезти балет. Третьей, наиболее ценной фигурой был Фокин, а так как он уже работал с Бенуа и хорошо с ним ладил, то на Бенуа возлагалась задача привлечь его. Четвертая составляющая — Астрюк, он также необходим в Париже.

Уже несколько лет Дягилев вынашивал в подсознании идею отвезти русский балет на Запад. В Москве в 1906 году он говорил французскому музыкальному критику Роберу Брюсселю, что через три года привезет русский балет в Париж. После первой постановки «Павильона Армиды» в Мариинском театре в ноябре 1907 года Дягилев сказал Бенуа: «Это нужно показать Европе». Внезапно после успеха «Бориса» эти туманные мысли кристаллизовались — момент настал.

Габриель Астрюк, организатор русских концертов, описывает, как летом 1908 года в «Пейарде» он убеждал Дягилева в необходимости показать достижения русского балета Парижу. В этом разговоре Астрюк упомянул о том, как восхищался танцами в польской сцене «Бориса», для подготовки которой Александра Васильева специально приехала из Петербурга, чтобы учить танцоров Оперы и затем возглавить их в «Полонезе».

— Кажется, вы очень любите танцы, — заметил Дягилев. — Вам следует приехать в Петербург и посмотреть наш императорский балет. У вас во Франции танец больше не в чести, и ваше искусство несовершенно, как вы сегодня показали. У вас есть хорошие балерины, но вы не имеете ни малейшего представления о том, каким может быть мужской танец. Наши танцоры в России — звезды. Ничто не может дать вам представления о том, насколько хорош наш Вацлав*[51], — думаю, подобного ему танцора не было со времени Вестриса.

— Он танцует один?

— Да, но иногда с партнершей, почти равной ему, с Павловой. Это величайшая балерина в мире, превосходная как в классическом, так и в характерном танце. Подобно Тальони, она не танцует, а парит, о ней также можно сказать, что она способна пройти по полю, не примяв ни колоска.

— У вас, наверное, есть замечательные постановщики и балетмейстеры, чтобы использовать все эти таланты.

— Да, есть. Старый Чекетти, учивший всех нас, несущий факел классицизма, затем у нас есть настоящий гений Михаил Фокин, наследник величайших балетмейстеров всех времен.

— Нижинский, Фокин, Павлова должны приехать в Париж — в будущем году.

— Но парижане никогда не пойдут смотреть вечер балета.

Дягилев прекрасно знал, что сможет удержать парижан целым вечером русского балета — того балета, каким он его представлял, но хотел заставить Астрюка насладиться иллюзией, будто это он убедил Дягилева.

Этот разговор состоялся 2 июня 1908 года, и Астрюк сохранил в своих бумагах небрежно нацарапанные записи, сделанные им за обеденным столом. На двойном листе бумаги, озаглавленном «Пейард, 2, Шоссе д’Антен, Париж», мы можем увидеть рождение «Русских балетов». Сначала Астрюк записал названия балетов, предложенных Дягилевым: «Павильон Армиды» Черепнина с Павловой — дек. и либретто Бенуа. 2 акта. «Сильвия» Лео Делиб, 3 картины. Но «Сильвия» перечеркнута. Затем следует «Жизель»… 2 акта. Явно просматривалось намерение, чтобы балеты чередовались с операми, как действительно делали во время первого Русского сезона, поэтому следующая запись — «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова — Ансельми и Шаляпин. А в качестве театральной площадки для этого сезона Астрюк предложил не Оперу, а театр Сары Бернар.

Далее Астрюк записал (частично, несомненно, под диктовку Дягилева) имена возможных покровителей сезона: «С.А. княгиня Мюрат — маркиза де Гане — графиня де Шевинье — графиня Эд де Пуртале — графиня де Хоэнфельзен — княгиня де Полиньяк — великий князь Кирилл — графиня Жан де Кастеллан — баронесса де Ротшильд».

Напротив Астрюк суммировал расходы — 265 000 франков, включая 50 000 для него как импресарио. За шестнадцать представлений рассчитывали получить по 20 000 франков за каждое, а в сумме 320 000 франков. Наверху первой страницы, где оставалось немного места, рядом с заглавием он приписал имена предложенных балерин: «Павлова 2-я, Преображенская, Гельцер, Трефилова, Седова, Кякшт». Наконец, на свободном месте выше выгравированного слова «Пейард» он написал: «Нижинский, Козлов, Мордкин, Андрианов, Больм, Фокин».

4 июня Астрюк затронул тему оперных и балетных сезонов с супругой великого князя Владимира Марией Павловной на вечере княгини Эдмонд де Полиньяк. Она одобрила идею. Дягилев и Астрюк продолжили обсуждения, и, хотя репертуар и состав труппы оставались под вопросом почти до самых гастролей в Париже, контракт был подписан.

Контракт констатировал, что Дягилев полностью принимает на себя финансовую ответственность за Русский сезон, в то время как Астрюк осуществляет управление, рекламу и продажу билетов, за которую получит только 2,5 процента от продаж, Дягилев убедил его согласиться на половину его обычного гонорара. Астрюк поддержал Дягилева в отношениях с парижской прессой, что гарантировало хороший результат. Во Франции различия между редакционными статьями и газетными объявлениями не столь велики, как в англоговорящих странах, и определенная сумма была отложена для того, чтобы заказать статьи у выдающихся критиков. Фактически Астрюк решал множество вопросов, не оговоренных контрактом, — например, вел дела с декораторами и драпировщиками, подновлявшими запущенный старый театр Шатле. Именно в огромном зале Шатле, месте постановок популярных спектаклей, а не в театре Сары Бернар должны были состояться представления Русского сезона.

Дягилев принял на себя ответственность не только за финансирование Сезона, подбор артистов императорских театров и наличие реквизита для всех спектаклей, но и за организацию комитета покровителей, состоящего из высших представителей парижского общества, возглавляемого великим князем Владимиром и его супругой.

Вернувшись в Петербург после своего ежегодного отдыха в Венеции, Дягилев принялся планировать репертуар для парижских гастролей и нанимать танцоров. По всему Петербургу двойные окна были закрыты на зиму, лед на Неве становился все толще, экипажи, дрожки и немногочисленные машины спешили по заснеженным улицам мимо бесконечных фасадов дворцов; золотой шпиль бело-желтого Адмиралтейства и золотой купол находящегося по соседству Исаакия были видны за много миль, а по ту сторону Невы пронзала застывшее небо еще более высокая золотая игла собора внушающей ужас Петропавловской крепости, пушки которой ежедневно провозглашали полдень.

Последняя квартира Дягилева находилась в Замятином переулке неподалеку от Английской набережной, между казармами Конногвардейского полка и Невой, в пяти минутах ходьбы от Адмиралтейства; она стала центром, где планировался этот сезон. Эти собрания будут всю оставшуюся жизнь с гордостью и удовольствием вспоминать их участники, которым суждено будет стать свидетелями триумфа Русского балета в Европе.