Посол Господина Великого - Андрей Посняков

— Вон они, вон! — нахлестывая коня, во весь голос заорал первый. — Уходят, триста чертей им в дышло!

Всадники, числом десятка два, подскакав ближе к морю, остановились. Их мокрые от пота лошади тяжело дышали, сбрасывая под ноги пену. В руках всадников виднелись копья и арбалеты, у седел были приторочены большие двуручные мечи. Кровавым светом поблескивали доспехи в свете клонящегося к закату солнца, на головах у большинства были круглые полуоткрытые шлемы — во Франции такие назывались саладами.

— И все-таки они ушли, — провожая недовольным взглядом уходящий корабль, констатировал факт главный — в шлеме, украшенном белыми перьями. — Что ж, придется нагнать их в Нарве.

— А рыцари? — задал вопрос кто-то.

— С рыцарями — договоримся, — с усмешкой ответил главный.

Когда всадники выехали из леса, нижний край красного солнца уже опускался в море.

— В Нарву так в Нарву, — шептал про себя тот, что скакал последним, в рваной матросской куртке, с единственным, горящим злобным огнем, глазом.

Эрик Свенсон, новоявленный капитан «Пленителя Бурь», оказался человеком приятным во всех отношениях, вот только по-русски почти совсем не говорил да слишком уж не дурак был выпить. Пил профессионально — в принципе, все! На что уж Олег Иваныч в этом смысле был в родном РОВД закаленный, но и тот признавал, что по сравнению со Свенсоном он — жалкий любитель. Всяких там медов стоялых, мальвазей-романей и прочего…

Ревель, как член Ганзейского союза, практически полностью контролировал ту часть торговли с Новгородом, которая шла через Финский залив. Перевозили ли товар по воде — через Неву и Нарову, тащились ли по суше, проклиная дороги и лесных шишей, где бы ни шли — все импортируемые из Новгорода товары разгружались и взвешивались в Ревеле. За этим пристально следил главный ганзейский агент Бруно Альтмайер. Его люди знали все: сколько стоил ласт воска в Новгороде и за сколько его продадут в Любеке, какими мехами будут торговать в Выборге, а какими — в Нарве, сколько берут лоцманы в устье Невы в мае и сколько в июле, даже — нападут или нет пираты на очередной купеческий караван — и это мог с большой долей вероятности предсказать герр Альтмайер — маленький сухонький старикашка с морщинистым, похожим на высохшую воблу лицом и вечно слезящимися от конъюнктивита глазами. Уже не только деньги — информация — вот что было главным божеством Альтмайера, когда-то мелкого ганзейского клерка. Лет тридцать назад сидел тогда еще молодой Бруно в конторе в Любеке да переписывал сведения в пыльные толстые гроссбухи. Естественно, вызывал насмешки сверстников, как книжный червь и канцелярская крыса. Хмурился Бруно, но насмешки терпел — слабосилен да трусоват был с детства. Однако умом востер был, да к тому ж услужлив. Не ленился, слово хозяйское исполняя, самолично куда надо бегать. Так и приметили его люди, в Ганзейском союзе не последние. А приметив, по службе повысили — стал Бруно Альтмайер по-первости помощником начальника фактории в Новгороде, там долго не задержался — новая должность светила, в Брюгге. Да и там не усидел — умер прежний агент в Ревеле. Тут и пригодился Бруно с его познаниями в торговле русской. Теперь у него свой каменный дом в Ревеле, приличный доход, почет и всеобщее уважение. Ну, и власть, конечно. Где вы, друзья-пересмешники? Сгинули, кто в бою, кто в пучине, кто в пьянстве — от бедности. Досмеялись, гопники голоштанные…

Знал об Альтмайере и капитан Свенсон, на что способен старец сей — представлял себе хорошо. Потому и спешил, даже за вином, когда запасы кончились, лодку не посылал к побережью. Ну его… Места тянулись дикие, пустынные, всякое случиться могло. Вот придем в Нарву — уж тогда свое наверстаем! В Нарве-то, порту орденском, ганзейцы особо наглеть не посмеют. Великий магистр Вольтус фон Герзе не очень-то их любит. А чего любить конкурентов? Правда, в Финском заливе до устья Невы-реки путь опасен — Альтмайер вполне мог и пиратов натравить, с него станется! Потому думал Свенсон с попутным караваном дальше в Хольмгард идти. Хольмгард — так он по старинке величал Новгород. На орденский-то флот вряд ли пираты накинутся, да и, говорят, потрепали их тут недавно — многим головенки поотрубали, кого и на галеры отправили. И, по мнению Свенсона, правильно. Ведь нет ничего такого на этом свете, чего бы нельзя было достичь умом и хитростью. Ну, добавив чуть-чуть мошенничества. Так, самую малость. Как, к примеру, сейчас. Очень удачно купил этот ревельский парень, Томас, кипрскую медь. И хорошо, что не продал ее у себя в Ревеле. В Новгороде-то в несколько раз больше выручит — да там кое-что прикупит, продаст… С денег тех — и Свенсона доля. Потому — старался. В руках себя держал, много не пил, так, пару кувшинчиков под разговор с приятелем Томаса, новгородцем Олегом. Говорил, конечно, больше сам Свенсон, причем по-шведски. Лишь иногда вставлял пару немецких фраз, что для Олега Иваныча сути дела не меняло нисколько — он что в немецком, что, тем более, в шведском — ни в зуб ногой. Того сам пред собой стыдился, зарок дал, ежели сладится все — обязательно в Новгороде за языки засядет, выучит, да хоть тот же немецкий, вернее, тот его диалект, который был в ходу в Ливонии. Нужное это дело, оказывается! Вот знал бы — не сидел бы, как пентюх, башкой невпопад качая.

Набранные Свенсоном матросы, немцы да эсты — человек с полтора десятка — вид имели жуткий, разбойничий: волоса растрепаны, косынками разноцветными повязаны, фуфайки без рукавов, рожи такие — что только в страшном сне приснятся! Однако дело свое туго знали и капитана слушались беспрекословно. Видно, тоже свою долю имели.

Русского языка не знал никто. Скучно было плыть Олегу Иванычу, тоскливо. Уныло тянулась по правому борту низкая полоска берега, вокруг колыхалось серое давно надоевшее море. При перемене галса хлопал парусом ветер, слюнявя пальцы, что-то кричали друг другу матросы — не поймешь, то ли радовались, то ли ругались.

Меряя шагами палубу, все чаще смотрел Олег Иваныч на север, туда, где так нелепо разошелся его путь с дорогой, по которой ушли друзья и любимая. Куда вот только вела та дорога… К жизни? К смерти? А если б не пытались они бежать, быть может, было бы лучше? По крайней мере — точно живы были бы… Хотя, как знать… Ведь не заплатил бы Новгород выкупа ни за самого Олега Иваныча, ни уж тем более за Олексаху с Гришаней. Дай Бог, за Софью только… Что б тогда запели пираты? Головы б срубили? Или — на галеры? Тогда уж лучше сразу — головы. Видал Олег в Ревельском порту галеру. Венецианскую. Весла — десять человек гребут — стоя. Двадцать гребков в минуту. А попробуй, не погреби — позади профос ходит с плетью… хлестнет — не зарадуешься. У каждого несчастного, к веслу цепью железной прикованного, на шее деревянный кляп висит на веревке. Рот затыкать, чтоб не орали от боли. Так что, похоже, не зря бежали… Ежели живы… Ведь, кажется, уцепились они за корни-то… Кажется… Эх, знать бы наверняка… Да и с Софьей… Чувствовал Олег Иваныч — не будет ее — вроде и жить незачем. Закрутил головой, мысли грустные отгоняя.

В Нарву пришли к вечеру. Встали неприметисто у дальнего пирса, ждали. Поутру планировал капитан Свенсон в город выбраться, узнать про караван, когда отходит. Ну, судя по пустой гавани — с десяток рыбачьих шнек не в счет, — того момента долгонько можно было бы дожидаться. Видно, припозднились немножко — отошел уже караван-то. Если так — плохо дело. На свой страх да риск плыть придется. Ну да — где наша не пропадала. Чем скорее, тем лучше. Порядком уж надоели Олегу Иванычу все эти странствования на чужбине. Домой, в Новгород, хотелось со страшной силой. И чем дальше плыли, тем больше хотелось! Волхов увидеть седой, белые стены, кресты золоченые, купола… Сходить на Торг, делами заняться важными: всяко объявились еще какие шильники, розыска твердого требующие. Вопросы порешать с Олексахой, с Гришаней-отроком посмеяться… С Олексахой? С Гришаней?

Если живы… Если выбрались… Если…

Как много этих «если»!

— Пойду в город, Эрик, — не столько словами, сколько жестами показал Олег капитану. — Развеюсь, а то уж больно на душе муторно. Может, и какую рожу русскую встречу… К ночи явлюсь, всяко.

Он не торопился. Медленно прошелся по пирсу, полюбовался на чаек, на мальчишек, азартно ловивших рыбу, на оранжевый шар солнца, клонящийся к морю. Судя по чистому небу — никаких погодных капризов завтра не ожидалось. Купил у торговки каленых орешков — прошлогодних, вестимо — смотри-ка, сохранились еще.

Какой-то толстый мужчина — в дорогой бархатной куртке, черном берете и с толстой золотой цепью на шее — в сопровождении двух вооруженных стражников важно шествовал навстречу. Стражники, проходя, покосились. Толстяк обернулся… Указывая на «Пленителя Бурь», спросил что-то. И без перевода ясно…

— Я, я, — закивал головой Олег Иваныч. — Шкипер Эрик Свенсон… Он там, на судне, да-да.