Тень правителей - Роман Воликов

– Я тогда поехал на вокзал, – сказал Яков. – Спасибо огромное за всё, что сделали.

– Подожди! – Олег вернулся в гостиную один. – Мы с ребятами предполагали такое развитие событий и вот скинулись. Возьми. Здесь четыреста рублей, помогут для быстроты поисков.

– Я не смогу отдать, – сказал Яков. – Во всяком случае, быстро.

– Мы не торопимся, – сказал Сергей. – Ты не поверишь, мы придерживаемся того мнения, что живём в великой стране и негоже нашим девчонкам служить подстилками всяким аборигенам….

Вспоминая впоследствии те несколько дней, которые он провёл в приморском городе, Яков Исаакович Эстерман рассказывал о них даже с некоторой долей юмора.

В первую же ночевку на пляже его избили и отобрали все деньги. Но, чрезмерно удивившись звериной стойкости щуплого, в общем-то, паренька, потребовали объясниться.

Мгновенно рассказ о злобном чурке, который обманом увёл у нашего человека девушку разлетелся по всему городу, вдохновив молодую поросль разбойного мира предпринять активные поиски. Певичка одного из ресторанов Лола, начинавшая тогда свою карьеру, тут же сочинила незамысловатые стишки про мальчугана Яшу, которые с необыкновенным фурором исполняла на мотив всем хорошо известный, но по требованию высокого начальства переименованный в «без двадцати восемь».

Между тем, ни в одной гостинице, ни в одном пансионате Жемки и её возлюбленного не было. В городе глазастые карманники парочку тоже не наблюдали. Яков уже начал сомневаться в верности сведений, полученных Петруччио. В такой вот безрадостный день сорока и принесла на хвосте сообщение, что на прибрежной фазенде некоего румына, четыре остановки на трамвае за «Аркадией», который на самом деле не румын, а испанец, переехавший в Союз после Гражданской войны на родине, мутный перец, уж больно безнаказанно занимается контрабандой, а значит тесно связан с этими, остановилась парочка, чрезвычайно похожая на разыскиваемую. Парочка никуда не выходит, целыми днями купаются в море и трахаются. Сорока задумался и сказал: «На счёт последнего не уверен. Лично не видел!»

Нагрянули внезапно, в лучших традициях кинофильмов про налетчиков. Ни румына, ни Жемки с плейбоем не было. Лишь старуха Изергиль тупо сидела на берегу и чистила картошку. «Нэма!» – монотонно сказала она, не обратив никакого внимания на загорелые наглые рожи. – Ту-ту! Уплыла китаяночка в далекие края!»

С той же стремительностью они ломанулись в порт. За границу уходил один лайнер.

– Через час отход, – сказал свой человек в таможне. – Пассажиры уже на борту. Прошли понгранконтроль.

– Мне всего на полчаса! – сказал Яков. – Умоляю, сделайте что-нибудь.

– Ага! – сказал свой человек. – Тебе на полчаса, а мне потом десять лет в магаданском порту треску взвешивать.

– Миша! – сказал предводитель налетчиков. – Ты же грамотный человек. Чему ты только обучался в институте? Нужно проявить научный подход. У человека вопрос жизни или смерти.

– Хорошо, – сказал Миша. – Через десять минут пойдёт состав на угольный причал. Его не проверяют. Клиент подцепляется снизу соединения между вагонами, на территории порта спрыгивает. Если не раздавит, дальше пробирается к лайнеру. Недалеко, метров триста. Как проникнет на теплоход, я не знаю. Но на месте молодого человека я бы не экспериментировал, а сразу утопился. Я понимаю, что это малоинтересно, но, на секундочку, это нелегальный переход границы.

– Где состав? – спросил Яков.

– Пошли, Александр Матросов, – сказал Миша.

Яков пролез под вагон и вцепился руками в балку.

– Крещённый хоть? – крикнул вдогонку Миша. – Свечку за упокой души за кого ставить?

– Я живучий! – только и успел пробормотать Яков, когда состав тронулся.

В какой-то миг ему показалось, что всё это происходит не с ним, что на самом деле он благополучно поступил и закончил пединститут в родном и любимом Саратове, вечером они сидят с отцом на кухоньке, обмениваясь репликами о выдающихся школьных дебоширах, мать готовит ужин, размышляя, что сыну пора бы жениться, а ей выйти на пенсию и заниматься внуком или внучкой. Они поедят, посмотрят немного телевизор, он почитает на сон грядущий и заснёт, задумавшись о том, как же попроще объяснить ученикам, что такое пифагоры штаны.

Весь измазавшись в угольной пыли, Яков пробирался по портовой территории. Белоснежный лайнер стоял у причала во всей своей океанской красе, заполненный голосами пассажиров, отрывистыми командами вахтовых офицеров, всеми последними знаками скорого прощания с земной твердью. Трап ещё не был поднят. До лайнера оставалось метров пятьдесят. По причалу, ровно вдоль бортовой стенки, шли два пограничника. Яков резко дернулся в сторону, увидел приоткрытую дверцу контейнера, ввалился туда, споткнулся, ударился о что-то твёрдое и потерял сознание…

–

Ставрогин пьянствовал, не покидая каюты, с самого отхода из Одессы. Пьянство его было незатейливое и потому особенно противное. Он наливал полный стакан виски, выпивал залпом, съедал два орешка, закуривал сигарету и ложился на койку. Забыться не удавалось.

«Яблочко от яблоньки недалеко падает!» – тоскливо думал он. Папа Василакис по жизни был большой буян, злые языки утверждали, что началом звёздного пути будущей легенды торгового флота было скромное кораблекрушение дряхлого твиндекера вместе с пятнадцатью членами экипажа. Экипаж пошёл на дно, а шустрый грек получил приличную страховку, на которую купил сухогруз поновее. Времена были тревожные, предвоенные, никто особо дознаваться не стал. А уж в войну папа Василакис и вовсе превратился в героя, проводя конвои с нефтепродуктами в сражающуюся Британию. Британия платила не торгуясь, так что барышей, на которые закладывались на мирных аргентинских верфях косяки новых пароходов, было достаточно.

Жён и наперсниц папа Василакис менял примерно с той же регулярностью, что и строил корабли. Среди них было немало достойных женщин, в частности, отметилась и вдова невинно убиенного американского президента. Но любил по-настоящему он, прожжённый барыга и авантюрист, наверное, только одно существо женского пола: свою единственную дочь Афину, плод его второго брака, завершившегося прилично лишь потому, что мать Афины трагически погибла в авиационной катастрофе.

Ставрогин как раз и увидел Афину первый раз вблизи на похоронах папы Василакиса. Развод с последней супругой, знаменитой оперной певицей, доконал этого ещё не очень старого человека. Инфаркт случился ранним утром, пока «скорая» мчалась в загородный дворец короля фрахта, тот уже принимал командование небесным флотом.

Делегации советского торгпредства выделили почётное место на процедуре прощания, Ставрогин возвышался среди других сотрудников, высокий худощавый блондин, чистая «рязанская морда», как сказали бы на Родине, но здесь, на земле Эллады, он вызывал неподдельный интерес у местных красавиц. Впрочем, с красавицами было тяжко: все они, как на подбор, были коренастые, широкобедрые и кривоногие, будто самой природой им было назначено лишь одно: плодить и плодить пахарей, виноделов и рыбаков.

В этом смысле Афина была не совсем похожа на гречанку. Стройная и худенькая, вся исполненная той самой неуловимой аристократической стати, к которой так стремился всю жизнь простой крестьянский пиндос папа Василакис.

Афина повернула голову, устав от очередного нудного соболезнования, и встретилась взглядом со Ставрогиным. Ему вдруг померещилось, что она оказалась внутри его и взяла влажной рукой его сердце. Он стряхнул наваждение: «Колдовские глаза!..»

После церемонии прощания они засиделись с сослуживцами в ресторанчике, рассуждая уже изрядно захмелевшими голосами, как же эта хрупкая двадцатичетырёхлетняя девчушка будет теперь управлять огромной империей, состоящей из без малого тысячи теплоходов всех мастей и калибров, бесчисленного количества складов и сотен клерков во всех крупных портах мира, которые неутомимо трудятся во славу союза Посейдона и Гермеса.

Поздно ночью он наконец добрался до своей холостяцкой квартиры. Вообще, в капстраны было запрещено выезжать без жены, но Ставрогин заслужил безупречную репутацию, оттрубив четыре года в порту Хайфон, едва не повесившись от беспросветной вьетнамской духоты. Да и нравы в министерстве внешней торговли были мягче и демократичнее, чем в том же МИДе.

Перед дверью его квартиры прямо на половичке сидела женщина в чёрном плаще с наброшенным на голову капюшоном. От неожиданности Ставрогин замер.

Афина отбросила капюшон и сказала на вполне сносном русском:

– Привет! Одной из причуд моего папы было обучить меня русскому языку. В детстве мне приглашали учителей из числа эмигрантов. Я даже читала Шохолова. «Дихий тон».

– Шолохова, – сказал Ставрогин. – «Тихий дон».

– Извини! – сказала Афина. – Мне редко удается говорить по-русски. Я пришла к тебе. Я тебя люблю…