Серые земли - Карина Дёмина

— Чем могу помочь? — поинтересовался Аврелий Яковлевич, перекладывая тросточку в левую руку.

Левой — оно завсегда бить сподручней.

Ежели тросточкой.

С правой и зашибить недолго…

— Возьмите меня! — неожиданно заговорил человек и руку из кармана пальтеца вытащил.

— Куда?

— К себе…

— Зачем?

Аврелий Яковлевич пошевелил плечами, и шуба покорно сползла наземь. Вымокнет, конечно, но лучше так, чем продранную чинить.

Ночной же гость сделал шаг. Ступал он осторожно, по — балетному вытягивая ногу и ставя ее на цыпочки, а после уже и вес тела на нее переносил. И смотрелось сие престранно.

— Я хочу нести добро людям, — доверчиво произнес незнакомец.

А ведь молодой совсем.

Дикий.

Взъерошенный… масти не пойми какой, не рыжий, не черный и не блондин, но будто всего сразу понамешали. И волосы дыбом стоят. Лицо узенькое, некрасивое. Нос крупный, лоб тяжелый. И уши оттопыриваются.

— Так, мил человек, разве ж я мешаю?

А вот при всей своей неказистости, незнакомец ступал мягко, под ногой ни песчинки не шелохнулось.

— Бери свое добро и неси…

Аврелий Яковлевич посторонился, прикинув, что по голове этакого и бить боязно, небось, косточки птичьи, тоненькие… этак силушку не рассчитаешь, а после, ежели выйдет ошибочка, до конца дней грех нечаянный отмаливать станешь.

— Гавриил я, — он остановился и сунул руку в карман пальтеца.

— Аврелий Яковлевич.

— Я знаю… я следил за вами, — признался он с неловкою улыбкой. — Я… хотел поговорить. Я все о вас знаю!

— Да неужто?

Аврелий Яковлевич подивился: он и сам‑то о себе знал далеко не все, а тут вдруг…

— Я читал! Вот! — Гавриил вытащил из кармана смятую газетенку. — Я читал…

Газетенку Аврелий Яковлевич узнал.

Крякнул только.

Вот же… привела нелегкая… год уж минул, а те статейки аукаются… и главное, что людишки‑то в глаза улыбаются, мол, не поверили ни слову, а за спиною только и говорят. И ведь не сказать, чтоб разговоры их сильно Аврелия Яковлевича тревожили, не было дела ему ни до людишек, ни до любви их к сплетням, но поди ж ты…

— Дружочек, — Аврелий Яковлевич тросточкой в газетенку ткнул. — Шел бы ты домой… и не верил всему, что в газетах пишут…

Гавриил покачал головой.

Не волкодлак, значит, а еще один безумец, которому втемяшилось странное.

— Я не хочу домой.

— А куда ж ты хочешь? — с безумцами Аврелий Яковлевич не очень хорошо умел ладить, у него‑то и с нормальными людьми не всегда получалось. А блаженные — существа иные, тонко чувствующие, им чего не так скажешь, и вовсе остатки разума утратят.

Потому и решил он не перечить…

— В ведьмаки хочу…

— Ну, дорогой, это не так и просто… тут дар нужен… сила… и коль ее нет, то и я ничего‑то не сделаю…

Гавриил газетку погладил и к груди прижал.

— Скажите, — со вздохом произнес он, — только честно. Я красивый?

— Очень, — не мигнув глазом, солгал Аврелий Яковлевич.

Ежели ложь во благо, боги простят.

— И я вам нравлюсь? — он склонил голову набок и кончик длинного его носа дернулся.

— Нравишься.

— Тогда хорошо, — Гавриил почесал одной ногой другую. — Тогда у нас все получится.

— Что получится?

На всякий случай Аврелий Яковлевич сделал еще один шаг назад. Правда, тут стало ясно, что отступать ему более некуда — за спиной фонтан во всем его королевском великолепии.

Стоит чаша — дура перевернутым черепашьим панцирем, а из нее позеленевшей горой вырастает раковина вида преудивительного, на которую уже взгромоздился Водяной царь, ликом своим весьма на Канделя Благословенного подобный, правда, статей куда как более впечатляющих.

— Все! — сказал Гавриил и руки на поясок пальтеца положил. — Вы и я… мы вместе понесем людям добро…

— Помилуйте, молодой человек, ну сами подумайте, ежели мы да с вами… да понесем… — Аврелий Яковлевич начал злиться, он уже искренне жалел, что встреченный им человечек — вовсе не волкодлак. Небось, с волкодлаком было бы куда как проще.

Тросточкою да помеж глаз… да проклятьицем в зубы… или наоборот.

— Куда людям столько добра‑то?

Гавриил нисколько не смутился, но наставительно произнес:

— Добро лишним не бывает!

С этим утверждением Аврелий Яковлевич мог бы и поспорить: бывает, еще как бывает, особенно, ежели добро чужое… за чужое добро, анонимными добродеями принесенное, по совокупности до восьми лет каторги получить можно — с.

— Послушай, дорогой мой человек, — ведьмак со вздохом трость опустил, во избежание искушения членовредительства. — Не знаю, чего там ты в этой пакостливой газетенке вычитал, но коли хочешь стать ведьмаком, пиши заявление, плати в кассу пять сребней да жди, когда на освидетельствование вызовут. А ежели денег нет…

— Есть у меня деньги!

— Вот и ладно… вот и молодец…

— И освидетельствовался я уже… — Гавриилов палец, который выглядывал из драного носка, зашевелился. — Сказали, что нету у меня дара… нулевой потенциал…

Сказал и вздохнул горестно.

— Помогите!

— Чем?!

— Сделайте меня ведьмаком! Я знаю, вы можете! В газетах писали…

— В них намедни писали, что конец света того и гляди начнется…

Гавриил не услышал. Он рванул пояс, который от этакого неуважительного обращения затрещал и порвался, однако Гавриилу не было дело до этакой мелочи.

Решалась его судьба.

Он ведь читал… нет, газетам случалось врать аль преувеличивать, однако же гишторию некоего Г., который из полюбовников Аврелия Яковлевича ведьмаком сделали, они излагали с такими подробностями…

И Гавриил сам расследование проводил.

В Гданьск наведывался, в гостиницу коронную, где и беседовал сначала с неуживчивым управляющим, каковой велел Гавриила гнать, заподозривши в нем еще одного жадного до сенсаций крысятника, а после с коридорным, куда как более ласковым.

Он Гавриила выслушал.

И рассказал, как оно было, и про нумер, где на паркете огненные письмена месяц не сходили, а запах серы и вовсе всю меблю пропитал, оттого и пришлось ремонту делать. И про торт, и про баню, и про иные чудеса, свидетелем которых случалось быть… если и привирал, то немного.

А значит, имелся тайный способ!

— Возьмите меня! — Гавриил, преисполнившись решимости — за — ради светлой мечты всеобщего блага он готов был пожертвовать собой и не только собой — распахнул полы плащика. — В ведьмаки! Я хороший…

Аврелий Яковлевич крякнул и отвел взгляд.

Нет, в жизни ему случалось повидать всякого… особенно опосля тех пасквильных статеек, которым «Охальник» опровержение дал, но как‑то стыдливо, неуверенно, а потому вышло лишь хуже — все разом вдруг уверились, что Аврелий Яковлевич именно тем и занимался, о чем в статейках писано.