Прайд Саблезуба - Сергей Щепетов

Часа через два Семен обнаружил, что полностью прийти в себя и успокоиться он не может. Появился страх перед препятствиями, начал подводить глазомер, пошатнулась уверенность в собственных силах, и, как следствие, он стал делать ошибки. Он чуть не заработал пробоину ниже ватерлинии, а потом умудрился сесть на мель буквально в «открытом море». «Так нельзя, – решил он. – Это перст судьбы, который совершенно однозначно мне указывает, что на сегодня хватит – излишество вредит». И он стал выгребать к правому берегу в поисках места для ночевки.

Такое нашлось далеко не сразу, но показалось чрезвычайно удобным на вид – пологий спуск к тихой заводи, в которой отдыхает всякий плавучий мусор. «Тут и костер развести настоящий можно, и вигвам поставить, да и лодку осмотреть как следует – может, ремонт какой нужен».

Нос судна мягко ткнулся в размокший дерн, и Семен спрыгнул на сушу, даже не замочив ног. За ближайшими зарослями кто-то всхрапнул и, кажется, пустился наутек. «Олень, что ли? – порадовался Семен, а потом осмотрелся и чуть не заплакал от обиды: – Ну, конечно! Ну, разумеется! Ну, непременно! Как удобный спуск, так обязательно ЭТО!» Дело в том, что весь берег был истоптан следами и присыпан пометом. В траве и на дерне что-либо разглядеть было трудно, ясно только, что это место водопоя копытных и, соответственно, охоты хищных. Какие именно тут водятся травоядные, понять по следам Семен не смог, но зато кучи медвежьего дерьма на краю поляны определил безошибочно: «Интересно, это обычный бурый или пещерный? Хотя на самом деле вовсе и не интересно… Блин, мы что, в пустыне, что ли?! Вам воды мало? Обязательно нужно на реку ходить, и всем в одно место!»

Не то, чтобы Семен панически боялся хищников – пожалуй, никого из живущих в этом мире он больше «панически» не боялся. Да, собственно, по здравом размышлении и жизнью-то своей дорожил не очень, но… Но, как говорится, у советских собственная гордость. И принципы, которыми нельзя поступиться, тоже никто не отменял: погибать надо с чувством, с толком, с расстановкой – когда другого выхода нет и спастись нельзя. А угодить в залом на реке или быть кем-нибудь загрызенным во сне – это просто стыдно. Неприлично это! И что делать? Искать другое место? Или вообще спать в лодке?!

«А, собственно, что такого? Течения тут нет, ветра пока тоже. Отплыть на десяток метров от берега, бросить второй якорь, подтянуть веревки, чтобы, значит, туда-сюда не мотыляло, вычерпать со дна воду… Она, конечно, все равно по швам потихоньку сочится, но до утра много не натечет – вся под балластом будет. Не перевернусь, наверное. А если дождь, сверху можно покрышку от шалаша разложить – с борта на борт. А костер? А ужин? Ну, костер… Сегодня редкий случай, когда можно без него обойтись – такую рыбу и сырой можно поесть. В ней, наверное, витаминов полно, аминокислоты всякие… Зато не надо с камнями возиться: высекать, раздувать, дрова собирать. Все это, конечно, давно уже делается „на автопилоте“ – почти машинально и без проблем, но, честно говоря, лень. В смысле, неохота возиться ради самого себя. Просто лечь и лежать – ничего не делать… Так уж и ничего? А если… Вот я тут буду болтаться в лодке… возле берега… а на берегу водопой… кто-нибудь придет… Если промахнусь, болт воткнется в склон, поломается, конечно, но не потеряется же… Только стрелять надо не с борта (перевернуться можно), а с кормы или носа. Чем плохая идея? Ночью, конечно, ничего не будет видно, а вот ближе к вечеру и на рассвете… А?»

Чем дольше Семен обдумывал свою идею, тем больше она ему нравилась. Во-первых, мяса действительно хотелось, особенно свежей печенки, а во-вторых, для реализации этого плана почти ничего не нужно было делать, даже наоборот – можно отказаться от некоторых надоевших вечерних процедур. В конце концов он принял программу к исполнению и свое пребывание на суше ограничил тем, что справил нужду и подобрал подходящий камень для второго якоря.

Расположился он метрах в пятнадцати от берега как раз напротив водопоя. Вечер еще не наступил, и арбалет Семен решил пока не заряжать, а поесть рыбки и предаться отдыху и воспоминаниям. Его дневная добыча, которая его чуть не угробила, оказалась не такой уж и огромной – примерно с метр длиной. Тело почти круглое, спина темная, бока и брюхо светлые с расплывчатыми темными пятнами. Нос тупой, пасть не очень большая, но полная мелких зубов. «Это явно лосось, – поставил диагноз Семен. – Но не такой, как кета или горбуша, которые в реки заходят на единственный и последний в своей жизни нерест. Это больше похоже на гольца, форель, тайменя или кумжу. Впрочем, с названиями лососевых рыб в народе имеет место большая путаница. Можно поспорить, что мясо данной особи окажется если не красным, то, по крайней мере, розовым – на вкус и цвет вполне приятным. А почему такая толстая? Самка, что ли?»

Разделочной доски у Семена не было, поэтому он слегка разровнял щебенку на днище, уложил на нее рыбину, достал ножик, проверил остроту лезвия и почти профессиональным движением вспорол брюхо. Сунул туда пальцы и застонал от тоски и безысходности: «Это обидно, нечестно, несправедливо!»

В рыбьем брюхе содержалось два полновесных ястыка – пленочных мешочка, плотно заполненных крупной икрой ярко красного… Нет, не просто красного, а оранжево-красного или желто-красного, или… Ну, в общем, не настолько Семен владел терминологией, чтобы правильно описать оттенки этого цвета. Он выложил ястыки на свернутую покрышку вигвама, стал на них любоваться и страдать: «Геологам-полевикам давно известна эта закономерность, она никого не удивляет: когда попадаешь туда, где можно добывать и есть икру, к этому времени обычно кончается не только хлеб, но и мука. Икру приходится намазывать на галеты или заедать ею макароны. В редких случаях, когда одновременно имеют место быть и хлеб, и икра, обязательно отсутствует сливочное масло. Сразу все три ингредиента в полевых условиях практически никогда вместе не встречаются. Это привычная норма жизни, но чтобы при наличии икры отсутствовали не только хлеб и масло, но и соль – это, извините, просто ни в какие рамки!»

Вечер выдался теплый, пасмурный и безветренный. За едой и воспоминаниями время прошло незаметно, стало смеркаться, и Семен решил заняться охотой. Он зарядил арбалет, пристроил его на носу лодки, а сам улегся на скомканные шкуры, заложил руки за голову и принялся подкарауливать добычу. Она почему-то не появлялась, зато с русла время от времени доносились всплески крупной рыбы.

«Наверное, эти самые „гольцы“ идут на нерест – поднимаются вверх по течению. Почему же я их раньше не встречал? Или странствовал слишком высоко по течению, или тогда был не сезон, или слишком мало воды, или они раньше в эту реку вообще не заходили? Интересно, а кто это ревет на том берегу? Ничего подобного, кажется, в этом мире я еще не слышал – низко так, переливчато, похоже, с заходами в область инфразвука… Медведь, что ли? Или местный тигролев, который саблезубый? А саблезубы ревут? Медведи-то ревут, совершенно точно, – сам я не слышал, но у Владимира Высоцкого ясно сказано: „…Все взревели, как ведмеди: натерпелись столько лет!..“ Или, может быть, это какой-нибудь бык или буйвол? Скорее всего… Во всяком случае, хорошо, что на том берегу, а не на этом…»