Детская книга для девочек - Глория Му
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оставаться в кровати было слишком страшно, и Геля, стараясь не шуметь, выбралась из комнаты, тайно надеясь найти Василия Савельевича спящим на диване в столовой. Нет, она конечно же не стала бы его будить, просто посидела немножко около, пока не отпустит страх. Но в столовой было пусто, только тикали часы, да, поскрипывая, вздыхала мебель. Из окон падали отблески уличных фонарей, и темнота от этого казалась глубже – словно под креслами притаились темные мрачные сны – и с крысами, и еще с чем похуже. Геля не решилась налить себе воды из графина, стоявшего на столике у окна, а поплелась на кухню.
Достала из ледника холодного молока и с ногами забралась на стул.
Про убийство эрцгерцога она вспомнила страшное – с этого началась Первая мировая война, и не в какой-то там Европе, а в России. Или Россия просто принимала участие в этой войне? Ах, без интернета не вспомнить. Но Геля точно помнила, что война началась в 1914 году! То есть в этом году, в каком она сейчас!
Девочка напрягла память, стараясь вспомнить все о начале двадцатого века, но, увы, новейшую историю в лицее еще не проходили, а сама она мало интересовалась этим временем, потому что это время для мальчишек. Всякий там прогресс, самолеты, сверхпроводимость, химическое оружие и – войны-войны-войны. Первая мировая. Потом – октябрьский переворот (так мама говорила, а папа – революция). Потом гражданская война. Да ужас, вообще.
Сначала Геля испугалась за себя – вдруг война начнется прямо завтра? Но Люсинда бы ее обязательно предупредила, значит, еще не скоро. Год ведь вон какой длинный!
Потом вдруг испугалась за других – Аглая Тихоновна, Аннушка, Василий Савельевич, как же они? Ведь живут и даже не знают, какие испытания их ждут совсем скоро! И что же с ними будет? Надо их предупредить!
Тут же застонала сквозь стиснутые зубы – никак этого не сделать. Пусть в новейшей истории она разбиралась не слишком, но античную-то знала! Была такая прорицательница, Кассандра, которая предсказала Троянскую войну, но ее никто не захотел слушать. Так это в Древней Греции, где к прорицателям относились всерьез, это была, можно сказать, престижная профессия. А здесь, в России двадцатого века, кто поверит девочке, у которой к тому же не все в порядке с головой?
Геля заметалась по кухне – что делать? Она, оказывается, успела полюбить всех в этом доме, а теперь вдруг их убьют, а она ничем не может помочь! Чуть не расплакалась, но плакать одной в темноте, как грустному привидению из английского замка, было невыносимо. Хотелось прижаться к кому-нибудь, кто пожалеет, или научит, что делать, или утешит.
Разбудить Аннушку? Геля боялась, расплакавшись, обо всем проговориться. Но оставаться одной не было сил, и девочка, измученная кошмарами и бесплодными муками совести, ни на что не рассчитывая, а только от одного отчаяния, отворила дверь черной лестницы, опустилась на порог и, глотая слезы, позвала:
– Кис-кис-кис… – твердо зная, что никто к ней не придет.
Но милосердная тьма сгустилась у ее ног, сверкнула изумрудными звездочками, потерлась теплым боком о колени.
Давясь слезами, Геля подхватила Силы Зла, даже не подумав, что кошка может ее исцарапать, а то и укусить, и потащила в свою комнату. Забравшись под одеяло, прижала кошку к себе крепко-крепко, но тут чудеса закончились – зверек вырвался из рук.
Геля снова всхлипнула. Но кошка никуда не ушла, а улеглась на Гелин бок, поверх одеяла, положила ей подбородок на плечо и замурлыкала. Никакие крысы, конечно, не осмелились бы явиться теперь даже в Гелины сны, и все страшные мысли тоже поблекли, отступили. И, убаюканная мурлыканьем сторожевой кошки, девочка уснула на этот раз крепким, спокойным сном.
Проснулась поздно – уже из столовой доносились резковатый голос Василия Савельевича и позвякивание чашек. Кошки и след простыл, а может, ее и вовсе не было – приснилась.
Геля спрыгнула с кровати, и тут вдруг безмятежное утро разбил Аннушкин вопль:
– Щур! Щур! Василь Савельич! Щур! Да чтоб тебя, зараза!
Пришел! Не обманул! – обрадовалась Геля. – Наверное, вчера все же не смог, а сегодня вырвался! И мимо дворника как-то проскользнул! Ах, какой молодец!
Схватила шаль, бросилась к Аннушке – объяснить, что кричать не надо, что у мальчика важное дело. Влетела на кухню первая, прежде Василия Савельевича, но в дверном проеме маячила только кухарка, больше никого.
Неужели сбежал?
Аннушка отступила на шаг, и Геля увидела у порога огромную мертвую крысу.
– Что это? – испуганно спросила она. – А где Щур?
– Так вот же, – раздраженно ответила Аннушка, указывая на отвратительную покойницу. – По-научному – крыса. А по-простому – щур, или пасюк.
– Щур! Ах, вот оно что… – пробормотала девочка. – То-то мне всю ночь крысы снились…
– Это кошка распроклятая так Василь Савельичу уважение оказывает. То мышей бывало надушит с дюжину и на пороге разложит. А то и пасюка – вот как нынче. – Аннушка вздохнула и неохотно добавила: – Большой талант у нее в этом смысле. Кошки-крысобои завсегда дорого ценились – опасное дело, не каждая из них решится. А эта, видите, хоть маленькая, а злобная и бесстрашная.
Красуясь перед публикой, кошка пару раз прошлась вдоль порога.
– Анна Ивановна, вам бы с таким голосом в опере выступать. Любого итальянца переорете, – благодушно проворчал Василий Савельевич, входя следом за Гелей. За воротом у него торчала салфетка, в руке – газета.
Подхватил Силы Зла свободной рукой под брюшко и растроганно заворковал:
– Ах ты моя храбрая девочка, Диана-охотница, – но кошка водой стекла у него из ладони, направилась к Геле и, требовательно мяукая, заплясала у ее ног.
– Чего ты хочешь? Ты проголодалась? Папа, чего она хочет, я не понимаю? – спросила Геля, опускаясь на корточки и проводя рукой по шелковистой спинке зверька.
– Вот чудеса! – воскликнула Аннушка. – Вы только взгляните, Поля-то наша какова! Силы Зла к себе приманила!
– И ничего она не силы зла, – сказала девочка, почесывая кошку за ушами, – она хорошая.
– А ведь не вам это гостинец, Василий Савельич, – медленно промолвила кухарка. – Это Поле паршивка пасюка притащила. Ну, барышня, принимайте подарочек…
– Я? Да вы что, я крыс боюсь, – возмутилась Геля, – тем более мертвых. – Но, подумав, добавила: – То есть всяких. Вообще всех крыс подряд. Я к ней ни за что не притронусь.
– Голубчик, – просительным тоном начал Василий Савельевич, – кошки, знаешь ли, ужасно обидчивы. И злопамятны к тому же…
– Вот я знаю, что делать. – Аннушка бесцеремонно вырвала из рук доктора газету и накрыла мертвого грызуна. – Через бумажку не так страшно. А после мы его в поганое ведро.
– Ага-а, тебе легко говорить, – жалким голосом протянула Геля. Все же подошла, скомкав газету, ухватила одной рукой тяжелое, холодное, страшное, а другой погладила кошку, просеменившую за ней, по загривку. – Все? – с надеждой посмотрела на Аннушку.
– Все, все, – успокоила ее та и подставила ведро, – бросайте сюда скорее.
Геля с радостью выбросила гадкий сверток и покосилась на Силы Зла – не обидится ли?
Но кошка уже исчезла, как и не было.
– Ну, голубчик, я тобой определенно горжусь! О-пре-де-лен-но! – Василий Савельевич смотрел на дочь с искренним восхищением, и Геля слегка покраснела от удовольствия. – Умывайся скорее и за стол! – Доктор, с сожалением взглянув на безнадежно испорченную газету, отправился обратно в столовую, крича на ходу: – Аглаша, ты представляешь, Силы Зла только что притащили Поле в подарок гигантскую крысу!
– Крысу? Как это мило, – доброжелательно отозвалась Аглая Тихоновна.
Глава 12
Геля одевалась, раздраженно путаясь в застежках, резинках и завязках. Еще бы! С самого утра – и сразу столько всего!
Конечно, лестно получить подарок от кошки, но ведь это просто умереть-уснуть! Крыса! Да еще этот дурак с Хитровки – надо же, такая мерзкая кличка! И был ли он вчера у Василия Савельевича? Надо поторопиться и спросить, пока доктор не ушел.
Однако спрашивать ничего не пришлось. Когда Геля вошла в столовую, Василий Савельевич как раз говорил:
– … с дюжину малолетних ребятишек. Дыра чудовищная, но все же лучше, чем на улице…
Геля поцеловала Аглаю Тихоновну, прошла к своему месту и навострила уши.
– Вчера вечером – я уж домой собирался – меня перехватил Щур…
– Это который Щур? – живо поинтересовалась Аглая Тихоновна.
– Тот самый. Бывший воренок…
Еще и вор! – с непонятным торжеством подумала Геля.
– … и сказал, что Шкрябу лошадь задавила, – продолжал Василий Савельевич, яростно размешивая сахар в чашке. – Я, разумеется, поспешил за ним, ожидая самого худшего. Но у мальчика, как оказалось, всего лишь перелом лучевой кости, да еще кто-то из детей весьма искусно соорудил шину…
