Гостинец из будущего - Дмитрий Баюшев

   Мужчина оказался словоохотливым, и Игорь точил с ним лясы минут десять. Надо сказать, что за 303 года русский язык изменился мало. Были в нем, конечно, и новые жаргонные словечки, и некоторые матерные выражения перестали быть матерными, что несколько резало слух, но в основном это был он - великий и могучий. Потом, правда, старикан признался, что он профессор филологии, и ему доставляет большое наслаждение общаться с Игорем, как с носителем не замусоренного языка. А то нынешнюю молодежь слушать - уши вянут, сказал он. Живого слова нет. Вы ведь из Резервации, молодой человек? - уточнил он. Только там еще что-то настоящее сохранилось. На всякий случай Игорь утвердительно кивнул.

   На вопрос, почему город называется Егоров, профессор ответил, что существует несколько версий. Первая, что так он назывался изначально. Вторая, что на самом деле это не Егоров, а Егорово. В корне "гор", "гора". Город на горе. Хотя, какая там к черту гора. Третья версия, что в эпоху Перелома, то бишь в конце 20 - начале 21 века, город был переименован в честь первого демократа Гайдара Егорова. И, наконец, версия номер четыре - что такую фамилию носил отец-основатель города, начальник передвижной колонны СМУ-1.

   В пользу версии номер четыре говорил единственно сохранившийся документ середины 20 века. Документ имел непонятное наименование "Смета". В графах его под первым и единственным номером значилось: "Сваи. 40 ед." И подпись: А.А.Егоров 05.08.54. И сбоку от подписи: начальник передвижной колонны СМУ-1. Ясно, что сваи предназначались для основания города.

   К сожалению, Великий Бунт Бюрократов в двадцатых годах 21 века уничтожил всю имеющуюся документацию, как таковую, все архивы, все машинные носители, в общем, всё-всё-всё.

   Мда. От такого винегрета Игорю оставалось только хлопать глазами.

   Наконец, они с профессором распрощались, и Игорь направился к остановке, глядя на город совершенно иными глазами. Вот ведь оно как. Ни бумажки не сохранилось. Лишь эта, с подписью отца-основателя, который, поди, со своей колонной привез сваи, воздвиг сваи, обмыл воздвижение свай так, что Первомайский встал на уши, потом уехал восвояси, оставив где-то в канцелярии след в виде этой самой сметы. А она, смета эта, дожила аж до 2303 года. Ничего больше не осталось, а ведь как плодили эти бумажки, как плодили. Как будто ничего главнее их не было. Месячные отчеты, квартальные отчеты, годовые отчеты, декларации, акты проверок, акты инвентаризации, справки, анализы, пояснительные записки , справки к пояснительным запискам, пояснительные записки к справкам и отчетам, и т.д., и т.п. Обычный расчетный счет в банке умудрились раздуть на поллиста. Как только у нашей тихой безропотной бюрократии хватило смелости пойти на бунт? Даже их, бумажных червей, канцелярских крыс заело. Честь им и слава...

   Среди ночи Тяпус разбудил коллег и возвестил, что только что во сне ему было видение. Будто бы Его Высочество готовит для экзекуции огромный коровий кнут, а когда некто громовым голосом вопрошает: "Кого собираетесь сечь?", - Его Высочество отвечает не менее громовым голосом: "Слуг своих нерадивых".

   Стало быть, подытожил Тяпус, надо шарахнуть по даче Попова из космоса и черт с ним, с законом Мулюк-Кефаля. Своя шкура ближе к телу.

   Коллеги согласились, что после такого сна, после такого грозного предупреждения и сомневаться нечего - шарахнуть надобно. Только где-нибудь утречком, а то сейчас больно спать охота.

   Ранним утром Люпис выглянул в оконце - так и есть, внизу стояло дерево. Именно оно вчера отбрасывало тень, но это, однако же, вовсе не означало отсутствия древних мыслеформ. Мыслеформы были, ночью Люпис в этом убедился. После того, как Тяпус разбудил всех, торопясь свалить с себя тяжелую ношу сна-предупреждения, Люпис долго лежал с открытыми глазами, видел на потолке кривляющиеся рожи (нужно было сосредоточиться, чтобы их разглядеть) и слышал тихое, как шелест: "Вон отсюда, нечисть поганая. Ужо приидет по вашу душу витязь в златом шеломе с пылающим мечом. Тё-омное, тё-омное нынче время. Страшно, страшно жить. А не жить еще страшнее". От последних слов становилось зябко и неуютно. Им, древним, было прекрасно известно, что такое быть нежитью, а эта жизнь под Фрастом в постоянном ожидании окрика, по его указке, без собственных крыльев - она была, как чужая. Он как в зеркало смотрелся в этот потолок. Он, некогда живой человек, стал марионеткой, маской, которой такая же маска вправе была сказать: "Вон отсюда, нечисть поганая".

   Впрочем, ночные мысли всегда отличались тяжестью и безысходностью. Утром они исчезали, оставляя после себя царапающий осадок, который также быстро исчезал. Вот и сейчас их как не бывало.

   Но недаром, ох, недаром Тяпусу снился нехороший сон, а Люписа одолевали мрачные мысли.

   Вскоре припожаловали пахнущие подземельем неразлучные Шурфейс с Джадфайлом и огорошили крайне неприятным известием.

   Отыгрались бершонцы, облапошили, гады.

   За ночь ситуация в корне изменилась. Чистящие файлы, коротышки поганые, усиленно поработав, уничтожили основную массу виртуалов. Развернулась было виртуальная система во всю ширь - с захватом Интернета, локальных сетей, управляющих вычислительных центров, серверов, очутились в руках оружие, связь и управление техпроцессами, но вдруг в одночасье система эта, не успев сказать ни бе, ни ме, приказала долго жить. Кстати, Интернет оказался самым уязвимым. Коротышки вычистили его весьма быстро, наводнив особо вредными удушающими псевдожизнь программами.

   Пошли прахом надежды на легализацию виртуального мира, в корне поменявшего бы нынешнюю глупую реальность. Да что там говорить.

   - Кроме вас двоих кто еще остался? - кисло спросил Люпис.

   - Тридцать три единицы, ваша честь, - по-военному отрапортовал Джадфайл. - Скрывались в подземке, куда чистильщики сунуть нос побоялись.

   - Прямо уж побоялись, - проворчал Шурфейс. - Скажешь тоже. Не учуяли, вот и всё объяснение.

   - В подземке, значит, отсиживались, - сказал Люпис, а сам подумал, что этак можно всё окончательно прошляпить.

   Нужно действовать. Но как?

   Из космоса уже не шарахнешь, накрылся космос. Можно, конечно, натравить на Попова ФСБ, у этих сыскарей хватка, как у бультерьеров, и они бы рады были узнать адресок, но где гарантия, что они его немедленно застрелят? А Попова нужно именно что застрелить, причем в определенную точку, которую еще требовалось найти. Ибо он, внешне оставаясь человеком, человеком в обычном смысле слова уже не был, а был некой информационной сущностью, ощущающей себя Игорем Поповым, одетой в энергетический каркас. В этом каркасе пока еще имелись несколько точек, являющихся своего рода пуповинами, связывающими сущность с внешним миром. Как только точки эти закроются, Попов станет монолитом, замкнутой на себя системой. Точки эти обычно находились в районе темени, третьего глаза и солнечного сплетения.