Иллюзия жизни - Михаил Черненок

– На какой взятке погорел?

– Незаконно сделал прописку одной из путанок, которая моталась по Новосибирску, как неприкаянная. К женщинам Сапунцов был неравнодушен.

– Любовная страсть, похоже, у него сохранилась до последних дней, если даже такую серьезную даму, как София Михайловна Царькова, сумел соблазнить.

Веселкин улыбнулся:

– Французы говорят, что от любви, от лысины и от насморка рецептов нет.

– Ох, уж эта проклятая любовь… – Голубев вздохнул. – Одни неприятности от нее. На нашу беду в дело ввязался еще один любвеобильный ловелас. Ованес Грантович Назарян по уши втюрился в Яну Золовкину. Не знаешь такого?

– Знаю. Богатый армянин. Если возьмется обхаживать даму, не мытьем, так катаньем своего добьется.

– Не он ли «заказал» Царькова?

– Возможно, что и он.

– Сам улизнул вроде в Австралию. Чего ему там делать? И вообще не могу понять, почему наших богачей так страстно тянет за границу?…

– У богатых свои причуды, – Веселкин вновь улыбнулся. – Ну, там… купить дом в Африке и пощупать груди у негритянки, кенгуру погладить в Австралии, в Европе пообщаться с Шэрон Стоун или Клаудией Шиффер.

– На такие приколы много денег надо.

– Валюты у них хватает.

– Вот мать Россия! Не страна – фантастика со слезами. Детские пособия не платят, зарплату бюджетникам задерживают, а богатеи… кенгуру гладят. Между нами, Константин Георгиевич, когда это кончится? Когда российское государство выплатит народу долги?

– О долгах, Слава, есть смысл напоминать государству благополучному и воспитанному. Наше же родное, босяцко-беспризорное, обычно отвечает, что никому ничего но должно. А если и должно, то денег все равно нет.

– Да-а-а… – Голубев покачал головой. – К слову, при советской власти, помню, упор делался на «мой друг отчизне посвятим», а теперь в моде стало: «догадал Бог родиться в России с умом и талантом».

– У каждого времени свои песни. Эта глобальная проблема нам с тобой не по зубам. Давай думать, как уличить Ширинкина.

– Я уже столько передумал, что вконец запутался. Не знаю, с чего начинать дальнейший этап расследования.

– Вначале посетим сожительницу Максима. Оперуполномоченные мне доложили, что в его квартире пригрелась Тата – это прозвище путанки, с пропиской которой засыпался Сапунцов.

– Что она собой представляет?

– Невысокая малявка неопределенного возраста. Как русский человек, пьет водку еще с нежного школьного возраста. На панель вышла в семнадцать. Фамилия Чибисова. Насколько помню, девочка из вашего района.

– Чибисова… – Голубев задумался. – Есть в райцентре Чибисов Митрофан Семенович – кладбищенский сторож. Можно сказать, последний свидетель, который видел Царькова живым. Не родня ли путана ему?

– Это выясним у Таты. Разговаривать с ней – одно удовольствие. У девочки что на уме, то и на языке. Когда работал в отделе по борьбе с экономическими преступлениями, мы с ней часто общались.

– Квартира Ширинкина далеко?

– На улице Депутатской. Сейчас садимся в машину и – туда.

Глава XVII

На втором этаже серой многоэтажки Веселкин надавил на кнопку электрозвонка у обитой коричневым дерматином двери с «глазком». Щелкнув замком, дверь открыла молодая с виду девица, похожая круглым накрашенным личиком на куклу Барби и одетая «кое в чем». Сквозь светлую кофточку до пупка просматривался черный лифчик, а бордовая юбочка напоминала широкий пояс, едва прикрывающий начало стройных ног в ажурных колготках и в белых туфельках на высоком каблуке. Увидев Веселкина, девица словно обрадовалась:

– Ой, Константин Георгиевич! Как давно вас не видела!

– Соскучилась? – спросил Веселкин.

– Нет, я просто так…

– Ну, здравствуй, Тата.

– Здрасьте.

– Можно войти?

– Входите, пожалуйста… Только, извините, у нас не прибрано.

«Не прибрано» – это слишком мягко было сказано. Небольшая однокомнатная квартира выглядела запущенной до основания. Потерявшие цвет обои пузырились вздутинами. Линолеум на полу потрескался. На нем – растоптанные окурки и шелуха от семечек подсолнуха. С потолка по углам свисали клочья черной паутины.

– Ласточка, ты почему превратила квартиру в бардак крайней паршивости? – удивился Веселкин.

– А просто так, – отмахнулась Тата. – Мне в лом… то есть ленюсь делать грязную работу.

– Небось за собой не ленишься ухаживать. Вон как ярко наштукатурилась и ресницы дугой закрутила.

– Бомжой мне нельзя выглядеть. Растрепу могут из квартиры вытурить. Вы просто так пришли или по делу?

– По делу. Надо серьезно с тобой поговорить.

– Ну проходите на кухню, там табуретки есть.

Кухня выглядела не лучше прихожей. Те же вздувшиеся обои, усыпанный окурками и шелухой пол, засиженное мухами окно, полуприкрытое грязной шторой, по углам – арсенал пустых бутылок, дверца холодильника «Бирюса» пестрела наклеенными вкривь и вкось прикольными переводными картинками.

Когда все трое уселись возле кухонного столика, Веселкин спросил:

– Ласточка, сколько тебе лет?

Тата игриво прищурилась:

– А как вы думаете?

– Я не думаю, я спрашиваю.

– А-а-а… Недавно исполнилось двадцать пять. Скоро старухой стану.

– Не торопись, до старухи тебе еще далеко.

– Хозяин так же мне говорит: «Маленькая собачка до старости щенок».

– Хозяин – это Максим Ширинкин?

– Угу.

– Давно у него прижилась?

– Полгода здесь живу.

– На панель не ходишь?

– Еще чего! Мы с Максимом вступили в гражданский брак. Он официально прописал меня в своей квартире.

– Да?…

– Да, Константин Георгиевич, да! Могу паспорт показать.

– Будь ласкова, покажи.

Процокав каблуками в комнату, Тата быстро вернулась с паспортом старого образца. Развернув корочки, Веселкин посмотрел подлинный штамп прописки, затем вслух прочитал:

– Чибисова Тамара Тарасовна…

– Это я, – с гордостью сказала Тата. – Убедились в прописке?

– Убедился. А почему тебя Татой прозвали?.

– Школьный приятель, Витька Синяков, по начальным буквам имени и отчества кликуху придумал.

– Вы с Синяковым вместе учились? – сразу вставил вопрос Слава Голубев.

– Угу. И школу бросили после девятого класса вместе. Витя хотел на мне жениться, да я не захотела.

– Почему?

– Синяк тогда по чужим карманам шарился. Побоялась, что посадят щипача, и придется к нему в зону передачки возить. Теперь жалею. Витюня забурел. Козырным игроком в казино стал. Бабки огребает крутые. Квартиру на Красном проспекте шикарную купил, иномарку и все прочее, как у нового русского.

– Чем в таком гадюшнике жить, переселилась бы к нему, – сказал Веселкин.

Тата вздохнула:

– Хотела переселиться, да ни фига не вышло. Витька испугался, что за увод гражданской жены Максим его укокошит. Ну и фиг с ним.

– Чибисов Митрофан Семенович из райцентра не родня вам? – вновь спросил Голубев.

– Дед мой.

– Бываете у него в гостях?

– Нека. Он проституткой меня обозвал. Я обиделась.

Веселкин улыбнулся:

– За правду негоже обижаться.

– Правда-правдой, да все равно обидно.

– Как ты познакомилась с Максимом?

– Через Вальку Сапунцова. Я сначала у Вальки жила. Он веселый «кекс», да мамка его, старая карга, достала меня придирками. Плюнула, показала старухе язык и ушла к Максиму.

– Сапунцов не обиделся на тебя?

– Да, ну… Для Вальки это пустяк. У него баб хватает. И с Максимом Валька, как был друганом, так и остался. Раньше они редко сходились, но в последнее время здоровски задружили.

– Последнее время – это когда?

– Полмесяца назад, может, побольше. В общем, когда Валькин шеф – армянин Назарян улетел за границу кейфовать, и Валька от безделья измаялся.

– Сапунцов сюда приезжал?

– А то куда же. Дома у него зловредная Баба Яга друганов на порог не пускает, а здесь воля-вольная. Гуляй, братва, сколько душа примет.

– Водку пили?

– И пиво. Трезвые они разговаривать не умеют, – Чибисова показала на пустые бутылки. – Вон какую прорву на прошлой неделе вылакали, пока свой план обсуждали.

– Что за план?

– Фиг их знает. Я хотела узнать, чего они задумывают. Валька на меня глаза вылупил: «У тебя расческа есть?» – «Есть». – «Ну, и чеши отсюда в комнату». Больше не стала к ним приставать.

– И ничего об их задумке не знаешь?

– Нека, только догадываюсь.

– Давай о твоей догадке поговорим.

Чибисова, опустив глаза, похлопала паспортом по ладошке:

– Константин Георгиевич, они же меня убьют, если узнают, что проболталась.

– Некому, Тата, тебя убивать, – сказал Веселкин. – Сапунцов сам убит, и Ширинкин без сознания лежит в реанимации.

Загнутые длинные ресницы Чибисовой взлетели к бровям:

– Ну, ни фига себе жизнь пошла!.. Максим ведь может очухаться…

– Когда очухается, на много лет сядет в колонию строгого режима за двойное убийство.