Очищение сердца - Джон Голдтвейт

Одна женщина, которую я учил практике непривязанности, видела во сне, как ее привез на пляж на джипе с открытым верхом трехметровый верзила, которого она окрестила «Голиафом». Еще один мужчина ехал с ними на заднем сиденье. На берегу они стали искать какое-то сокровище, как ей показалось, нематериальное. Потом вдруг Голиаф напал на своего напарника и убил его, потому что вдруг решил, что тот его предал. Она понимала, что по этой же причине он собирается убить и ее, хотя она даже не знает, в чем же заключалась измена. В испуге она побежала к воде и пыталась уплыть от него, но волны постоянно прибивали ее обратно к берегу. Почему-то Голиаф не мог войти в воду. Затем она выбилась из сил и выбралась на берег отдохнуть. Она знала, что Голиаф хочет убить ее, но в то же время чувствовала, что не умрет. Когда он настиг ее, она, повинуясь естественному порыву, бесстрашно поцеловала его руку, и тут же он превратился в нежного и совершенно не страшного мужчину. Она почувствовала себя спокойно и как будто увеличилась в размерах. Из этого сна можно видеть, что когда мы отпускаем привязанности и раскрываем свое сердце, то все меняется. Когда меняется сознание, преобразуется и создаваемая им реальность.

Как только она освободилась от страха перед Голиафом и желанием убежать от него, ей стало ясно, что он отражал ее собственный гнев на себя за то, что она предала себя, отрицая собственные силы (воплощенные в том же Голиафе). Она заставляла себя оставаться маленькой и незначительной, потому что боялась, что по-другому ее не примут. Когда же она перестала убегать от своей силы и от гнева на себя и увидела их в Голиафе, страх исчез, душа раскрылась и произошло преображение как Голиафа, так и ее маленького испуганного «я». И тогда ей стало ясно, что же за сокровище они искали, потому что она нашла его. Это была любовь, которую она потеряла, предав себя.

Более поздний сон этой же женщины отражает еще больший поворот в ней в сторону Любви. Она сидела на ровной белой поверхности, перед ней простиралась водная гладь. На улице было темно и туманно, из-за чего она могла видеть перед собой не более чем на 10 метров. Вдруг из воды выпрыгнул дельфин, взвился в воздухе прямо перед ней, а потом опять нырнул в воду и уплыл. Она была очарована и ждала, не повторится ли это снова. Вскоре появился другой дельфин, вынырнул в прыжке перед ней, но, прежде чем она успела дотронуться до него, скрылся в воде. Сцена все больше увлекала ее, и она с нетерпением ждала, что же будет дальше. И вот под водой появилась большая черная тень. Она была испугана, почувствовав, что тень ждет ее и что она погибнет, если нырнет в воду, – это как будто и приглашали сделать ее дельфины. Она не могла и пошевелиться. После практики непривязанности к бегству от своего теневого «я», она освободилась от страха и позволила сну продолжиться. Тогда она обнаружила, что эта тень – покой и тишина. Ей снова стало страшно, потому что они всегда ассоциировались у нее со смертью. Но, попробовав рукой воду, она вдруг осознала, что это не вода, а невообразимая и необъятная Любовь. Она соскользнула в воду и растворилась в этой любви. Ее физическое тело исчезло, но страха не было. В этом сне она нашла отражение покоя и тишины божественной Любви, ее истинной сущности. А страшно ей было потому, что растворение в этой любви означало смерть ложного «я».

Видения и воображаемые картины ума

Видения – это творения нашего ума, возникающие наяву, например воспоминания, мечты, грезы, фантазии, образы, приходящие к нам из прошлых жизней, а также образы, связанные с физическими ощущениями. Практиковать непривязанность к ним следует так же, как и к видениям, возникающим во сне.

Вот какой образ возник у одного из тех, кого я учил непривязанности, пока он концентрировался на чем-то другом. Дело было ночью. Он снова ощущал себя ребенком и находился в гостиной перед своей спальней. Ему было страшно, но он не звал родителей, зная, что они разозлятся, будут высмеивать его страх и заставят возвратиться в комнату, где его подстерегало чудовище. Эта сцена возникала перед ним несколько раз с небольшими различиями в деталях. Он работал над тем, чтобы не злиться на своих родителей, и когда эта привязанность ушла, его сердце открылась и впустило их, и он понял, что в основе их поведения тоже лежал страх. Тогда он впервые смог взглянуть на них с состраданием и понял, что они были лишь отражением того, как из страха он закрыл свою душу перед собой.

Затем он решился на то, чтобы больше не бояться чудовища, и смог взглянуть на него без страха и отвращения. Тогда оно превратилось в маленького ребенка, всеми покинутого, полного страхов и жаждущего любви. Он описал его как «несчастного, мерзкого, грязного и оборванного, с засохшими слезами на глазах». Он почувствовал, что совершенно не способен как-то помочь этому ребенку, он внушал ему брезгливость. Он даже подумать не мог принять его и пустить в свое сердце. Его нужда и страдания пугали его так же, как его собственные заботы пугали его родителей, и ему захотелось убежать прочь. Он, однако, стал пытаться избавиться от своей неприязни к этому мальчику и нежеланию принять тот факт, что это он сам. Тогда-то он и понял, что это отражение его внутреннего «я», всегда в чем-то нуждающегося. Он всегда стыдился, избегал его и закрыл перед ним свою душу, что заставило того превратиться в монстра.

Для того чтобы перестать избегать и чуждаться этого «себя-ребенка», он потихоньку подпускал к себе его образ, насколько мог терпеть, пока полностью не открылся перед ним и не впустил его в свое сердце. И когда он смог искренне быть вместе с этим мальчиком, которого раньше отвергал, ему вдруг открылось, что единственное, чего тот хочет, – это чтобы его обняли. Поначалу эта мысль была ему неприятна, и он опять отвернулся от замарашки, но понемногу его страх отступал, пока однажды он не подошел к мальчику и не позволил ему коснуться себя. Его руки были холодными, но в этом прикосновении было много любви. Он понял, что мальчик любит его несмотря на то, что он его избегал и бросил.

Прикосновение мальчика проникло в него, и он испугался глубине его любви. Он почувствовал, что душа мальчика открыта и что теперь ребенок чувствует себя счастливым и сильным. Он не мог в это поверить, но это было так. Его униженное внутреннее «я», которое он всегда оскорблял и поносил и от которого всегда так хотел избавиться, было полно любви, которую он всегда так искал. Он всегда думал, что, когда он наконец освободится от «ребенка в себе», все наладится и станет хорошо, однако на самом деле все было наоборот. Именно этот ребенок и был ключом к тому, чтобы исцелить свою душу. Больше это видение его не посещало.

Двадцать лет назад, когда я еще занимался психотерапией, я помню, как мне приходилось соприкасаться с внутренним образом «чудовища», которое вроде бы и не было мной, но все-таки что-то подсказывало мне, что это не так. У меня остался образ этого монстра, очень страшный и нелепый. Я пробовал бороться с ним и отогнать его от себя, но чем больше усилий я тратил на это, тем больше и свирепее он становился, увеличиваясь пропорционально силе моего сопротивлению ему, – очевидный знак того, что это отражение моего ума, хотя тогда я этого еще не понимал.

Человек, который в то время работал со мной, предложил мне отказаться от привязанности к борьбе с ним, прекратить отгонять его и открыться ему. Это было мне страшно и неприятно, и я пытался уклониться от этого, хотя и понимал, что это будет правильным решением. Однако по мере того как я перестал бороться с этим монстром и смог выносить его присутствие, то ли он стал уменьшаться, то ли я – увеличиваться, но он становился для меня все менее и менее страшным. Когда я от всего сердца принял его и открылся ему, он превратился в любящего и полного сочувствия учителя, «проводника», готового вести и наставлять меня. Я понял, что это чудище было моим отражением в пору эмоционального срыва, когда я все свое время посвящал другим и совершенно не заботился о себе. Будучи морально и физически истощенным, я отдалился от своей семьи, потому что чувствовал, что не могу дать им то, что они ждут от меня. Я совершенно потерял терпение, их запросы стали для меня невыносимы. Чудовище научило меня, что если я смогу принять свое измученное «я», оно превратится в нежного и совсем не страшного советчика и учителя.

Женщине, работающей над тем, чтобы отказаться от своей нынешней самооценки, было видение, как она цепляется кончиками пальцев за край обрыва, но не может удержаться и соскальзывает все ближе и ближе к пропасти. Ей было очень страшно. А над собой она видела своих родителей, дедушку и бабушку, которые, как обычно, критиковали ее: «Возьми себя в руки!», «Хватит быть такой безответственной!», «Ты никогда ничего не сможешь достичь!», «Никто тебя не полюбит». Она смогла понять, что все еще цепляется за старую систему ценностей, в которой считала себя недостойной похвалы и любви, что отражалось в образе ее родственников. Она верила, что избавление от привязанности к этой своей личности (к камню на краю обрыва) равнозначно смерти, и полагала, что все ее отношения с семьей и друзьями разрушатся. От этой мысли ей становилось страшно. Я предложил ей поработать над тем, чтобы перестать убегать от себя, испытывающей страх. Когда она смогла бесстрастно наблюдать за собой, висящей на краю пропасти, то вошла в этот образ, отпустила «камень», упала, но чудесным образом не разбилась. Напротив, она вошла в состояние расширенного сознания, радостное и свободное. Ее «я», наполненное страхами, исчезло. Ей было очень хорошо, но отсутствие привычного ощущения себя пугало ее. Отказ от своей старой личности и ощущения нового «я», неограниченного и полного радости, одновременно и привлекали, и отпугивали ее. Остающийся страх мешал ей полностью погрузиться в новую себя, свободную и радостную, но семена будущего преобразования уже были посеяны и пошли в рост.