Они украли бомбу для Советов - Николай Михайлович Долгополов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инженер-химик, выпускник Московского института машиностроения, он имел представление о ядерной физике. Следил за событиями в этой области и, конечно, не мог не заметить, что статьи по ядерной проблематике вдруг, как по команде, исчезли из зарубежных научных журналов. Идея создания атомного оружия витала в воздухе. Над ней задумывались и в США, и в Англии, и в Германии, да и у нас тоже. Но там дело поставили на государственные рельсы: им занимались специально созданные правительственные организации. В СССР ограничились учреждением неправительственной Урановой комиссии в системе Академии наук. Ее задачей стало изучение свойств ядерного горючего — и все. С началом войны комиссия прекратила существование. Между ней и разведкой никаких контактов не было.
Квасников не знал, что есть Урановая комиссия, комиссия и не подозревала, что существует новорожденная научно-техническая разведка. Зато он знал о работах наших ученых. О тенденциях в странах Запада. Выстраивалась стройная система: пора браться за атомную разведку. И родилась директива, на которую откликнулся Маклин. Таким было начало. Лиц технического профиля резидент Горский передавал уже мне.
АНГЛИЧАНЕ ШЛИ В ГПУ ДОБРОВОЛЬНО
— Владимир Борисович, а нельзя ли о ваших личных контактах с агентами поконкретнее?
— Пожалуйста. Англия уже воевала с немцами, бомбы сыпались на Лондон, и объявлялись беспрестанные воздушные тревоги. Обстановка тревожнейшая. А нам — восстанавливать агентурную сеть, которая была завербована еще в 1935-м и так бездарно запущена. Первая задача — рассортировать, взять лишь то, что надежно, продуктивно, полезно. Сомнительных «подвесить»…
— Надеюсь, не физически?
— Фигурально. Это наш термин. От негодных вообще отказаться. Нужно было срочно разыскивать людей, напоминать о себе, устанавливать с ними контакты, прикидывать, что они собою представляют, и принимать решение, стоит с ними иметь дело или не стоит. И к концу 1941-го Горский уже мог доложить: сеть воссоздана и готова действовать.
— И вы завербовали ученых-атомщиков? Как? Кем были эти люди?
— Ну, не все было так примитивно. Обрабатывая доклад Маклина, я впервые столкнулся с атомной проблематикой, это и заставило меня засесть за учебники. Я принял на связь человека, который пришел к нам сам, без всякой вербовки, желая помочь и исправить несправедливость.
— Коммунист? Борец за социальные права?
— Коммунист, но в войну было не до этих самых правил. А несправедливость, по его мнению, заключалась в том, что от русских союзников утаивались очень важные работы оборонного значения. На первой встрече он мне начал с таким воодушевлением что-то объяснять, а я лишь имел представление о строении ядерного ядра и, пожалуй, не более.
— Это был Фукс, который потом и выдал все атомные секреты?
— Нет, не Фукс. Совсем другой человек. И спрашивает он меня: «Вижу, из того, что я говорю, вы ничего не понимаете?» Признаюсь: «Ну, совершенно ничего». Мне вопрос: «А как вы думаете со мною работать?» И тут мне показалось, что я выдал гениальный по простоте вариант: «Буду передавать вам вопросы наших физиков, вы будете готовить ответы, а я — отправлять их в Москву». И здесь я получил: «Так, мой юный друг, не пойдет, потому что я хочу в вашем липе видеть человека, который понимает хоть что-то из сведений, которые я передаю, и может их со мною обсудить. Идите, — приказывает мне, — в такой-то книжный магазин, купите там американский учебник «Прикладная ядерная физика», мы с вами его пройдем, и вам будет после этого значительно легче иметь со мною дело». Я тоже иного выхода не видел. На мне висели все мои заботы, как кружева, но за учебники я засел. И когда этот человек мне сказал, что со мною можно иметь серьезные дела, я был счастлив.
— Насколько понимаю, информация передавалась бесплатно?
— Абсолютно. Он не только сообщал мне технические данные, но еще и втолковывал смысл, чтобы я уразумел, о чем идет речь. Я составил собственный словарик, который страшно пригодился. Термины все были новые, неслыханные. А люди эти не стоили казне ни фунта. Это был народ инициативный, мужественный, считал помощь Советам моральным и политическим долгом. Касается это, понятно, не одних атомщиков. Когда принимал на связь первого человека, то знал: он радиоинженер. Но как вести себя с ним, как наладить контакт? Однако мы сразу поняли друг друга. Он представления не имел, кто я и о чем собираюсь просить. Рассказал мне: «У нас в Королевском морском флоте создана специальная антимагнитная система для зашиты судов от немецких мин. Перед вами встанет такая же проблема, и я принес подробную информацию, как это делается, из каких материалов. А вот схемы, чертежи…» И со всеми людьми, нам помогавшими, отношения были хорошие, чисто человеческие.
— И ни один не брал?
— Ну, говорю же вам. У меня на связи было… человека (число, по договоренности с собеседником, не называю, но оно совсем немалое. — Н, Л.). Правда, не все сразу, а в обшей сложности. Но бывало, что человек 15–18 в одно время.
— И все были коммунистами?
— Все. Некоторые официально состояли в партии. Многих мы удерживали от вступления: тогда мы были застрахованы от того, что на них падет подозрение и возьмут этих героических ребят под контроль. Когда в Англии, и особенно в США, принялись карать за членство в партии, мало на кого из наших помощников настучали. Хотя некоторые попали… А в годы войны их спецслужбы не взяли никого. Спасала конспирация. Выбирали людей, которые не выпячивали ни своих взглядов, ни связи с нами. Вот почему успехи в работе. И я мотался по Лондону с одной встречи на другую.
ТОВАРИЩ ПОЛКОВНИК, ПОЧЕМУ ВАС ВСЕ-ТАКИ НЕ ВЗЯЛИ?
— Владимир Борисович, кем вы значились в посольстве?
— Атташе по культурным связям. Потом меня перевели в консульский отдел. Для меня было выгоднее: на отшибе от посольства и я свободнее распоряжался собственным временем. Посольство крошечное — 15 человек, в консульстве — нас всего двое.
— Вычислить если не проще простого, то не слишком сложно.
— Мы жили в одной куче. Никаких режимов работы. Можно сидеть до ночи, а
