Я — авантюрист? - Кирилл Фисенко

Лёшка включил полную круговую подсветку, осмотрелся. Помещение выглядело, как фойе с четырьмя лифтами и двумя коридорами. Тот, откуда он приехал, сохранился в неприкосновенности. Гарда ждала хозяина у входа в «треугольный».

— Ты уверена, что я должен туда лезть?

Псина утвердительно гавкнула и шагнула внутрь. Метров двадцать удалось пройти, затем треугольник сузился. Гарда слегка задевал плечами стену, а Лёшке пришлось ползти на четвереньках. Спереди шёл свет! Коридор кончился. Широченная плита образовала купол. Гарда скользнула в зигзагообразную складку перекрытия, вернулась и подождала. Затем двинулась вперёд, гавкнула снаружи в спокойной тональности.

Пригнув голову, чтоб не набить шишку, парень двигался уже по-зрячему. Невероятно! Рассветный туман полз навстречу, но пригнутое краем плиты деревце, которое загораживало выход, выглядело знакомо:

— Парк?

Распрямившись, попаданец шагнул вперед. Внезапно яростно рыкнула Гарда, мужской голос скомандовал:

— Бей его! — и на голову обрушился удар.

Глава двенадцатая

Дима осторожно тронул Нину:

— Отдохни, мы продолжим без тебя. Таня, идите к нашим.

На расчищенном асфальте сидели, лежали, бродили человек сорок, не меньше. Матвей с добровольцами таскал воду в скаутских котелках, которая тотчас расходилась. Нина умылась, долго отфыркивалась, стараясь очистить нос от пыли, но не сморкаясь. Это оказалось делом трудоёмким и практически невозможным — так много этой гадости набилось и насохло, превратив слизистую оболочку в сплошной комок. В конечном счете пришлось всё-таки прополоскать нос и отсморкаться по-мужицки, приложив палец.

В процессе борьбы с «козами» и смывания пыли с лица девушка немного успокоилась. На первый план вышла боль в ногах. Сгоряча она её не замечала, а теперь спохватилась — тапочки истрепались в лохмотья, подошва пришла в негодность полностью. Но выбора не было — на месте не просидишь! Пришлось обмотать стопы разорванным шейным платком и сверху натянуть носки. Получилось не ахти как, но по асфальту сгодится.

Вернув себя в строй, Нина отправилась на осмотр пострадавших. Скауты-вожатые себя показали с лучшей стороны. Они сумели оказать помощь всем — наложить жгуты на размозженные конечности, взять в лубки сломанные. Только раздавленной женщине становилось всё хуже и хуже. Она уже не стонала, а хрипела и булькала, выплёскивая кровь при каждом выдохе. Её лицо заострилось, глаза ввалились, а руки мелко подрагивали, словно она озябла в этой летней жаре. Муж подносил к её губам кружку с водой, ласково уговаривал не волноваться, но народ потихоньку отходил от этой пары, чуя, что пострадавшая умирает.

Вот женщина вздрогнула, открыла глаза, что-то невнятно сказала, погладила мужа по щеке и перестала дышать. Рука опала, веки закрылись. Несколько мелких вдохов, судорожное подёргивание ног. Всё.

Не согласный с потерей жены мужчина несколько минут пытался говорить, тряс тело. Затем опустил на асфальт, взвыл:

— Где спасатели? Где они? Почему их нет, когда они нужны? За что я плачу налоги? Где эта тварь, где эта долбаная власть, где этот самодовольный ублюдок? Ты убил мою жену, а я убью тебя!

Мужчина вскочил на ноги и бросился бежать вглубь горящих развалин. Крик его скоро затерялся в треске близкого пожара, а фигура исчезла в мутном воздухе ещё раньше. Глядя ему вслед, Нина с горечью подумала, что вот за такую любовь она отдала бы свою жизнь. Но не умирала бы, как эта несчастная женщина, а подглядела бы краешком глаза. И пришла бы в себя, когда убедилась, что её так сильно любят! На этой мысли Нине показалось, что она как-то неправильно думает:

«Видимо, с головой непорядок. Конечно, чудо получилось неправильное, вот и голова неверно работает».

Рассуждать было некогда. На расчищенной площадке уже собралось прилично народу. Скоро яблоку упасть негде станет. Люда подошла уточнить, что делать с детьми, которые ужасно проголодались. Вот только такой проблемы Нине и не хватало для полного счастья! Она пожала плечами и велела вожатой поступать, как та считает нужным.

Люда просияла, хлопнула в ладоши, собирая детей. Костер, вода, котелки — шустрые скауты немедленно принялись за дело. Довольно скоро приятный запах поплыл над стоянкой. Нина увидела голодные взгляды, устремлённые на радостно чавкающих детей, и поняла, что заботы только начинаются.

— Дима! Да где же ты шляешься? Дим, слушай, с едой проблемы, — девушка пояснила, как важно горячее питание для спасшихся, надеясь получить вразумительный ответ.

Но старший вожатый отрицательно покачал головой:

— У нас только на два дня было. Остается ужин и завтрак, больше нет.

— Надо всех накормить, кто здесь собрался, и думать на будущее. Где можно найти еду? У вас картошку сажают? Молодая уже должна быть приличного размера.

Дима позвал парней, но те с трудом сообразили, о чем идёт речь, снова огорчил — таких полей рядом не встречалось. Затем Антон хлопнул себя по лбу:

— Птицефабрика! Семь километров отсюда. Мы на экскурсии там были. Годится?

* * *

До фабрики шли долго. Смеркалось, когда дорога вывела усталый отряд к полуразрушенным зданиям. Точнее, к металлическим остовам, густо усаженным белыми птицами. Куры сидели на каждом сантиметре каркасов, плотно сомкнув ряды. Фонарик Антона растревожил бройлеров, те недовольно заворчали на своём языке, но с места не тронулись.

— Всё, дошли.

— Тогда надо устраиваться, — объявила Нина, опускаясь на землю, — переночуем, там видно будет.

Её глаза закрылись, сон или обморок рухнул на девушку, избавив от боли в ногах. Кто поймёт этих женщин? Только что Нина шла, как автомат, готовая двигаться и двигаться в неведомой цели. Но бессонная ночь, безумный день оказались настолько сильны, что едва она этой цели достигла — тут же отключилась.

Её примеру последовали все, кроме скаутов. Те дисциплинированно поставили палатки, влезли в спальные мешки и лишь тогда позволили себе заснуть. Дима осторожно поднял Нину, внёс в палатку, снял с окровавленных ног обмотки и уложил на спальник. А сам устроился рядом, думая о том, что рядом с этой удивительной девушкой ему не страшно.

* * *

Нину разбудили голосистые петухи. Потянувшись всем телом, девушка улыбнулась, не раскрывая глаз:

«Подожду, пусть меня мама разбудит!»

И тут же подскочила, ужаленная воспоминанием:

«Мама умерла год назад!»

Никакой не родной дом тебе, а оранжевая палатка старнной формы. И не привычная с младенчества деревянная кровать с пуховой периной. И не двадцать первый век, окрестности Новопинска, а неведомое время в неведомой, но уже страшной сказке… Вчерашнее всё — оно мгновенно выскочило, заняло в сознании место, освобождённое убежавшим сном, и погрузило Нину в печаль не печаль, но задумчивость, это точно.

Однако петушиные вопли не приснились. Снаружи, за тонкими стенами палатки,